Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но это абсурд, – произнесла мама после внимательного изучения бумаги, – Мы здесь втроем, ладно. Марцель и его жена – может быть. Матей? Кто знает, где он. Но самое главное – Збигнев. Веслава прекрасно знала, что он исчез. И я даже не хочу говорить о Стокротке. Девушек с таким именем не существует, это скорее прозвище. А если так, то на ее месте может быть любая. При всем уважении к Веславе, этот наказ – насмешка.
– Мам, постой, – перебил я, – Это вопрос деликатный.
Мы попросили нотариуса на время покинуть кухню, закрыли дверь и начали обсуждение.
– Ты слышала, что он сказал? – начал я, – Если не выполним наказ, дом заберут.
– Прости, но разве у нас были какие-то виды на этот дом? – ответила мама. – Не помню, чтобы ты изъявлял желание наследовать.
– Но мы не можем просто отдать его! Да еще непонятно кому.
Меня неожиданно поддержал Дима.
– Из этого места можно сделать гостиницу или агротуристику, – задумчиво проговорил он, – Если сюда приезжают туристы – в горы, скажем – то можем на этом деньги заработать.
– Но кто это будет делать? И разве у нас есть время? – спросила мама, – У меня со следующей недели лекции на кафедре начинаются. У тебя – суд очередной. Ну и разве то, что я сказала – неправда? Вашего отца никому найти не под силам.
– Ой не говори так.
Я рассказал им про портсигар и беседу с Борисом.
– Андрей, это ничего не значит, – тихо произнесла мама, – Збигнев мог передать этот портсигар и до исчезновения. Почему ты так доверяешь Борису? Они с твоим отцом уже обманули нас раз.
– Но зачем Борису это делать? Нет, я верю ему. Этот портсигар – единственная зацепка. Но ладно отец. Почему остальные не пришли? Вас это не смутило?
– Не скажу, что у нас была очень крепкая семья, – вздохнула мама. – Видимо, по эту сторону границы – та же история.
– Я думаю, Веслава не просто так оставила наказ. Возможно, с ними что-то случилось. С дядей Марчином, Матеем и остальными. Бабушка хотела, чтобы мы вспомнили друг о друге.
– Очень идеалистично, – подняла уголки губ мама, – Ладно, если ты серьезно хочешь за это взяться, то мы останемся здесь на неделю. Смена обстановки пойдет нам на пользу.
– Это точно, – с облегчением выдохнул Дима. Сейчас он уже выглядел во много раз здоровее, чем несколько дней назад.
Мы сообщили нотариусу о согласии выполнить наказ. Он хотел уже опечатывать дом, но я попросил его немного подождать. Если уж я брался за поиск родственников, неплохо бы найти в доме подсказки. Нотариус был не в восторге от идеи, но согласился подождать. Мать с Димой вернулись к машине: Дима уже искал недорогие варианты ночлега. Я остался наедине с опустевшим домом. Как же давно мы не виделись!
Я прошел к лестнице в большом зале и толкнул малоприметную дверь внизу под сходами. Это была комната отца, хотя он звал ее «мои склады». А если честно, то это была коморка. Его жизнь дальнобойщика все время проходила в разъездах, и он редко бывал дома. Вместо кровати – помятый матрас на полу. У стены – ящики с инструментами, рядом коробки с книгами: слесарное дело, правила международных грузоперевозок, карты европейских дорог. На полках кубки и медали – награды за хорошую работу. Все выглядело так, как я помнил. Не знаю, что хотел здесь найти: за время моего отсутствия отца здесь, конечно, не было.
Я поднялся по деревянным ступеням винтовой лестницы. За черной дубовой дверью была комната дедушки Витольда. Девять лет назад дедушка покинул наш дом. Я хорошо помню, как это было. Однажды он ел на обед флачки и внезапно закричал: «Ах вы смердячие псы!» Выбежал на улицу, а мы с бабушкой за ним. Небо накрыло черной пеленой, воздух был полон смрада. Оказалось, что вновь заработал сталелитейный завод на окраине Подхалы. Он был построен во времена коммунистов, но закрылся после 1990-го. Богатый инвестор одной из стран Западной Европы выкупил завод и планировал возобновить производство. Решил, что в Нагоре будет дешевле. Но не учел одно важное обстоятельство: в Нагоре жил мой дедушка.
Витольд написал письмо главе Великого совета, в которой требовал, чтобы завод снова закрыли. В ней он называл новых владельцев «кобелями от чумной суки», которые хотят задушить нагорцев отходным дымом. В тексте также присутствовали сравнения с действиями нацистов в концлагерях. Глава прочитал и сказал, чтобы дед собрал голоса жителей. Несколько месяцев дедушка ходил по деревне и собирал подписи. У старосты просил помощи. Голосов было много, однако петиция не прошла. Глава Совета отклонил ее, назвав причину: «От завода больше пользы, чем шкоды». Было ясно, что инвестор, как говорится, купил главу с потрохами. Дедушка не сдался: нанял где-то грузовик и погрузил в кузов несколько тонн отборного вонючего навоза. Со словами «Ото ваше злото» вывалил добро прямо возле проходной. Его взяла частная охрана фирмы, но к тому времени нагорцы во всем крае прослышали об упрямых действиях Витольда. В столице устраивали митинги с плакатами: "Нагорца не согнешь!" Через месяц завод закрылся, а дедушка сделался национальным героем. К нам домой приезжали незнакомцы, чтобы сделать совместное фото. Глава, поддержавший инвестора, вылетел из совета, а потом и вовсе покинул край. Наверно, за своим новым хозяином поехал.
Только дедушка был совсем не рад новообретенной славе. Должен признать, что мы с ним редко разговаривали – человек он замкнутый и на контакт идет неохотно. У него была комната на втором этаже, куда никто не имел права заходить без стука. Сколько себя помню, он что-то писал. Каждый день, страница за страницей. Что это было, мемуары или художественная книга, никто из нас понятия не имел. Бабушка рассказывала, что родом он был из Литвы. «Но не литовец», – затем добавляла. Некоторые в родне считали деда немного спятившим. Мне было трудно определиться с мнением. Так вот – после той истории с заводом он ушел. Просто ушел рано утром, не сказав никому ни слова. Все записи забирал с собой – комната была пуста. Через два
