Мастерская хирурга - Яков Цивьян

Вторник. 8.45. Утренняя конференция. Вторник — день операционный. В этот день все подчинено операциям. У меня по вторникам еще и лекция для студентов пятого курса. Клинику я обошел. Больных посмотрел. Заглянул во все палаты, в комнату для раздачи пищи, в туалеты, в ординаторскую. Не скажу, что все блестит и порядок абсолютный. До этого очень далеко. Нет санитарок, нет уборщиц, хоть сам берись за метлу, швабру! За ночь никто из больных не отяжелел. К операции намеченные планом больные подготовлены. Все сделано как надо.

Ровно в положенное время начинаю конференцию. Через минуту после начала в дверях появляется большая фигура одного из сотрудников. Всегда маленько опаздывает и как бы в оправдание с удивлением рассматривает циферблат своих часов. Как у того фельдфебеля — все не в ногу, он один в ногу! Молчу. Потом один на один скажу ему пару теплых слов. Больше сегодня опоздавших нет, и П. и А. на месте — они тоже любители опаздывать.

Дежурные сестры быстро отчеканивают рапорт по дежурству — знают, что тянуть нельзя — операционный день. Слушаю их внимательно, сопоставляю с данными, которые почерпнул утром в клинике. Вроде все нормально, расхождений нет. Вопросы. Ответы. Отдельные замечания. С дежурством покончено. Теперь основное на сегодня: операции.

Оперируются шесть больных. Больного с бехтеревским горбом оперирую я. Г. оперирует девочку со сколиозом, первая операция которой была сделана мною два месяца тому назад. Г. должен сегодня осуществить переднюю стабилизацию позвоночника. Операция сложная, большая, внутригрудная на сей раз. И. прооперирует больную с поясничным межпозвонковым остеохондрозом. С. оперирует мужчину с переломом шейного отдела позвоночника, Б. — двух мужчин с неосложненным непроникающим переломом тел поясничных позвонков, для которых будет использована новая стяжка из металла с памятью формы.

Шесть пациентов с различными болезнями и повреждениями позвоночника.

Порядок в клинике такой, что каждый хирург рассказывает в деталях предполагаемый ход предстоящей операции. Потом ему задают вопросы. Анатомия. Топографическая анатомия. Почему так, а не по-другому? Какие особенности данного больного с его патологией? Вопросы любые. Ответ должен быть исчерпывающим и точным. Это все знают. Недостаточный ответ приравнивается к несостоятельности хирурга, что грозит отстранением от операции. Это тоже все знают. Докладывать начинают по порядку, я последним. Итак, первое слово Г. Говорит он всегда тихо, глуховато, меняя тембр и силу голоса. Зато знает хорошо. И оперирует хорошо. Уверенный в знаниях Г., я позволяю себе несколько отвлечься и отдаться своим мыслям и думам.

Вот очередной операционный день наступил. Оперируем сегодня группу больных. Показания четкие, абсолютные. У меня полная уверенность в том, что оперативное лечение принесет пользу всем, что только операция поможет им. Иначе бы они не попали в операционную. Среди моих пациентов очень много людей, которые как блага ждут операции и очень охотно, я бы сказал, с радостью идут в операционную. Я объясняю это несколькими обстоятельствами.

Прежде всего до клиники они прошли долгий путь по разным больницам, поликлиникам, институтам. И везде их лечили. Уверен, что хорошо, добросовестно. А вот желаемого результата не было. И они устали. Извелись. Бесконечные рекомендации делать массаж, ездить на курорты, заниматься лечебной гимнастикой, ходить в физиокабинеты, принимать таблетки, соблюдать диету и множество других полезных и бесполезных рекомендаций. Этих людей — моих пациентов — можно понять! Ведь надо жить, работать, учиться, любить, страдать, наконец, а тебе в разных вариантах рекомендуют одно и то же. И главное, без толку. Болезнь остается. Время идет. Уходят годы. И вдруг предлагается действенное лечение. Об этом они наслышаны от таких же пациентов, которые поступили раньше в клинику. Особенно эффективно воздействие внешнего вида тех, которые через какое-то время после завершения лечения приехали на контрольное обследование. Вокруг таких людей собираются группы пациентов с аналогичными заболеваниями. И бесконечные расспросы, осмотры, разговоры. Лучшего агитатора, чем избавившийся от своего недуга человек, я не знаю. И вот надежда обрести здоровье, вера в эту возможность заставляют больных стремиться в операционную, именно стремиться, с охотой, с радостью.

Второе — это вера во «всесилие» клиники. От одного больного к другому распространяются правда и небылицы о возможностях клиники, и во многих сотнях писем, которые я получаю повседневно, больные говорят, что моя клиника — их последняя надежда.

Третье — тяжелому больному, нуждающемуся в нашем лечении, попасть в клинику несложно. Условие одно: если в клинике имеется реальная возможность помочь ему. И это знают люди. И это, видимо, имеет определенное значение в их решимости подвергнуться оперативному лечению.

Ну, а все же операция — событие в жизни человека! Событие не ординарное, не повседневное. Событие с неизвестным исходом. При всей готовности подвергнуться оперативному лечению каждый разумный человек, идущий на такое лечение, испытывает тревогу, может быть, не столько за себя, сколько за своих близких, родных. Эта тревога естественна и понятна. Многие находят в себе силы не показать тревоги. Но она всегда существует, это несомненно. Я не знаю человека, душа которого бы не дрогнула в преддверии операционной. Да это и понятно!

Я уже неоднократно писал о психологии операции, но не могу не повторить. Столь важен и значителен этот вопрос, что вольно или невольно я возвращаюсь к нему перед каждой операцией.

В моей специальности используются различные методы воздействия на болезнь. Но все же самым действенным из них, особенно в области большой ортопедической хирургии, к которой в первую очередь относятся оперативные вмешательства по поводу заболеваний и повреждений позвоночника, является хирургическая операция.

На операции сходятся двое — пациент и врач-хирург.

У пациента операция всегда связана с чувством страха. Мне кажется это естественным. Уж слишком противоестественно и необычно оперативное вмешательство для человека, сталкивающегося с такой необходимостью впервые и до этого бывшего совершенно здоровым. Да и длительно болеющие люди далеко не просто соглашаются подвергнуться оперативному вмешательству.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что операция связана с подобием чувства страха и у врача. Видимо, следует оговориться и уточнить — у мыслящего врача. Может быть, чувство и не полностью соответствует слову «страх», но, несомненно, близко к нему. Во всяком случае, меня перед каждой операцией охватывает чувство беспокойства, мною овладевают раздумье и бессонница. В эти часы ночного бодрствования перед мысленным взором один за другим последовательно проходят кадры предстоящей операции.

В моем представлении вообще любая операция на любом больном органе — сложная, трудная и ответственная деятельность. Среди всех оперативных вмешательств несколько особняком стоят операции на позвоночнике.

Операции на позвоночнике, несмотря на все достижения медицинской науки и хирургии, достижения прошлые и последних лет, все еще остаются уделом небольшого числа клиник. Видимо, объясняется это тем, что такие оперативные вмешательства относятся к операциям повышенного хирургического риска.

Любая операция связана с определенным, вполне реальным риском возникновения разнообразных осложнений с самыми различными последствиями для оперируемого, вплоть до трагического исхода на операционном столе. Не настолько еще совершенны наши знания, не располагаем мы пока абсолютно надежными методами и способами предотвращения случайностей и просто несчастных случаев, могущих возникнуть и порой возникающих в процессе оперативного вмешательства. Пусть этот риск исчисляется мизерными цифрами — десятыми, сотыми или тысячными долями процента. Пусть реальность этих осложнений и плохих, порой трагических исходов невелика. Но она реальна. Она существует. И когда эта трагедия коснется конкретного человека, его дома, его близких, тогда забудется, что это тысячная доля процента! Да и кого будут интересовать эти цифры?!

В профессии хирурга имеется парадокс. Хотя намерения врача-хирурга, оперирующего больного, всегда самые лучшие и направлены на его выздоровление, они небезопасны для пациента. Этот парадокс своей профессии я ощущаю всегда очень обостренно. Я твердо убежден в том, что не существует хирурга, который бы с недобрыми намерениями оперировал больного человека. Такого быть не может! И, несмотря на самые добрые намерения и стремления, своими действиями хирург ставит пациента на ту грань, которая отделяет жизнь от смерти, бытие от небытия. До чего же это алогично и несправедливо! Чтобы излечить больного, хирург обязан подвергнуть его жизнь риску, и порой весьма высокому! Невероятно, но это действительно так.