История России с древнейших времен. Том 28. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События 1768–1772 гг. - Сергей Соловьев

В то время когда хотели воспользоваться влиянием знатного и богатого магометанина, русского подданного для привлечения на свою сторону жителей Кабарды, в то время как намерены были организовать в широких размерах восстание христиан и в Грузии, и в Греции против мусульманских притеснителей, – в это время получили известие, что происходит движение среди магометанского народонаселения, подвластного России. Отсюда естественная мысль – отнять предлог к подобным движениям уничтожением всех прежних стеснительных мер для магометан; выставляя печальное положение христиан в турецких владениях, не желали, чтобы что-нибудь подобное было указано в положении магометан – русских подданных. Таким образом, кроме принципа веротерпимости, который проповедовался Екатериною вследствие сочувствия господствовавшему философскому направлению, и политические причины, борьба с Турциею, должны были вести к тем льготам относительно магометан, которые мы видим в царствование Екатерины. Оренбургский и сибирский губернаторы получили именной указ, где говорилось, что коллегия Иностранных дел извещена о переписке с крымским ханом магометан Оренбургской и Казанской губерний, имеющих намерение перейти к нему вследствие притеснений их веры. Сибирский губернатор Чичерин по этому случаю писал императрице: «Невозможно, чтоб жители Сибирской губернии магометанского закона по такой великой дальности могли бы предпринять когда-нибудь то, чего им никакими мерами исполнить неможно; к тому же осмеливаюсь уверить, что они всесовершенно в. и. в-ству верные подданные, а особливо при нынешнем распоряжении сбору вновь ясака вашего и. в-ства милостию беспримерно пожалованы и спокойною жизнию доставлены. Что же принадлежит до притеснения их закону, в том не могу донесть, чтобы они не имели; проповедники слова Божия – главные в том участники, а особливо их семейства, которых там размножилось. Я желал бы, чтоб народы, приносящие пользу обществу, так размножились, как сии живущие под покровительством властей их: разъезжая для проповеди, великие притеснения, обиды и разорения народу делают. И хотя в пресечение того все предосторожности с моей стороны употреблены, но как с духовными управлениями только на промемориях сражаться должно, никакого к прекращению успеха не вижу, а чтоб в том польза была приведением в христианский закон, тому быть неможно, потому что проповедники по-иноверчески, а иноверцы по-русски ни единого слова не разумеют». Чичерин требовал: 1) бесполезных сих проповедников отменить, а прежде указать учредить школы, чтобы сии проповедники могли изъясняться языками тех народов, кому они проповедуют, а чтоб до совершения того они не выезжали на проповедь; 2) выезжающим бухарцам и ташкентцам дозволить жить по городам беспрепятственно; 3) по неотступным ко мне прошениям от жителей о строении им мечетей позволить им это; если мечетей мало, то они не приносят никакой пользы; если много, то не приносят казне убытку и обществу вреда; если по-прежнему распределить мечети по числу душ, то вследствие разбросанности магометан на обширных пространствах будет им великое отягощение. Это донесение ставило императрицу в затруднительное положение: с одной стороны, по принципу и по обстоятельствам желалось сделать всевозможное облегчение; с другой стороны, остановка, хотя временная, христианской проповеди могла возбудить толки, каких Екатерина никак не хотела допустить о своих отношениях к церкви. Она отвечала Чичерину: «Повелеваем: 1) каким образом проповедникам поступать с иноверцами, в губернии вашей находящимися, о том имеете вы переговорить с преосвященным тобольским, ибо ему при отправлении его отсюда о том наставление от Синода дано; 2) выезжающим бухарцам и ташкентцам быть на таком основании, как об них грамоты нашего деда Петра Первого гласят: 3) строение мечетей для сих иноверных предаем мы в совершенное ваше рассмотрение, в чем вы никому, кроме нас самих, и ответа давать не будете. Мы надеемся, однако ж, что сие дозволение вами чинено будет на основании резолюции государей царей Иоанна и Петра Алексеевичей» (чтоб мечети не были близки к православным церквам и не строить их посреди жилищ христианских).

Магометане – русские подданные, по известиям Иностранной коллегии, сносились с крымским ханом. Но, как видно, с самого начала тотчас по объявлении Турциею войны, в уме Екатерины уже была мысль отторгнуть Крым от Турции не с тем, однако, чтоб присоединить его к России, а сделать независимым. В протоколах Совета 6 ноября 1768 года мы уже находим следующее: «Ее и. в-ство изволила повелеть, чтобы, выбрав самых надежных и зажиточных казанских татар, четыре человека послать в Крым». Порта предупредила: она прислала к запорожцам склонять их на свою сторону, грозя в противном случае истреблением. Но запорожцы дали знать в Петербург и о предложениях, и о том, что Порта получила отказ с их стороны. По этому поводу Румянцев писал императрице: «Многие случаи довольно меня вразумляют разбирать свойство запорожских козаков, которые настоящим воспоследованием ищут превознестись в том всегда ими воображаемом уважении, что одно их войско толь важно для защиты границ, сколь и прелестно другим державам. Не вмещается то в моем понятии, как бы мог султан такого эмиссария отправить прямо и явно к сему войску, не имевши никаких предуверений или поводу, которого народное право подвергает участи самого злейшего преступника и коего в показание своей подданнической верности кошевому атаману подлежало бы самого средствами прикрытыми представить генерал-губернатору в Киев и тем самым пресечь дальние покушения. Но сего злодея кошевой рапортует к Воейкову (киевскому губернатору), что чрез несколько дней с письмом ответным к султану отпустит. А я и не могу вообразить, какую можно бы переписку в сей материи продолжать подданному с неприятелем, которая при нынешних обстоятельствах столько подозрительна, сколько и предосуждения сделать может высочайшим интересам в. в-ства по рассуждению, что Войско Запорожское не одноземцы, но всяких наций составляют народы». Но при «нынешних обстоятельствах» именно не считали удобным потребовать от запорожцев ответа относительно нарушения подданнических отношений. Их похвалили за то, что они прислали в Петербург прелестные письма, и велели, наоборот, склонять татар оставить турецкое подданство.

Были ли со стороны запорожцев подобные попытки, мы не знаем; если и были, то действия не произвели. 16 октября 1769 года главнокомандующему Второю армиею графу Петру Панину написан был рескрипт: «Мы заблагорассудили сделать испытание, не можно ли будет Крым и все татарские народы поколебать в верности к Порте внушением им мыслей к составлению у себя независимого правительства. Сочинена здесь форма письма от вашего имени к хану крымскому. Письмо в Крым удобнее всего отправить через татарских пленников. Ежели крымские начальники к вам не отзовутся, в таком случае остается возбудить сообща в татарах внимание через рассеяние копий с письма по разным местам, чем по малой мере разврат в татарах от разномыслия произойти может».

Более надежды на успех должны были иметь в поднятии против Порты подвластного ей христианского народонаселения. Для этого решено было отправить эскадру в Средиземное море; но это необычное дело для русского флота, вовсе не находившегося в удовлетворительном положении, как было недавно засвидетельствовано самою Екатериною, представило большие затруднения: в три года флот не мог очень заметно поправиться, ибо в 1765 году, по словам императрицы, не было ни флота, ни моряков. Эскадра должна была состоять из семи линейных кораблей, одного фрегата, одного бомбардирского, четырех пинок, двух пакетботов; на кораблях должны были отправиться десять рот, по 25 человек в каждой; но ружей положено отправить от трех до четырех тысяч, тысячу карабинов и 500 драгунских ружей в предположении, что оружие понадобится для союзников; пушек положено отправить до 30. Начальником эскадры был назначен адмирал Григ. Андр. Спиридов, который получил такую инструкцию: «Отнюдь не останавливать и не осматривать никаких христианских торговых судов, но оказывать им всякую помощь и приязнь, особливо датским, прусским и английским. На походе представится вам первою Дания: можете на нее совершенно надежны быть, ибо мы находимся с датским королем в теснейшем союзе. За Даниею следует Голландия, с которою находимся в добром согласии, и гавани ее, конечно, будут для вас отворены. В рассуждении Англии обстоятельства гораздо деликатнее. С одной стороны, она находится с нами в тесной дружбе и согласных интересах по общим европейским делам на твердой земле; но, с другой стороны, по образу политических начал правления ее и по превосходству морских ее сил, легко статься может, что она из свойственной ей от того жалузии ко всяким посторонним морским предприятиям, и на вашу экспедицию с внутреннею завистию, по крайней мере с особливым вниманием, взирать будет. Но вы можете твердо надеяться, что англичане вам в гаванях своих явных препятствий делать не будут, но иногда под рукою или другими казистыми предлогами препоны полагать устремятся. С Бурбонскими домами, Франциею, Испаниею и Неаполем, имеем мы только наружное согласие, и можно без ошибки полагать, что они нам и оружию нашему добра не желают; но нельзя и того ожидать, чтоб они плаванию вашему явно сопротивляться стали; гавани их, кроме крайней нужды обегать надобно. От Мальтийского ордена по самой инструкции его имеете право ожидать всякой помощи; должны представить магистру, не рассудит ли он, соединя суда свои с вашею эскадрою, воспользоваться случаем в разделении с нами столь великого подвига и славы».