Проект «Калевала» - Михаил Шелков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А всё-таки возвращаться когда планируешь? – задал очередной вопрос Эндрю, и вдруг Скотта как ошпарило.
– Я же сказал, что насовсем! – чуть не вскрикнул он.
– Да, прости, подумал, что ты отказываешься…
– От чего? От перевода?
– От всего! – с какой-то несвойственной для себя жёсткостью отрезал Эндрю. Лень Скотта после этого моментально испарилась.
Снова вспомнив о тихом бирмингемском быте, молодой человек сказал самому себе: «И чего я боюсь? Я же приехал сюда насовсем и за другой жизнью. Может быть, этот свиток – подарок судьбы? Может быть, я открою что-то новое, причём открою это раньше официальной делегации!» Наверно, он не верил в это сам. Не верил, но знал, что у любого жизненного витка должно быть своё начало. Работа над переводом могла отвлечь его и на время заставить смотреть на мир по-новому. «А что будет дальше – покажет всё то же время! Сейчас же у меня есть неделя кропотливой работы! И нужно подойти к этому со всей серьёзностью».
– Поможешь донести книги до дома? – обратился он к Эндрю.
– Помогу, – согласился священник с почти ликующим выражением лица, – Давай прямо сейчас. Думаю, ассамблея может попросить предоставить источники перевода. Не хочу отдавать… Я эти книги десять лет собирал. Лучше сошлюсь на сомнительные ресурсы в интернете, а настоящие кладези знаний пока побудут под твоим присмотром.
Мужчины в два захода перенесли книги в дом Скотта, а затем вернулись к столу. Оставалась четверть бутылки.
– Как думаешь, текст свитка может опорочить Уоллеса или, наоборот, добавить славы его героическому образу? – говорить на отвлечённые темы у Скотта упорно не получалось.
– Я же говорил тебе, что не знаю! – с усталостью ответил Эндрю, – По мне, ничего не значащий факт. По их мнению, – священник ткнул пальцем в пустоту за спиной, – Значащий. Как я уже сказал, сам я вряд ли узнаю что-то новое. А вот ты не отставай!
– Не отстану! Завтра с самого утра сяду за перевод…
– Давай, давай… я верю…
Над столом нависло затянувшееся молчание.
– А! – вспомнив что-то важное, прервал тишину Эндрю и улыбнулся, – Хелен спрашивала про тебя!
– МакКинли?
– А ты знаешь здесь ещё какую-то Хелен?
– Она в городе?
– Да, представь себе, молодой девушке может быть интересно жить в Камелоне.
– Ты говорил, что она окончательно переехала в Эдинбург.
– А потом вернулась.
– А когда она спрашивала про меня?
– Вчера.
– Ни с того ни сего?
– Нет, конечно же! Мы встретились вечером после нашего с тобой разговора, и я не мог не рассказать последних новостей о тебе.
– Тогда так уж и говори: «Я рассказал Хелен МакКинли о твоём приезде!», а не: «Хелен про тебя спрашивала!»
– Просто она сильно заинтересовалась твоим приездом. Говорит, что очень бы хотела тебя видеть.
Скотт махнул рукой:
– Женщины!.. Сами не знают, чего хотят. Не вижу смысла встречаться. Я уже давно перегорел ей. Хотя… в Камелоне нельзя жить и не встречать знакомых на улице. Рано или поздно всё же увидимся. У неё кто-то есть?
– Ты же перегорел!
– Нет, просто ради интереса. Чтобы знать, чем может завершиться встреча.
– Насколько я знаю, здесь – никого.
– Это хорошо… Наверно…
Скотт бросил взгляд на часы на стене.
– Семь пятнадцать. Думаю, мне лучше пойти. Сильным мира сего явно не понравятся гости в твоём доме при их дотошном подходе.
– Верно!
– Позвони завтра, как освободишься!
– Обязательно!
– Друг, – Скотт положил руку на плечо священнику, – Я был очень рад увидеть тебя снова. Верю, нас ожидают интересные события! Прекрасные дни настали!
– Я тоже рад, – ответил Эндрю, и они обнялись, – Доброго вечера и спокойной ночи! Надеюсь, не в паб?
– Конечно, нет! Не собираюсь портить послевкусие. Лучше высплюсь!
Скотт вышел на улицу, захлопнув церковную калитку. Он не пошёл домой по прямой, а сделал небольшой круг. В теле и голове витала приятная пьяная расслабленность, при том что и тело, и голова всё ещё прекрасно слушались. В ноздри бил аромат июньских цветений: липы, вереска и чертополоха. Лёгкий ветерок также доносил с полей слабый запах скотины. Горные пейзажи сверкали изумрудной травой, а закат стал плавно перекрашиваться из светло-жёлтого в красный. Скотт чувствовал себя счастливым, и сейчас ему ничего другого не хотелось: ни думать о том, что будет завтра, ни вспоминать о том, что было вчера. Ему нравилось просто чувствовать себя счастливым здесь и сейчас, наслаждаться каждым мгновением этого вечера. Таким он дошёл до двери своего дома, скинул одежду и упал на диван, окружённый стопками древних книг.
Через полминуты он уже храпел.
Глава 2. Стерлингский мост
Утро выдалось сырым и промозглым. Если бы вместо тягучей пелены тёмных туч небо вдруг озарилось весёлым солнечным светом, это посчиталось бы за великое чудо. Стоял сентябрь. А ждать хорошей погоды в сентябре в Шотландии по меньшей мере было глупо, по большей – бессмысленно. Обычно к концу осени небо здесь всё-таки прояснялось, но на смену вялым и сырым ветрам прилетали могучие, ледяные – такие, что пробирало холодом до костей.
Шотландия была богата этими самыми ветрами, дождями и туманами, зато бедна плодородием. Густые, полные дичи, леса и изумрудные луга достались Англии, расположившейся на юге. А северной Шотландии остались только величественные горы. Но даже эта бедная суровая земля не скрылась от амбиций властного и тщеславного короля Англии.
Уильям Уоллес, восседавший на своём коне на вершине холма, немного поёжился от холода, кутая тело, закованное в сталь, в тёплый плащ на подкладке и, прищурив глаза, стал вглядываться в даль.
На противоположном берегу реки Форт из тяжёлого осеннего тумана чёрными змеями стали медленно выползать колонны английских войск.
Стояла тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра. Молчали и товарищи Уоллеса, Виллиам Дуглас – слева от него, Эндрю де Моррей – справа.
Уоллес понимал, что именно ему эту тишину предстоит разрушить; именно ему, худородному бунтарю, а не рыцарям Дугласу и де Моррею, нужно будет сказать главные слова. Не просто дать сигнал к началу боя, а повести вперёд свои войска…
Иного варианта, кроме как принять бой, быть не могло.
Армия шотландского ополчения была ослаблена. Многочисленные переходы по горам и высоким холмам не были страшны северному народу. Однако южная часть Шотландии, основной источник провизии, с полями, на которых созрел урожай, и гуртами скота, оставалась под контролем англичан. Англичане могли обеспечить себя продовольствием с оккупированной территории. И как бы ни была сильна ненависть у мирных шотландцев к своим угнетателям, жечь поля и бить скот никто не решался. Крестьяне надеялись, что хотя бы часть урожая останется им на грядущую зиму. Люди хотели мира. Мира и свободы.
Уоллес не мог подвести свой народ. Народ, который поверил в него.
Уйти от боя сейчас означало распустить ополчение, чтобы потом скрываться в горах, где английские подданные вряд ли бы могли достать бывших мятежников. Но тогда бы и сам мятеж провалился. Собрать новую боеспособную армию в следующем году уже не представлялось возможным. Уоллес понимал, что его восстание, хоть и случившееся спонтанно, грянуло как нельзя вовремя.
Грянуло тогда, когда англичане уже почувствовали себя победителями, уверовали в собственную безнаказанность, когда их бесчинства достигли высшей точки, равно как и уровень народного гнева.
Также нарастал этот гнев и у самого Уоллеса, плавно, по капле. Будто толщи воды скапливались над ветхой дамбой. Но в один момент в воду упала последняя капля, самая тяжёлая, самая массивная. И опоры дамбы вмиг затрещали – её прорвало. А водяная масса хлынула вниз, сметая всё на своём пути.
Уильям был сыном мелкопоместного рыцаря Малькольма Уоллеса, имел старшего брата, который должен был унаследовать земли и титулы. Несмотря на то, что многие бойцы ополчения обращались к Уоллесу сэр Уильям, рыцарского звания он не имел. Шотландская знать относилась к нему с некоторым пренебрежением. Уоллес знал, что лордов, поддержавших восстание, притягивало более имя Эндрю де Моррея. Сам же он по статусу находился в самых низах шотландской аристократии. Однако такой народной любви, как у Уоллеса, не имел ни один шотландский рыцарь…
В свое время Уоллес абсолютно спокойно принял весть о том, что английский король Эдуард предъявил права на шотландский престол. Тогда Уильям был ещё молод и беспечен. Он ничего не понимал в противостоянии Роберта Брюса и Иоанна Балиоля, претендовавших на шотландскую корону после того, как прервалась королевская династия МакАльпинов. Эдуард сначала поддержал второго претендента, затем начал с ним войну, а после объявил претендентом себя самого…
