Рожденные сфинксами - Светлана Максимова

изнутри...

Мы одни

изнутри и извне

в тишине

наших уст, наших глаз, наших душ...

Этот сад -

сад сплетения рук,

сад сплетения ног

и полночной тропы,

уводящей за вздох,

за черту...

Нет пространства -

расстаться.

Лишь разнимешь объятья - и снова

почти запредел.

Нет пространства иного,

чем сад наших тел,

что взрастила душа

и ушла...

Только яблоки катятся вслед ей из сада,

настигая, сбивая с пути.

А куда ей идти?

Возвращайся ты в сад наших тел,

изумленная нашей любовью душа.

Посмотри-ка, луна уж взошла.

Посмотри-ка, уж ангел взлетел...

* * *

Здесь, в этом доме придорожном,

корнями львиными поросшем

и на себе взрастившем рай...

Здесь, в этом доме окаянном,

насквозь прожженном соловьями,

открыл охоту вечный май.

И вот поныне, посегодня

за соловьем идет погоня

во мне - до самых тайных тайн -

срывая все, вздымая локти,

за соловьем - все рвутся когти

сквозь онемевшую гортань.

А он - насквозь -

                           навылет -

                                           бьющий,

вдоль позвоночника поющий,

вдоль горла - падающий...

                                         вверх!

Вдоль сердца - падающий...

                                           мимо!

И в твердой одури жасмина

вдруг цепенеющий, как грех.

А тени всех крылатых кошек

холодным пламенем по коже -

вокруг и между, и насквозь -

в погоне за последним стоном!..

Здесь, в этом тереме сосновом,

скрипящем, как земная ось,

здесь наша страсть над миром целым

кружила кошкой очумелой

на всех двенадцати крылах,

и по ступеням деревянным

несла в подарок соловья нам

в кровавых стиснутых зубах.

* * *

Никто не ведает в доме

бездны такой напасти!

Жгучую, словно огонь, мне

нить повяжи на запястье.

И больше не озирайся -

мимо иди, мимо!

Знай, что и в кущах райских

корни горят у жасмина!

Там, где лежали двое

навзничь, ничком и настежь... -

на небесах, на воле

в солнечное ненастье.

Ад - это все воочью,

Рай - это все едино!

Если и днем, и ночью

корни горят у жасмина.

* * *

А в этот птичий перелет

я вовсе голову теряла,

когда из недр лесных болот

всплывали яблоки багряно.

И это был тот верный знак,

которого ждала охота.

Пускали по ветру собак

на след горячий небосвода.

И трудно было на лету

мне различить любовь и травлю.

А свора гончих шла по льду,

по облакам, по разнотравью.

Уже густой знобящий дых

мне бил в затылок, словно ветер.

Уже казалось, что без них

мне не прожить на этом свете.

Уже пора лететь назад,

навстречу, так неотвратимо.

Уже теперь скажу я: «Брат!»

Но ни врагам, ни побратимам

На всю шальную высоту

вновь не достало, видно, пыла...

А и всего-то надо было -

сложить лишь крылья на лету -

на встречу ту...

ДЕТСКАЯ ЛЕГЕНДА

Из каждого дерева я выходила

Навстречу тебе - и на свете была

Я лишь потому, что по-детски любила,

По-детски светила, по-детски спала.

Я знала, что рыбы и птицы, и звери

Живут, не читая возвышенных книг,

А просто выходят к тебе из деревьев,

И морды кладут на колени, доверясь,

И ты про меня вопрошаешь у них:

Довольно ли ей безысходно и больно,

Довольно ли ей от беды хорошо?

Всё так ли печалится рифмой глагольной?

Всё так ли на дереве дует в рожок?

Тогда отвечают печальные звери,

Они отвечают почти что навзрыд:

Она не выходит уже из деревьев,

А в маленькой капельной трепетной сфере

Ребёночек твой неродившийся спит.

По свету разносятся мифы и песни

О том, нерождённом твоём дурачке,

Покуда витает он, будто бы в бездне,

В бездонном её безысходном зрачке.

Она потому стала видеть иначе,

Она потому запропала в лесу,

Она потому не смеётся, не плачет -

Боится сморгнуть дорогую слезу.

А так ей довольно бездомно и больно,

А так ей довольно уже хорошо...

Но вспомни, какой беззаботной и вольной

Была она - год с той поры не прошёл!

Какая играла в ней добрая сила,

Какая надежда вздымала крыла,

Когда из деревьев она выходила

Навстречу тебе и на свете была...

* * *

В этот сад мы уже не выходим,

Но с порога уходим на дно.

Подстрелили на царской охоте

Простодушное сердце одно.

А лишь солнце привстало повыше –

Зашуршал окровавленный шелк.

Это кто-то из дерева вышел,

Это кто-то по саду прошел.

Подивился, что пьяное лето

Не сокрыто покровом ничьим…

Эти сливы телесного цвета

Не смуглеют на солнце почти.

Этот ветер фальцетом испитым

Где-то в трубах печных голосит.

Куст жасмина, пропитанный спиртом,

Словно ангел меж нами стоит.

И поет о годинах пришествий

Захмелевшей, заблудшей душе.

И цветет упреждающим жестом,

Запоздалым, напрасным уже.

***

Не корят, не стыдят – коронуют

Драгоценной последней виной,

Чтоб держала пучину родную

Твердой царской спиной.

Чтоб ни слова о прежнем чине,

На волну восходя босой…

Наши страсти в такой пучине

Растворяются, словно соль.

Только соль – и все круче иней!

Только соль – на моем пиру!

Только пепел моей гордыни

Вьется бесами на ветру.

Не суди – это просто пепел…

Просто пепел и просто боль…

Просто мы с тобой в этом небе

Растворяемся, словно соль.

Над престольною златоглавой

Небеса всех морей солоней…

Что-то слишком ты долго плавал

Хитроумный мой Одиссей.

Ну, а ныне за все мытарства

Коронуют одной виной…

Это крестное время царства –

Над собою…

                     и над судьбой…

АВГУСТ

И август, как ласковый агнец, пришел,

И время пришествия странниц.

Мне старшая яблок насыплет в подол

И скажет, что это – Агнец.

А младшая станет, как луч, на пути.

Прочтет мою жизнь и ахнет.

Но если цветы я прижму к груди,

Увижу, что это – Агнец.

И если отчаюсь когда-нибудь я

На самом последнем круге,

То эта горячая ноша моя

Не даст опустить мне руки.

***

Есть ягоды земные в небесах

С горячей твердой косточкой внутри…

О том еще…

                     О, кто бы ни писах… -

Монах Евстафий плачет до зари,

Что увенчались так его труды,

Что аки червь он истину проник…

И он попал в небесные сады,

Где все плоды червивы на язык.

И он заплакал праведный тогда:

«Ведь этот сад, о Господи, мой стыд!

Червивая течет в саду вода

И солнце червоточиной сквозит»

Куда глаза глядят, пошел монах.

Три дня он шел и ночи тоже три.

И ягоды нашел он в небесах

С горячей твердой косточкой внутри.

Попробовал на зуб и сплюнул… и…

Сглотнул слюну, совсем лишившись сил:

«Все это страсти тайные мои,

Что от тебя я, Боже, утаил!

Пошто их червь постылый не сразил?!

Пошто, Господь, ты этот срам призрел?!»

А ягоды горели в небеси,

И косточка твердела в янтаре.

Такие вот дела на небесах…

О том не нам судить… и никому…

Евстафий просыпается в слезах,

Счастливый, сам не зная, почему.

***

О, следи же за мною,

                                  мой взгляд…

Нет не прямо!

                      Левее…

                                    Правее…

Где в саду раскрывается сад,

Как жемчужный

                          жасминовый веер.

И вдоль ветра…

                         вдоль кожи…

                                             вдоль пят

Золотые объемные тени,

Словно руки Господни, скользят,