Зачарованная - Люсинда Эдмондз

– Конечно, конечно, мадам! Папочка боготворит свою дорогую дочурку. А когда ты скажешь ему, что идешь по стопам его любимой жены, думаю, глаза его увлажнятся, и он будет растроган до глубины души.

– Странно, правда? – задумчиво сказала Мадди. – Я поступила в балетную школу и пойду тем же путем, что и моя покойная мать, а ты идешь так же, как твой отец. Ты действительно думаешь, что все это происходит не благодаря им, а вопреки?

Себастиан пожал плечами.

– Я, кажется, понимаю, что ты хочешь сказать, Мадди. Мы, наверное, пытаемся прожить за наших родителей те жизни, что так безвременно оборвались. И пытаемся это сделать потому, что чувствуем себя обязанными. Правильно? Я тебе вот что скажу. Если бы ты хотела стать дантистом, а я, к примеру, учился бы на бухгалтера, тогда – да, пожалуй. Но когда ты стоишь на пальцах одной ноги, а вторая в это время выше головы, и так по полчаса, когда весь в поту лупишь по клавишам перед двумя тысячами зрителей, – нет, тут нечто большее, чем чувство долга. Смотри на это по-другому. Мы просто унаследовали их талант, как другие наследуют форму зубов или… веснушки.

Мадди покраснела.

– Что ты, что ты! Извини. Ну ты же не очень переживаешь из-за своих веснушек, правда?

– Ты прекрасно знаешь, что переживаю, свинтус! – она ткнула его кулаком в ребро.

– Пожалуйста, не надо насилия! Я могу подавиться огурцом – украшением этого прекрасного сэндвича, который, между прочим, действительно очень хорош. Возьми, попробуй.

Мадди выбрала на тарелке тоненький, хрупкий ломтик и осторожно спросила:

– А твоя мама тебе когда-нибудь рассказывала об отце?

Рот Себастиана был набит сэндвичем, поэтому он просто покачал головой, а затем, прожевав, ответил:

– Да нет, ты же знаешь, как редко я ее вижу. Может, она и говорила, когда я был поменьше, но не могу сказать, что я это помню. Все-таки странно, до чего по-разному люди переживают свои утраты. Твой отец, например, соорудил в сердце величественный пьедестал и водрузил на него свою жену, а моя мать никогда даже не упоминает об отце.

– Порой мне кажется, что я никогда не буду достойна ее памяти, – вздохнула Мадди.

– Я ничего об отце не знаю, и это тоже плохо, – юноша пожал плечами. – Из того, что мне известно, можно сделать вывод, что он немного играл на фортепьяно, сочинял какие-то странные песни, женился на моей матери, а затем умер. Негусто, правда? Ладно, хватит этих заупокойных разговоров. Давай выпьем за будущее!

– За будущее! – улыбнулась Мадди и подняла чашку с чаем.

Мадди и Себастиан вернулись в Хэмпстед в половине седьмого. Кристофера еще не было, и Себастиан настоял на том, чтобы сбегать в ближайший бар, где спиртное продавалось на вынос, и купить бутылочку чего-нибудь «дешевого и игристого», чтобы отметить хорошие новости.

Пока его не было, она поднялась в свою спальню проведать Шехерезаду и обнаружила, что молодая мамаша решила со своей семьей переселиться в открытый для просушки платяной шкаф. Она как раз тащила в зубах одного из своих отпрысков, чрезвычайно возмущенного таким обращением и вопившего во все горло. За этим занятием ее и застала хозяйка.

С трудом раскопав тарелку из-под молока под грудой носков и пыльного белья, свалившегося с верхней полки, Мадди отправилась в кухню. Там она отыскала три высоких бокала и, весело напевая что-то легкомысленное, подставила их под струю воды.

– Мадди! Я пришел! – хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги Кристофера. Через секунду он появился в дверях кухни, и Мадди заметила, что он придерживает походную сумку, в которой позвякивают бутылки.

– Привет, дорогая, отличный сегодня денек, да? – в глазах отца прыгали смешинки, он лукаво взглянул на нее.

– М-м-м, да. Я получила сегодня письмо из… ой, папа, какой же ты все-таки! Ты уже знаешь, да?

Он кивнул.

– Сожалею, моя милая. Я знаю уже два дня. Боюсь, ты забыла о нравах в балетной труппе. Ничто ни от кого не укроется, все видят и знают. Меня на днях в коридоре остановил Серж Ранкин и спросил, не приходишься ли ты мне какой-нибудь родственницей. Он сказал, что в ту минуту, когда увидел тебя танцующей, он сразу понял, что ты, должно быть, дочь Антонии. Ты же знаешь, он был некоторое время партнером мамы.

Как и предсказывал Себастиан, глаза отца наполнились слезами.

– Ах, девочка моя, я так горжусь тобой! Подойди и обними меня покрепче.

– Почему ты мне не сказала, что собираешься участвовать в конкурсе?

– Я очень боялась, что не поступлю.

– Глупенькая! – Кристофер крепче обнял дочь и погладил ее волосы. – Ничего бы не произошло, если бы и не поступила, Мадди. Но мне так приятно, что у тебя все хорошо, и ты добилась своего. Я знаю, что твоей матери, где бы она сейчас ни была, тоже приятно.

Девушка почувствовала, что у нее к горлу подступил ком.

– Я очень хочу, чтобы вы оба могли мной гордиться, папа.

– И ты добьешься этого, Мадди, добьешься.

Раздался звонок в дверь, вернулся Себастиан. Мадди побежала к входной двери.

– Входи, Себастиан. Папа, у меня для тебя еще одна новость.

Девушка взволнованно потащила Себастиана за руку:

– Пойдем, скажи папе все, что у нас для него приготовлено.

Спустя десять минут все сидели в гостиной и пили искрящееся вино.

– Ну, молодцы! – сказал Кристофер. – У меня сегодня тоже есть новости.

– Давай, выкладывай.

– Моя новость, конечно, не такая волнующая, как ваша. Я бы все равно не принял это предложение, но все-таки приятно, что ко мне обратились. Дело в том, что группа Национального балета в сентябре едет в Америку, меня приглашают в качестве пианиста на репетиции. Предстоят трехмесячные гастроли вместе с Иветтой Делиз и Андре Метеном. Было бы, конечно, интересно увидеть Америку, но… – Кристофер пожал плечами и сделал глоток вина.

– А почему ты не можешь поехать, папа?

– Из-за тебя, глупая. Не могу же я оставить тебя совсем одну. Не забывай, тебе всего восемнадцать лет, хотя ты и ведешь себя, как сорокалетняя матрона, – он улыбнулся дочери.

– Спасибо, папа, только нужно хорошенько разобраться в этом вопросе. Я все время сама забочусь о тебе. Кроме того, всего три месяца… Конечно, я буду без тебя скучать, но все у меня будет в абсолютном порядке, честное слово. Папа, ты должен ехать!

– Извините, что я вмешиваюсь, но я согласен с Мадди, – подал голос Себастиан. – Вы должны признать, что она достаточно благоразумна и самостоятельна, да и я буду поблизости и присмотрю за ней в случае чего.

Кристофер с сомнением покачал головой.

– Мне не хочется думать, что ты тут будешь совсем одна.