Лекарь - Юрий Корчевский

Электроотсосом Никита осушил полость, расширил разрез. Вот и повреждённое лёгкое. Вроде и кровит не сильно, а только раздвинул края, так обильно. Ладно, хоть не артерия.

— Шёлк шить!

Никита перевязал сосуд, затем ушил лёгкое, тампонами осушил плевральную полость. Сухо. Он ушил рану, перевязал.

— Как давление?

Анестезиолог доложил:

— Девяносто на пятьдесят, пульс частит — сто двадцать.

— Для такой кровопотери — почти нормально. Капайте реополиглюкин, пятипроцентную глюкозу.

Никита снял в предоперационной окровавленное бельё, вымыл руки. Передохнуть бы пару минут, да уж больно блондинка скандальная.

Он вышел в коридор.

— Ой, спасите, умираю! — увидев его, закричала визгливым голосом пациентка.

Как и предполагал Никита, на теменной области была рассечена кожа, причём ранка линейная, небольшая — сантиметра два всего. Это называется «много шума из ничего».

В процедурной, куда завезли каталку, Никита положил два шовчика.

— Перевязать — и в палату, — распорядился он. Надо было осмотреть третьего пациента.

На каталке лежал подросток. Лицо в крови, но после того, как медсестра вытерла его стерильным тампоном, повреждения оказались не так уж велики: рассечена губа и несколько глубоких ссадин. И лицо какое-то знакомое.

— Дядя Никита, вы меня не узнаёте?

Никита всмотрелся повнимательнее.

— Данила? Из третьего подъезда?

— Узнали!

Подросток был из одного дома с Никитой.

— Страшного у тебя ничего нет. Маленько подштопаем, и будешь как новенький.

— А больно будет?

— Я постараюсь обезболить.

— А шрамы останутся?

— Шрамы украшают мужчину, — пошутил Никита. — В перевязочную его.

Под обезболиванием лидокаином тонкой шёлковой нитью наложил аккуратные шовчики, осмотрел работу. Хоть он и не пластический хирург, а получилось неплохо. Через годик шрамы будут едва заметны.

Данилу увезли в палату. Раны сами по себе неопасны, но поскольку находятся на лице, надо несколько дней понаблюдать.

Никита вымыл руки и прошёл в ординаторскую. Едва успел сесть за свой стол и начать заполнять журнал операций, как в комнату вошли заведующий и Лешка Троян.

— Уф, управились. Представляешь, мало того что селезёнку мужику оторвало, так ещё и диафрагма разорвалась. Пока сосуды перевязали, осушили… Доступ неудобный, рядом с пищеводом. Намучились изрядно!

Денис Юрьевич достал из шкафчика бутылку коньяка и три рюмки.

— Лёш, ты дежуришь сегодня?

— Я, а что?

— Тогда тебе только пятьдесят грамм.

— Да я не возражаю.

Они выпили по рюмочке «Старой крепости», посидели. Потом повторили — кроме Лёшки.

— Молодец, Никита, выручил. В понедельник на работу. Рассказывай, что у тебя было?

— У паренька — сосед мой по дому — кстати, порезы на лице. ПХО, заштопал. У этого мужика, — Никита придвинул заведующему историю болезни, — гемоторакс, перелом рёбер. Всё сделал в лучшем виде. И дамочка паскудная попалась, из администрации. Ранка — мелочь, а кричала «умираю».

— Хреново.

— Что «хреново»?

— Что из администрации. Наябедничает у себя, жалобу настрочит, комиссиями замучает.

— Предполагаю.

— Ты бы уж поласковее с ней был, что ли?

— Мужику с гемотораксом помощь оказывать надо было — без малого не загнулся.

— Да я-то понимаю, ты им попробуй объясни.

— Да пошли они… — Никита выматерился.

— Вот-вот, а проверяющие придут — мне отдуваться придётся.

— Не впервой, Денис Юрьевич.

— Ладно, давай по последней, — заведующий плеснул коньяку Никите и себе.

— Лёш, ты всё слышал?

— Не глухой.

— К дамочке зайди, сделай вид, что наблюдаешь. А с пациента, что с гемотораксом, глаз не спускай. Ну и за нашим, что оперировали — тоже.

— Чувствую, весёленькая ночка мне предстоит.

— Не впервой.

— А завтра утречком тебя Никита сменит.

— Так у меня же отпуск…

— Считай, что отпуск закончился. Я старшей медсестре уже сказал, чтобы она тебя в рабочий график с сегодняшнего дня вписала. Ладно, я пошёл домой. Никита, дописывай истории болезни и операционный журнал и — свободен.

Денис Юрьевич ушёл. Лёшка забросил ноги на стол, как делали ковбои в американских фильмах.

— Устал, как собака, — пожаловался он, — днём два аппендикса было, куча перевязок. А потом этих привезли.

Он хлопнул ладонью по стопке историй болезни. Оба замолчали, начали писать. К заполнению документов хирурги относились серьёзно. Известное дело — истории пишутся для прокуроров и проверяющих. Даже если всё сделал, как надо, но не всё записал — виновен. А их документы проверять будут точно — всё-таки авария, дело подсудное.

Глава 2

НЕПРИЯТНОСТИ

Собственно, выходные и всю последующую неделю Никита провёл в отделении. Мастерство и опыт врачевания — не только искусно выполненная операция, но и каждодневный, муторный, иногда изматывающий труд по выхаживанию пациентов.

Но наступила пятница, за нею — целых два дня отдыха, без дежурств.

Веру он видел, но мельком. Хоть и работали они в одном отделении, но виделись редко и мимолётом. Больница и хирургическое отделение в частности — не то место, где можно поболтать вдоволь. Даже когда Никита и Вера участвовали одной бригадой в операции, разговоры были чисто рабочие. «Корнцанг, зажим, тампон», — вот и весь разговор. А после операции — заполнение документов, обходы, перевязки.

Никита пошел в магазин, за продуктами. Прямо у подъезда к нему пристали трое подвыпивших парней. Сначала закурить попросили, как всегда, потом слово за слово и в драку. Никита свалил ударом одного, но и сам пострадал. В лицо дважды удары пропустил. Вышедшая соседка закричала «Милиция!», и парни убежали.

Никита поднялся и прошёл в ванную, к зеркалу. О боже! На него смотрел не доктор Никита Алексеевич Савельев, хирург Божьей милостью, а бомж с похмелья. Левый глаз заплыл багровой синевой, губа отекла, левую щёку раздуло, как при флюсе, правое ухо поцарапано, и ссадина покрылась корочкой. «Ну хорош! Как же я завтра на работу пойду? От меня же пациенты разбегутся, сотрудники не узнают!» — подумал Никита.

Он позвонил Вере. Когда она приехала, ужаснулась.

— У тебя бодяга есть?

— Не-а.

— Тогда я в аптеку.

Девушка вернулась быстро, поставила ему примочки. Прикосновение её рук было Никите приятно. А перед ней было неудобно: рожа, как у бандита, зубы почистить не смог.

— Может, утром позвонишь Денису Юрьевичу, скажешься больным?

— В отделении и так врачей не хватает.

— Какой из тебя работник — один глаз заплыл совсем. Как ты оперировать собираешься?

— Перевязки делать буду.

— Не глупи. Позвони завтра, отпросись с работы.

— Я подумаю.

Никита уставился в потолок. А может, и в самом деле позвонить? Рожа-то — только детей пугать. А за неделю отойдёт. За продуктами Вера ходить будет — неудобно соседям показываться на глаза. У бабушек языки длинные, вмиг новость по дому разнесут.

Вера опять убежала.

— Я скоро.

Она вернулась с сумкой, полной продуктов, и начала возиться на кухне. Вскоре оттуда потянуло вкусными запахами. Губа-губой, но он мужчина молодой, есть охота.

— Иди, герой, кушать готово.

Никита прошёл на кухню. М-да, это не его холостяцкий обед, чувствовалась женская рука. Красиво лежали салфетки, приборы были расставлены, салатик радовал глаз яркими красками, а в центре дымились котлетки.

— И когда только ты успела?

Есть приходилось осторожно. Только рот пошире откроешь, как губа отдавалась болью и начинала подкравливать. Вера смотрела и сочувствовала.

Пока она мыла после еды посуду, Никита посмотрел по телевизору новости. Одно и то же, только обещания улучшить, повысить, внедрить. Говорящие головы надоели.

Никита включил приёмник, любимый «Hit-FM». Подошла Верочка.

— Инвалид, не хочешь пригласить даму на танец?

— Я дон Педро из Бразилии, где в лесах много диких обезьян, я не умею танцевать, — парировал Никита.

— Никита, мы так и будем сидеть, как пенсионеры?

— Ты предлагаешь куда-то пойти? — Никита потрогал саднящую губу.

— Ой, извини, и правда — глупость сказала. А в других местах тебе ничего не отбили, надеюсь — там ты не инвалид?

— Проверь.

А дальше — бурная схватка, но только без поцелуев по понятной причине.

— Никита, мне домой пора идти, скоро темнеть начнёт.

— Да, пожалуй, ведь проводить я тебя не смогу.

Верочка быстро собралась.

— Как доберёшься домой, позвони.

— Хорошо. Так не забудь позвонить завотделением, скажи, что ты болен.

Вера чмокнула его в щёку и убежала.

Вечер Никита провёл у телевизора. Утром позвонил Денису Юрьевичу и сказался больным.