Радуга 1 - Александр Бруссуев

А вот и дети-самоубийцы, встречайте! Они живут уже не в деревнях, а там, где на Дороге полоски нарисованы — зебры пешеходных переходов. Коснулось гадское щупальце юную головку и отравило нахрен. А в неокрепшем самосознании юного дарования сразу же вспыхнули слова доброго дяди, точнее — тети, милиционера: «Пешеходы имеют преимущество при переходе Дороги по пешеходному перекрестку. Запомните это, дети». Ах, так — и побежал ребенок со всех ног, чтоб выскочить на зебру перед мчавшейся со скоростью в целых сорок километров в час машиной. А что — имеет право, ему так и добрый дядя, точнее — тетя, милиционер сказала, и учитель в школе, и даже озабоченные просмотром сериалов тупые, как фуражка, родители. Прыгнет на переход юнец и сразу остепенится, уже никуда бежать не надо, наоборот, надо еле волочить ноги, будто от усталости. По барабану скрежет тормозов и сигналы клаксонов, подростку наплевать на машины — он самый главный в этом месте Дороги. Но законы физики пока не под силу отменить ни в каком государстве, даже у нас, а если еще гололед? А вдруг, этот лохматый «жигуленок» техосмотр получил, как все прочие девяносто процентов машин, а тормоза его, в отличие от других — не в пень? Прав ребенок, водитель получит свое по полной схеме, уж гайцы расстараются, если, конечно, за рулем не такой же гаец. Справедливость восторжествует! Об этом расскажут потом родители: или на могилке, или у новехонького инвалидного кресла. Череп клацает челюстью от умиления.

Саша содрогается от ужаса и видит, как щупальце ласково, словно паутинкой касается целую группу людей. Двое переходят Дорогу по зеленому свету светофора, трое — по желтому, остальные — по красному. А чего — они прошли, а нам нельзя? Пусть машины еще постоят, от них не убудет. Но и водителя щекочет чудовищный отросток. В итоге: палка в гаишных ведомостях о выявлении правонарушений, деньги в неведомый бюджет по штрафам, пара-тройка переломанных рук-ног, да искалеченная судьба незадачливого шофера. «Как коровы!» — удивляется Саша и видит, что прогуливающаяся группа девиц выходит гурьбой на мост. Солнце красиво садится в реку Мегрега, машины возмущенно объезжают толпу сложных гламурных сельских красавиц. Но тут, к незадаче сунувшегося объезжать девиц шофера, случается встречная. Машины смачно целуются, сбивая, как кегли, томных «коров». А вот тетка на велосипеде, лицо у нее и так не очень доброе, а тут случаются две вещи: она получает порцию яда от черепа и проезжает мимо старой знакомой. Тетка останавливается для беседы, все, как положено: между собеседницами велосипед, о который можно удобно облокотиться, зад выпячивается чуть ли не до осевой линии. Несчастный водитель, оказавшийся на Дороге, узрев возникший «шлагбаум», крутит, было, руль влево, но навстречу автобус, перевозящий экскурсию детей-инвалидов. Тетка нежданно-негаданно получает мощный удар по крупу, приводящий ее на всю оставшуюся жизнь в категорию людей, только что проехавших мимо на автобусе. Собеседница тоже находит, что жизнь очень странная штука: ее бьет наотмашь велосипед, зажатый мертвой хваткой в руках у виновницы происходящего безобразия. Жесткой велосипедной седушкой ей ломает протез во рту и сбрасывает в никогда нечищеную со времен социализма придорожную канаву. Там она захлебывается жижей под застывший укоризненный взгляд раздавленной со вчерашнего вечера «Дэу Матисом» собаки породы «б п». Какая нелепость, но монстр выводит барабанную дробь острыми зубами, такой восторг!

Не обходит вниманием череп и движущийся транспорт. Соприкосновение с головой дальнерейсника — и тот уже развлекается, препятствуя обгону себя более быстрыми машинами: набирает скорость, когда нужно, чтоб встречной некуда было деваться, только в лоб, либо в кювет. Или легковушка теряет всю вежливость и, игнорируя любые указатели поворотов и дорожные знаки, мчится к своей совсем ненужной гибели.

«Да это же демон!» — догадывается Саша. — «Новый демон. Демон Дорог»

В ту же секунду она обрывается вниз, прямо на носилки санитаров из «Скорой помощи», забывая обо всем. Остается лишь боль, которая приводит ее в чувства и заставляет говорить, не давая отчета разуму о чем.

6. Саша Матросова. «Дуга»

Вторым событием, предвосхитившим изменение всей жизни Александры Александры Матросовой была якобы случайная встреча в кафе у Электротехнического института имени Ульянова-Ленина (или Бонч-Бруевича?). Сюда она иногда ходила в обеденное время, игнорируя великое множество жлобских ресторанов, присвоивших себе громкие и гротескные наименования, что в изобилии развелись в этом районе Санкт Петербурга. Можно было, конечно, и домой ходить, но как-то не хотелось. Приходить-то можно, вот обратно идти — тяжко. Не так много времени прошло после аварии, а работать становилось просто невмоготу. Она понимала, что нужно что-то менять — мебель, пол, ориентацию, работу, в конце концов. Но с другой стороны мебель ее нисколько не раздражала, пол вполне устраивал, да и привыкла она за последние десятки лет быть женщиной, ориентация не нуждалась в коррекции, мужчины ее интересовали и нравились, а увольняться в неизвестность, когда на руках маленькая дочурка, было в высшей степени безрассудно. И Саша терпела.

— Здравствуйте, уважаемая Александра Александровна, — сказал ей в кафе какой-то взрослый дядечка. — Позвольте присесть к Вам за столик?

Мест вокруг было, если не предостаточно, то вполне достаточно. Саша мысленно тяжело вздохнула: если ее по имени-отчеству окликает неизвестный человек, значит ему что-то от нее очень нужно.

— Да Вы не скучайте, дорогая Александра Александровна, я к Вам не с просьбой, — засмеялся дядечка, прочитав все эмоции у Саши на лице. — Я просто поговорить, скоротать, так сказать, обеденный перерыв с умной девушкой.

— Мы знакомы? — спросила Саша. Потом почему-то добавила. — Извините за бестактный вопрос.

Дядечка присел за стол, принял от официантки кофе, кусок торта «Трухлявый пень» и пирожок с картошкой. Он внимательно посмотрел на Сашу, замечательно улыбнулся (это, когда человек улыбается не только ртом, но и глазами) и ответил:

— Будем знакомы. Я — Аполлинарий. Просто Аполлинарий, без всяких отчеств и даже без чинов. Работаю здесь недалеко, на Большой Морской. Не самый главный руководитель, но и в подчинении у меня народу хватает. Почти. Кроме одного.

Он протянул руку, чистую и бледную, чем-то напоминающую руку хирурга, отполированную многоразовыми тщательными умываниями. Пожатие было крепким, что всегда уважала Саша. Она терпеть не могла, когда приходилось сжимать чужую вялую, как котлета, ладонь. По рабочей необходимости ей доводилось не так уж и редко обмениваться ритуальными рукопожатиями.

Наступила некоторая пауза, дядечка увлеченно запихал в себя целую ложку, вместившую чуть ли не половину торта, и пригубил кофе. Он так аппетитно и с удовольствием пережевывал свою добрую еду, что Саша сразу затосковала, и, чтоб не очень явно глотать набежавшую в рот слюну, тоже захрустела мелко нарезанной свежей капустой, перемешанной с сыром, ветчиной и клюквой. Таков был у нее обед. Не очень калорийно и — модно. Диета.

— Тут вот такое дело, милейшая Александра Александровна, — вновь заговорил дядечка. — Мир меняется, и, что характерно, независимо от того, хотим мы того, или нет. Иногда эти изменения обратимы, иногда нет. Самое главное в любых случаях — это избежать хаоса, Вы со мной согласны?

Саше разговор, и без того кажущийся необязательным, совсем разонравился. Рассуждать об отвлеченных вещах с незнакомым человеком — дело пустое и рискованное. Всякие, считающие себя умниками, работники государственной безопасности использовали любую возможность, чтоб напустить пыли в глаза, запутать, подавить внимание и осторожность, а потом, как обухом по голове, выдать обвинение в измене Родины. Она уже вовсю настраивалась вежливо откланяться и уйти, но назвавшийся Аполлинарием, словно предугадав ее намерения, опять замечательно улыбнулся и чуть поднял со стола ладонь в успокаивающем жесте.

— Да Вы не беспокойтесь, Александра Александровна. Я также далек от всяких секретных служб нового правительства, как и от некогда громких ее подразделений, ныне почти упраздненных. Ко всякой шушаре, ну и ментам, Вы тоже можете меня не причислять. Я, точнее — мы, сами по себе.

— Так не бывает, — тоже улыбнулась, отрицательно мотнув головой, Саша. — В государстве все роли определены: бомжы, работяги, барыги, менты, депутаты и олигархи. Уж простите меня за жаргон — нахваталась, знаете ли из телевизора. По утрам показывают сплошной позитив.

— Ну да, Вы совершенно правы, — кивнул головой дядечка. — Менты, связисты и таксисты. Кстати, а церковь куда подевалась в этой классификации? Но Вы совсем упускаете из виду, что какое бы ни было государство, оно имеет начало — рождение, и конец — упадок. Рождение возможно только при какой-то упорядоченности, что, как известно, требует определенных сил, приложенных извне. Далее идет развитие, что тоже требует затрат, временами колоссальных. Вдруг, бац — и плюнули все, плывут по течению, считая, что всего достигли. Вот тут-то и возникает хаос, к созданию которого, как известно, не нужно прикладывать никаких сил. Правящая клика проворовалась, народ проворовался, все проворовались. Государство померло. Но на его руинах снова возникает другое, или другие, чему нас учит история. Естественный исторический оборот. Но позвольте Вам предложить мыслить шире. Пес с ними, с государствами. В конечном счете они — всего лишь аппарат насильственного поддержания господства одного класса над другим. Так еще Вова Ленин сказал. Я имею в виду другие рамки: человечество, например. Избежать хаоса в глобальных масштабах, Вы меня понимаете?