Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потянулся к дверце и тут увидел, что из подъезда вышла… Вера. Уж ее-то ни с кем не спутаю. Одета — мои худшие подозрения начали сбываться! — в свой безумный каскадерский костюм, который, как ей кажется, способен защитить ее от травм. А на деле разве что от простуды…
Она побежала к машине, открыла дверцу и скользнула за руль. Я включил зажигание через секунду после нее. И тут же вспомнил про форсированный двигатель. Сейчас по пустым улицам она даст такую скорость, что за ней на «Ягуаре» не успеть — куда моим «Жигулям»!
Так оно и произошло. Потерял я ее уже за вторым поворотом. Куда могло понести эту ненормальную, да еще в идиотском костюме, абсолютно неизвестно. Оставалось только одно: подняться в квартиру Веры и дожидаться там ее возвращения. Попутно попытаться выяснить, что произошло и происходит, хотя бы с помощью телефона. Ох, Вера, Вера, не живется тебе спокойно! И мне покоя не даешь…
Я запер машину, предварительно еще раз запросив сводку по городу — просто на всякий случай. К счастью, ничего, что могло бы меня «заинтересовать», пока не произошло. По крайней мере не обнаружено женских трупов, не влетела в аварию «Волга» марки ГАЗ-24…
На лестничной площадке постоял несколько минут, прислушиваясь, что происходит в квартире. Тишина абсолютная. И все-таки показалось, что там кто-то есть. Странно, правда, что чувство опасности во мне немного ослабло. Не совсем ушло, а как-то притупилось. Кто бы там ни был — по ту сторону двери, он (или она) сам по себе серьезной угрозы не представлял. Для меня, во всяком случае.
Ключи у меня с собой были. Вера вечно их теряет или забывает где-нибудь. Поэтому, когда примерно четыре раза в году помогаю врезать новый замок, то непременно делаю для себя три дубликата — на всякий случай. Когда мой запас кончается, замок вышибается и ставится новый. Последний раз это произошло меньше месяца назад, так что весь НЗ мы еще не успели израсходовать.
Решил нажать кнопку звонка. Черт его знает, почему. Скорее всего, хотел убедиться в своей излишней мнительности. Или, наоборот, выманить поближе к входной двери того, кто мог быть в квартире, или подтолкнуть его на какие-то действия. Одним словом, не стал отпирать сам. У нас с Верой давным-давно заведено: два длинных, три коротких. Что-то вроде пароля-приветствия. Выудили из какого-то иностранного фильма про шпионов еще в институтские годы, и нам это тогда страшно нравилось. А потом — привыкли. Так до сих пор друг другу в дверь и звоним: «та-а, та-а, та-та-та».
Не знаю чего, собственно говоря, я ждал. Но вовсе не того, что произошло. Послышались какие-то шаркающие шаги, неумелые руки завозились с замком, дверь резко распахнулась. Я увидел высокую и худую фигуру мужчины, который тоже ожидал явно не меня. Фигура слабо ахнула и как-то нелепо взмахнула рукой. Показалось, что блеснуло лезвие, и я пустил в ход газовый баллончик…
Минут через двадцать мой «крестник» со стоном заворочался на диване, куда я его предусмотрительно перетащил после беглого обыска. На преступника, тем более на «крутого мафиози», он явно не тянул. Он открыл глаза, с ужасом покосился на кухонный ножик, лежавший на столе, и очень по-детски спросил меня:
— Вы кто?
— Павел, — ответил я, отнюдь не расположенный к дальнейшим откровениям. Как ни странно, даже этого оказалось достаточно, чтобы он побледнел еще больше и с ужасом прошептал:
— Вера говорила, вы будете сердиться…
Вера говорила! Совершенно правильно. Мне оставалось только узнать, что она затеяла на сей раз, чтобы рассвирепеть всерьез. И не только на нее, кстати, но и на этого безымянного типа, мало того что обнаруженного в ее квартире, так еще и со сквозным огнестрельным ранением. Уж ран я за свою биографию навидался — не счесть, тип определяю сразу, что твой доктор.
Глава четвертая
Иннокентий Уваров
Если я каким-то чудом останусь в живых после всей этой заварухи, никогда больше не полезу не в свое дело. Даже если мы с Петенькой будем умирать от голода. Уж лучше от голода, чем от пули или от страха.
Конечно, можно во всем обвинить Ларочку. Это проще всего, и об этом баба Катя мне твердит сто раз на дню. Но мне-то кажется, она невзлюбила мою бывшую жену просто из-за ревности. Пять лет, после маминой смерти, мы с бабой Катей жили вдвоем, она обо мне заботилась, никто мне не был нужен. И вдруг — Лариса. Впрочем, то же самое было бы с любой другой женщиной: характер у Катерины Павловны сложный. Пять лет лагерей, десять — жизни на Кольском полуострове, потом двадцать с лишним хоть и в Москве, зато с профессиональным алкоголиком в качестве мужа.
В лагерь баба Катя угодила по обыкновенной глупости: четырнадцатилетней девчонкой опоздала на работу. Проспала. Нам такое себе представить дико, а тогда в порядке вещей: прогул — пять лет тюрьмы. С последующим поражением в правах. Хорошо жили, а главное — весело.
Потом, когда супруг два раза в месяц — в аванс и в получку — лупил ее смертным боем, моя мама пыталась вмешаться: «Катюша, он же тебя убьет, как ты можешь терпеть?» Баба Катя только усмехалась: «Охрана в лагере не убила, а у благоверного кишка тонка. Да и два раза в месяц — не каждый день. Ништо, выживу. Суку палкой не убьешь». Действительно, выжила, и мужа схоронила, и маму мою в последний путь проводила. Характер, конечно, испортился, но если бы не баба Катя, не знаю, как бы я с Петенькой управился.
А Ларочка вовсе не плохой человек была — легкий. Любила жить легко: чтобы цветы, шампанское, красивые платья. И я не осуждаю ее, наоборот. Разлюбила — и ушла, честно, не обманывая. Спасибо, что Петеньку мне оставила: она молодая, если захочет, родит еще, а у меня, кроме сына, никого больше не будет. Однолюб я, наверное. А если честно, то женщин побаиваюсь: если бы она тогда, в парке, не закричала «Помогите!», я бы к такой красавице близко не подошел. На кой я ей сдался?
Конечно, когда она ушла, мне было тяжело. Но ведь сын у меня остался, работа. И если бы не все эти дурацкие нововведения: конверсия,
