Ампирный пасьянс - Вальдемар Лысяк

Фуше стоял перед Наполеоном холодный и бесстрастный будто ледяная статуя. Весь этот тайфун не оставил на нем ни малейшего следа, ибо Фуше, равно как и Талейран, принадлежал к тем людям, которых невозможно вывести из себя. Стала довольно известной сцена, разыгравшаяся спустя несколько лет, когда Наполеон, прознав о подозрительных политических махинациях Талейрана, отматерил его в присутствии мужской части придворных самыми отборными солдатскими словечками и, пригрозив напоследок расстрелом, назвал "дерьмом в шелковых чулках". За все время этого приступа бешенства у Талейрана на лице не дрогнул ни единый мускул, так что прав был шурин Наполеона, неаполитанский король Мюрат, говоря: "Талейран, это дипломат такого класса, что, если бы во время разговора его с тобой кто-то пнул его в зад, то по его лицу ты бы этого даже не заметил". Если бы Мюрат сказал это о министре полиции, то и в этом случае не разошелся бы с истиной.

В конце концов, Бонапарте утих и отдал Фуше приказ начать массовые аресты якобинцев. Министр поклонился и вышел. Когда двери за ним закрылись, Талейран взял слово и заявил, что Фуше прикрывает якобинцев, поскольку когда-то и сам был одним из дирижеров якобинского террора, и его до сих пор связывают дружеские узы с давними подельниками. Обвинять человека типа Фуше в симпатиях к побежденным было шуткой совершенно неостроумной; но фактом оставалось то, что в 1793-1794 годах Фуше прославился как якобинский "лионский палач", проводя там массовые казни (среди всего прочего, он заменил малопроизводительную гильотину картечью). Под конец Талейран предложил арестовать Фуше и в течение 24 часов рас стрелять!

Если бы Наполеон послушался, то направленное против него покушение на улице Сен-Никез обрело бы парадоксальный финал - оно вычеркнуло бы из списка живущих оберполицмейстера эпохи. Но, как я уже вспоминал, Наполеон имел привычку в подобных случаях слушать исключительно себя, и Жозеф Фуше уцелел. Уцелел и физически, и политически, поскольку самая мягкая из версий наказания министра, высказанная группой Талейрана, предлагала сменить Фуше кем-нибудь "более деятельным". У Талейрана даже список кандидатов был готов, но Консул прекрасно знал, что от каждого из них он может ожидать столько же, сколько и от черепахи, выступившей в гонках, и отбросил всяческие предложения о смене главного квартиросъемщика в доме на улице Сен-Перес.

9

"Князь полиции" послушно выполнил данный ему приказ. Уже на следующий день его подчиненные устроили в Париже и в провинции антиякобинскую охоту на ведьм. Революционеров-террористов сотнями запихивали в тюрьмы и готовили списки на депортацию, которые Фуше подмахивал без слова, хотя прекрасно знал, что к "афере Сен-Никез" якобинцы никакого отношения не мимели. Непосредственно репрессиями руководил префект Дюбуа - сам Фуше хотел иметь свободные руки для игры с роялистами. Эта игра должна была стать самой большой полицейской игрой за всю его карьеру, и министр хорошо понимал, что должен одержать в ней верх любой ценой.

Известно высказывание Наполеона: "По настоящему хорошая полиция отличается тем, что не обращает внимание на вещи, знать о которых не должна". То, что Фуше, стоя во главе репрессий, не обращал внимания на очевидную для него невиновность якобинцев, вытекало из своеобразной интерпретации этой, в какой-то мере правильной максимы. Фуше посчитал, что официально и не обязан знать об их неучастии в декабрьском покушении и, согласно собственным привычкам, не обращал внимания на связанные с этим морально-юридические проблемы. С другой же стороны, он просто не мог позволить себе роскоши не знать об истинных авторах покушения.

"Князь полиции" был достаточно интеллигентным человеком, чтобы понимать - если он приостановит следствие против роялистов, то его согласие на уничтожение продлит его карьеру на очень короткий период: вплоть до того дня, когда общественное мнение получит доказательства того, что виновниками массового убийства на улице Сен-Никез были шуаны. Фуше знал, что рано или поздно такой день наступит, и если к тому времени не он представит доказательства, то будет высмеян всей Францией и растоптан группировкой Талейрана. И тогда уже никто не вспомнит, что с якобинцами ошибся Консул, поскольку победителей не судят, зато судят их неудачливых слуг. Фуще прекрасно понимал, что единственным его шансом будет поймать за шиворот устроителей покушения. Вот почему он должен был выиграть в этой игре. Причем быстро, как можно скорее.

10

Уже 26 декабря всех проживающих в Париже торговцев лошадьми заставили пройти мимо останков гнедой клячи, и тогда-то купец Ламбелль припомнил, что неделю назад продал точно такую же лошадь какому-то "ярмарочному торговцу". Молниеносно были найдены обслуживающие заговорщиков бочар, кузнец,

хозяин каретной и старьевщик, который продал синие блузы возниц. Все они более-менее тщательно описали имевшего с ними дело человека со шрамом возле левого глаза. И тогда-то выяснилось, что в картотеке шефа Отдела Безопасности и тай ной полиции министерства, Демаре, имеется карточка с данными на похожего типа, на которой имелось имя Франсуа Карбона.

Таким вот путем был расшифрован первый из трех убийц. Чтобы захватить его, Фуше бросил на операцию весь свой полицейский аппарат и пообещал 2000 луидоров тому, кто поможет в задержании. Однако, несмотря на огромные усилия, день за днем проходил безрезультатно. Карбон провалился сквозь землю. И в такой вот ситуации министр решился сыграть весьма и весьма - как сам убедился перед самым покушением - рискованно: он воспользовался "оком князя". В безумствующий где-то на побережьях Ла Манша отряд Кадудаля был выслан выдающий себя за шуана агент.

И этот ход принес свои плоды. В скором времени человек, пробравшийся в штаб Кадудаля, доложил, что женщина по фамилии Вайон, проживающая в Париже на улице Сан-Мартин, это сестра Карбона. В ее жилище были найдены бочонки от заграничного пороха, который был использован в "адской машине".

Карбон жил у сестры до покушения, но сразу же после него Лимулен переселил его на улицу Касетт, к мадемуазель Цице, которая вела нечто вроде убежища для различных авантюристов, сражавшихся за дело белых лилий. В свою очередь, 30 декабря мадемуазель переправила заговорщика на улицу Нотр Дам-дес-Шампс, в женский монастырь, настоятельницей которого была ее подруга, мать Дьюкесне. Монашкам объяснили, что Карбон - это роялист, который вернулся из эмиграции и требует убежища до того времени, пока получит бумаги, позволяющие ему выйти на свет. Набожные сестрицы все же слыхали кое-что о покушении и со всей простотой спросили Карбона, принимал ли он в нем участие. Тот возмущенно отказался. Тогда они "хитроумно" проверили это, пригласив участвовать в благодарственной мессе с "Te Deum", устроенной в честь "чудесного" спасения Первого Консула. Карбон охотно принял приглашение, что монашки признали неоспоримым доказательством его невиновности.