Хранительница врат - Мишель Цинк

Конечно, я никогда и не обманывала себя, полагая, что будет иначе. Хоть я сама лишь недавно открыла свои способности, но с каждым днем становлюсь все сильнее и сильнее. Логично предположить, что с Элис происходит то же самое.

Однако сегодня, с легкостью преодолев преграду, выставленную Советом Григори, она наглядно продемонстрировала: все эти месяцы падшие души таились лишь потому, что вместо них трудилась, не покладая рук, моя сестра. Потому, что задуманное ими — в чем бы ни заключалось — должно было сторицей возместить время мнимого бездействия.

4

— Доброе утро, Лия.

Филипп входит в комнату, всем видом излучая уверенность и властность. Тонкие морщинки вокруг его глаз стали заметней, чем прежде, и я про себя гадаю, что тому виной — усталость от разъездов или же просто возраст, ведь он почти годится мне в отцы.

— Доброе утро. Садитесь, пожалуйста. — Я устраиваюсь на софе, а Филипп занимает стул у камина. — Как прошла поездка?

Мы стараемся не употреблять определенные слова и фразы — чтобы стороннему слушателю понять нашу беседу было не так-то легко.

Он качает головой.

— Это не она. Я питал самые горячие надежды, но… — Сокрушенно покачивая головой, он откидывается на спинку стула. На лице его еще явственней проступает разочарование. — Иной раз я отчаиваюсь, удастся ли нам найти эту девушку, не говоря о четвертом, пока безымянном участнике.

Я борюсь с разочарованием. Филипп Рендалл неутомимо старается найти два оставшихся ключа, и не его вина в том, что мы до сих пор не преуспели в наших поисках. У нас есть только имя — Хелен Кастилла — из списка, что так ревностно защищал Генри, и нам по сей день не удалось найти ни одной обладательницы этого имени, у которой была бы еще и отметина. Пророчество определило, что два оставшихся ключа, как Соня с Луизой, должны быть отмечены знаком Йоргуманда и рождены близ Эйвбери около полуночи первого ноября 1874 года. С того дня прошло почти семнадцать лет, и неупорядоченные записи рождений по английским деревням в той округе никак нам не помогли.

Хелен может быть где угодно. Да вполне могла и умереть.

Я стараюсь подбодрить Филиппа.

— Наверное, нам впору радоваться. Будь это легко, их бы уже кто-нибудь другой отыскал. — Он благодарно улыбается, а я продолжаю: — Уж если вы их не нашли, Филипп, то и никто не найдет. Не сомневаюсь, мы в самом скором времени снова выйдем на след.

Он вздыхает, кивая.

— Да нитей-то всегда более чем достаточно, но какую из них не проследишь, всякий раз оказывается то ли родимое пятно на запястье, то ли шрам от старой царапины или ожога. Наверное, теперь придется несколько дней потратить на просмотр последних сообщений, разобрать их по степени важности. А там уже я буду планировать следующую поездку. — Взгляд его останавливается на двери библиотеки, а потом снова обращается ко мне. — А вы? Слышали что-нибудь новое?

От этого вопроса настроение у меня портится. Невозможно поверить, чтобы тетя Абигайль и Совет Григори не знали о передвижениях Элис на Равнинах и о том, каким запретным образом она использует свою силу. А если так — значит, это лишь вопрос времени, когда меня призовут в Алтус и заставят вернуть страницы, пока Элис не стала еще сильнее.

Я качаю головой.

— Нет. Хотя, возможно, скоро и мне предстоит путешествие.

Он выпрямляется на стуле.

— Путешествие? Но уж, верно, вы не собираетесь путешествовать в одиночестве?

— Боюсь, что так. Ну, то есть, конечно, со мной будет Соня, и, наверное, нам понадобится провожатый, но в остальном мы будем одни.

— Но… куда вы поедете? Надолго ли?

Я почти ничего не скрываю от Филиппа. Перед смертью отец нанял его, чтобы отыскать недостающие ключи, и он знает о пророчестве больше, чем любой другой — не считая только нашего кучера Эдмунда. Но все равно я не посвящаю его во все подробности — ради его и моей безопасности. Падшие души коварны, сила их безмерна. Они могут изыскать способ, как бы использовать Филиппа в своих целях.

Я улыбаюсь.

— Скажем просто, что это путешествие необходимо и связано с пророчеством и что я вернусь при первой же возможности.

Внезапно он выпрямляется и проводит рукой по волосам, взъерошивая их жестом, исполненным совершенно мальчишеской досады. Сейчас он выглядит совсем молодым, и я потрясенно осознаю: да не так уж он и стар, как мне казалось, несмотря на всю его спокойную уверенность и мудрость, которые напоминают мне об отце.

— Вам и в Лондоне-то находиться опасно, а о подобном путешествии и думать нельзя! — Он выпрямляется. — Вот что. Я еду с вами.

Я прохожу через комнату и беру его руки в свои. Почему-то это совершенно не кажется неприличным или неуместным, хотя с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка, от Джеймса, я ни разу не касалась мужчины.

— Дорогой Филипп, это невозможно. Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать, и вам куда как больше смысла продолжить поиски ключей, пока я займусь другими делами. Помимо того, эту часть пророчества я должна исполнить одна, хотя мне бы очень хотелось, чтобы было иначе. — Я наклоняюсь и, повинуясь внезапному побуждению, провожу тыльной стороной руки по прохладной щеке Филиппа. Такого я и сама от себя не ожидала, однако по тому, как потемнели глаза Филиппа, вижу, что его изумление не чета моему. — Вы так добры, что предложили сопровождать нас. Я прекрасно знаю — вы бы поехали с нами, если бы я согласилась.

Он поднимает руку к щеке. У меня возникает престранное ощущение, будто бы он не слышал ничего, что я сказала после этого краткого прикосновения. Больше он о моем путешествии не заговаривает.

Этой ночью я переношусь в Берчвуд. Я не хочу более попадать в Иномирья, но и покидать их совсем не хочу. София, конечно, разволновалась бы, узнай, что я опять странствую без сопровождения — но мне очень любопытно, как там моя сестра. Хочется хоть краешком глаза взглянуть на ее жизнь.

«И хоть краешком глаза — на Джеймса», — шепчет сердце.

Небо бесконечное, чернильно-черное. Серебристая луна освещает высокие колышущиеся травы в полях. Ветер шуршит в листве деревьев, и я узнаю это зловещее затишье перед грозой, почти зримое потрескивание неминуемых молний, раскаты грома. Впрочем, покуда еще вокруг потусторонне тихо.

Берчвуд-Манор темен и величественен, точно средневековый замок. Отвесные каменные стены поднимаются в ночное небо, и издалека дом кажется совершенно покинутым. Светильники, что прежде горели над парадным входом, угасли, окна в библиотеке темны, хотя по давней традиции лампе на письменном столе отца полагается светить всю ночь.