Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - Андрей Жуков

Разобравшись с точной датой рождения, попробуем далее разобраться и с тем, как нарекли будущего «бога войны» при крещении. Л. А. Юзефович указывает, что «по традиции, распространенной в немецких дворянских семьях, мальчик был назван тройным именем — Николай-Роберт-Максимилиан. Позднее он отбросил последние два, а первое, основное, заменил более близким по звучанию начального слога славянским — Роман. Новое имя ассоциировалось и с фамилией царствующего дома, и с летописными князьями, и с суровой твердостью древних римлян. К концу жизни оно стало казаться как нельзя более подходящим его обладателю, чье презрение к смерти, воинственность и фанатичная преданность свергнутой династии вкупе с некоторой, в расхожем понимании, романтической экзальтированностью, также откликающейся в этом имени, были широко известны. По отцу, Теодору-Леонгарду-Рудольфу, сын стал Романом Федоровичем».

Что и говорить — версия красивая. Немного непонятно, причем здесь «романтическая экзальтированность» — но оставим сие на совести автора данной цитаты. Следует сказать, что для протестанта, а род Унгернов конфессионально принадлежал к евангелически-лютеранской церкви, и в соответствии с традициями, распространенными в немецких дворянских семьях, вполне возможно тройное имя. Однако метрическое свидетельство Р. Ф. Унгерн-Штернберга нам неизвестно, также как и свидетельство о крещении (конфирмации). Оба этих документа прилагались при прошении, поданном отчимом Романа Федоровича, бароном О. Ф. Гойнинген-Гюне, директору Морского кадетского корпуса о зачислении его пасынка в корпус.

«Желая определить на воспитание в младший специальный класс Морского кадетского корпуса пасынка моего барона Романа Федоровича Унгерн-Штернберга, я, нижеподписавшийся барон О. Ф. Гойнинген-Гюне, имею честь препроводить при сем метрическое свидетельство о рождении и крещении его и другие документы, о получении которых прошу уведомить…»

Отметим, что имя будущего кадета указанно четко и недвусмысленно — «Роман Федорович». Данное прошение датировано 1 августа 1902 года — Роману Унгерну было шестнадцать с половиной лет. Трудно предположить, что несовершеннолетний молодой человек мог по своему хотению «отбросить» последние два имени, а основное заменить «близким по звучанию». Во всех же известных нам официальных документах, начиная с 1902 года, будущий генерал именуется исключительно как «барон Роман Унгерн-Штернберг». Заметим еще, что многие близкие и дальние родственники Романа Унгерна также носили русские (или русифицированные) имена — Василий Владимирович, Александр Александрович… Младший брат барона, родившийся в 1888 году и получивший имя Роберт-Эгинхард-Максимилиан, изменил имя на Константин.[5]

Верным представляется нам объяснение, предложенное современным российским историком А. С. Кручининым: «западное» имя Роберт использовалось в немецкоязычной среде, в обиходе между родственниками Романа Федоровича, которые русифицировались гораздо в меньшей степени, чем он сам. В каких-то случаях, отмечает А. Кручинин, «семейные или дружественные имена-прозвшца накрепко приставали к человеку — так произошло, например, с одной из ближайших подруг государыни Александры Феодоровны, фрейлиной Юлией Александровной Ден, в большинстве источников и даже библиографических ссылок навсегда оставшейся Лили Ден».

Несмотря на то что многие представители дома Унгерн-Штернбергов, как и большинство выходцев из остзейской среды, сделали неплохую карьеру на службе в Русской Императорской армии и флоте, и отец, и дед Романа были сугубо штатскими, мирными людьми. О деде Романа Федоровича нами уже говорилось выше, теперь же подробнее присмотримся к биографии отца — Теодора-Леонгарда-Рудольфа Унгерн-Штернберга.

Он был самым младшим ребенком в семье, имея четырех старших братьев и сестер. Женился в возрасте двадцати трех лет, в 1880 году, успев к тому времени закончить курс философии Лейпцигского университета. Мы уже говорили выше, что утверждения советских, идеологически ангажированных историков о «несметных богатствах остзейских баронов», в большинстве случаев, мягко говоря, далеки от истины. Отец Унгерна, будучи самым младшим, пятым ребенком в семье, просто-напросто не мог рассчитывать на сколько-нибудь приличное наследство. По-видимому, его брак с Софией-Шарлоттой Фрайин фон Вампфен был типичным браком по расчету — после свадьбы у супругов нашлись средства на довольно длительное путешествие за границей.

В 1886 году семья Унгернов вернулась в Россию и через некоторое время обосновалась в Ревеле. Летом 1887 года глава семейства, служивший в Департаменте земледелия Министерства государственных имуществ, выехал в служебную командировку на Южный берег Крыма, чтобы изучить перспективы развития там виноградарства. Результатом поездки стал солидный научный труд Унгерна-старшего «О виноделии на Южном берегу Крыма», изданный в Санкт-Петербурге в 1888 году. Однако семейная жизнь родителей Романа Унгерна не сложилась — в 1891 году они развелись, что было не характерно для протестантских семей, свято ценивших освященные церковью узы супружества.[6] Пятилетний Роман остался с матерью. Три года спустя София-Шарлотта вновь вышла замуж, на этот раз за остзейского барона Оскара Гойнинген-Гюне. Во втором браке у нее родилось двое детей, мальчик и девочка — сводные брат и сестра Романа Федоровича. Большая семья постоянно проживала в Ревеле, там же Унгерн и пошел учиться в ревельскую Николаевскую гимназию.

Полного гимназического курса Роману Унгерну закончить было не суждено. Кузен Романа, позже ставший его биографом, Арвид Унгерн-Штернберг так писал о своем брате: «… несмотря на одаренность, вынужден был покинуть гимназию из-за плохого прилежания и многочисленных проступков». Об одаренности Романа Унгерна позже вспоминали практически все, кто сталкивался с ним в гимназические и кадетские годы. Основываясь на беседах с Рено Унгерн-Штернбергом, М. Г. Торновский пишет в 1942 году: «Научно-умственный багаж его к 17 годам был вполне достаточным. Знал хорошо немецкий, русский, французский языки и удовлетворительно английский язык. Ум его способен был разбираться в сложных философских вопросах». Для многих наших современников знание хотя бы одного иностранного языка на уровне «читаю и перевожу со словарем» представляется уже въедающимся умственным достижением. В конце XIX века три иностранных языка были событием не выдающимся, а всего лишь «вполне достаточным».

После исключения из гимназии Роман Унгерн был определен для продолжения образования в частный пансион Савича в Ревеле. Он много читает, причем читает не все подряд, «запоем», а с большим разбором: Данте, Гете, Достоевский… Он увлекается философией, средневековой и современной, читает модного в то время философа Анри Бергсона. Современники отмечали, что при себе молодой барон всегда имел какую-нибудь философскую книгу, для удобства чтения разрывая ее на отдельные листы. Следует отметить, что круг чтения Романа Унгерна был весьма нестандартным для молодых людей конца XIX века. В джентльменский набор молодого русского интеллигента входят книги Льва Толстого, А. П. Чехова, Дм. С. Мережковского, декадентский журнал «Мир искусства», из философии — труды Маркса и его последователей, Плеханов, французские философы-позитивисты… Это было общим поветрием — не были исключением и молодые офицеры. Так поручик Антон Деникин, один из будущих руководителей Белого движения, учившийся примерно в это же время в Академии Генерального штаба, в свободное от занятий время изучает работы марксиста Петра Струве, сатирические памфлеты А. Амфитеатрова, читает и более серьезную «нелегальщину». Круг чтения барона, безусловно, указывает на человека, склонного к самоуглубленности и философской рефлексии, эмоциональной вовлеченности, проявляющего интерес к метафизическим основам бытия.