Фрагменты - Дэн Уэллс

Кто еще был здесь до нее?

Глава третья

– Заседание объявляется открытым.

Маркус стоял у дальней стены зала, вытягивая шею над заполнившей его толпой. Ему было хорошо видно сенаторов: Хобба, Кесслер и Товара, и еще нового, которого он не знал, – сидевших в президиуме за длинным столом, но двое обвиняемых оказывались вне поля зрения. Мэрия, где раньше проводились подобные заседания, была разрушена при нападении Голоса два месяца назад, до того, как Кира нашла лекарство от РМ и Голос воссоединился с остальным обществом. Теперь заседания суда проводились в аудитории бывшей школы, закрытой несколько месяцев назад. «М-да, – подумал Маркус, – перенос места заседаний, пожалуй, наименьшее изменение с тех пор». Прежний лидер Голоса теперь был членом Сената, а два бывших сенатора предстали перед судом. Маркус встал на цыпочки, но зал переполнялся стоящими зрителями – казалось, весь Ист-Мидоу пришел посмотреть, как приговорят Уэйста и Деларозу.

– Меня тошнит, – пожаловалась Изольда, сжимая локоть Маркуса. Он опустился на пятки, понимающе ухмыльнувшись над утренней тошнотой Изольды, но затем скривился от боли, когда она сильнее сжала руку, впиваясь в него ногтями. – Перестань смеяться надо мной, – прорычала она.

– Я не смеялся вслух.

– Я беременна, – парировала Изольда, – у меня обострились все чувства. Я чувствую запах твоих мыслей.

– Запах?

– В определенных пределах. Слушай, я серьезно: дай мне свежего воздуха, или я сделаю этот зал еще менее аппетитным, чем он есть.

– Ты хочешь уйти?

Изольда покачала головой, закрыв глаза и делая медленные вдохи и выдохи. Утренняя тошнота была чудовищной – она даже похудела вместо того, чтобы набирать вес, потому что не могла удержать в желудке ни кусочка пищи, и сестра Харди грозилась положить ее в больницу, если в ближайшее время не наступит улучшение. Изольда взяла недельный отпуск на работе, и отдых отчасти помог ей, но она слишком пристрастилась к политике, чтобы пропустить такое слушание. Маркус огляделся, увидел стул рядом с распахнутой дверью и потянул девушку к нему.

– Извините, сэр, – негромко спросил он, – вы не позволите моей подруге присесть?

Мужчина даже не сидел на стуле, только стоял рядом, но с раздражением посмотрел на Маркуса и возмущенно прошипел:

– Я первым пришел и занял место. А теперь помолчите, я хочу послушать.

– Она беременна, – произнес Маркус, удовлетворенно кивнув, глядя, как выражение лица грубияна мгновенно изменилось.

– Да что ж вы сразу не сказали? – он немедленно отступил, приглашая Изольду сесть, и отошел, ища себе новое место.

«Сработало, как всегда», – подумал Маркус. Даже после отмены Закона Надежды, сделавшей беременность добровольной, женщины в положении все равно считались священными. Теперь, когда Кира нашла лекарство от РМ и можно было рассчитывать, что младенцы проживут дольше, чем несколько дней, такое отношение к женщине только усилилось. Изольда села, обмахиваясь, а Маркус встал сзади, чтобы не дать столпившимся людям перегородить ей приток воздуха, и снова бросил взгляд на президиум.

– …это именно то, что мы пытаемся прекратить в первую очередь, – говорил сенатор Товар.

– Вы что, смеетесь, что ли? – возразил новый сенатор; Маркус напряг слух, чтобы не пропустить ни слова. – Вы – бывший главарь Голоса, угрожавший развязать и в каком-то смысле развязавший гражданскую войну.

– То, что порой приходится прибегать к насилию, не означает, что насилие – это хорошо, – спорил Товар. – Мы сражались, чтобы предотвратить жестокость, а не наказывать ее, после того, как…

– Высшая мера наказания по сути своей и направлена на предотвращение преступлений, – напирал сенатор. Маркус вздрогнул – он и думать не думал, что Уэйста и Деларозу собираются казнить. Когда людей осталось всего тридцать пять тысяч, как-то не хочется спешить с казнью, будь они хоть трижды преступники. Новый сенатор махнул рукой в сторону обвиняемых:

– Когда эти двое понесут заслуженное наказание за свои преступления, в таком маленьком обществе, как наше, об этом узнает каждый и навряд ли осмелится повторить эти преступления.

– Эти преступления совершались по прямому требованию Сената, – заметил Товар. – Кому именно вы направляете свое послание?

– Всем, кто считает человеческую жизнь лишь фишкой в большой игре, – ответил его оппонент, и Маркус почувствовал, как по залу распространяется напряжение. Новый сенатор холодно глядел на Товара, и даже в задних рядах Маркусу был ясен угрожающий подтекст: если бы мог, он бы приговорил Товара вместе с Деларозой и Уэйстом.

– Они делали то, что считали наилучшим, – вступила Кесслер, одна из бывших сенаторов, которой удалось выйти сухой из воды и сохранить место в Сенате. Все, что Маркус видел лично, и все неизвестные посторонним подробности, рассказанные ему Кирой, свидетельствовали, что Кесслер и другие были не менее виновны в захвате власти, объявлении военного положения и превращении крошечной демократии Лонг-Айленда в тоталитарное государство, чем Делароза и Уэйст. Они сделали это для защиты людей, так они говорили, и поначалу Маркус соглашался с ними: в конце концов, человечеству угрожало вымирание, и в таких условиях трудно отстаивать утверждение, что свобода дороже жизни. Но Товар и другие члены Голоса подняли мятеж, Сенат ответил, Голос ответил на этот ответ, и так далее и так далее, пока в один прекрасный день они не начали лгать собственному народу, взрывать свою же больницу и втайне убивать своего солдата – все ради того, чтобы разжечь страх перед мифическим вторжением партиалов и таким образом вновь объединить остров. Официально заявлялось, что Делароза и Уэйст были серыми кардиналами, а остальные лишь выполняли их приказы – дескать, нельзя наказывать Кесслер за то, что она подчинялась своему начальству, как нельзя наказывать солдат Сети за то, что они подчинялись Кесслер. Маркус все еще не определился со своим отношением к официальному заявлению, но было более чем очевидно, что этот новый парень его категорически не одобрял.

Маркус наклонился к Изольде и легко коснулся ее плеча:

– Напомни мне, кто этот новенький?

– Эшер Вульф, – прошептала Изольда. – Заменил Уэйста в качестве представителя Сети безопасности.

– Понятно, – протянул Маркус, вставая. «Нельзя убить одного солдата, не сделав всю армию своим врагом».

– Что считали наилучшим, – повторил Вульф. Он окинул взглядом толпу, потом снова посмотрел на Кесслер. – Наилучшим в данном случае они посчитали убийство воина, отдавшего свои здоровье и безопасность ради защиты их секретов. Если мы заставим их заплатить ту же цену, что заплатил тот парень, возможно, новый состав Сената избавится от привычки считать такие решения «наилучшими».