Лукреция с Воробьевых гор - Ветковская Вера

Дядя Вадя был пьян, и мы едва вынесли получасовое общение с ним. Он суетился, разбросал по комнате альбомы и рисунки, но Бронзино так и не отыскал. Потом долго просил прощения и клял себя:

— Вася, ты меня презираешь, я знаю. Нет мне прощения. Я ничтожество, червь дрожащий, но продал, все продал. У меня была лучшая коллекция в Москве и Московской области.

Пьяные слезы ручьем бежали по его лицу. Видеть это было тягостно и горько. Когда мы с облегчением очутились на улице, папа вздохнул: жалко Вадьку. А я подумала, что мне больше жалко его жену и сына. Какое счастье, что мой папуля не пьет. Я взяла его под руку и прижалась щекой к его плечу.

— Не горюй! — утешал он меня. — Завтра дежурю в ночь. А послезавтра утром поеду в Москву и добуду этого Бронзино.

Папа знал, какая я нетерпеливая, как тяжело мне ждать. Но я и вида не показала. Наоборот, уговаривала его не торопиться. Хотя знала, что папочка не успокоится, пока не исполнит мое желание. Так было всегда. Я догадывалась, к кому он поедет. У него много друзей, еще старых, институтских. В то время умели дружить, не то что сейчас. Я не сомневалась, что в конце концов Лукрецию найдут, и я смогу взглянуть на нее.

Люся не приехала в это воскресенье, комната была только моя. Мы с папой разговаривали до полуночи и изучали энциклопедический словарь, откуда почерпнули о Бронзино кое-какие скудные сведения. Но в полночь в стену постучала мама и сердито приказала немедленно отправляться спать. Папа ушел укладывать для меня продукты в сумку. Завтра утром он проводит меня на станцию к электричке.

Прошло то время, когда я засыпала как сурок, едва коснувшись головой подушки. Теперь на душе у меня царил сумбур. И я, часами глядя в потолок, тщетно пыталась разложить все по полкам, как прежде, приклеить ярлыки и четко обдумать завтрашний день. Не получалось.

Дверь в нашу комнату была приотворена. Там собралась шумная компания. Аська любила многолюдные чаепития, посиделки, поэтому в мое отсутствие в нашу уютную комнату тут же устремлялись любители поболтать и убить время. На этот раз у них завязался оживленный спор, но Мишкин баритон уже подавил девчоночью нестройную разноголосицу и в эту минуту выносил авторитетный приговор:

— Нет, не скажите! Игумнова не на любителя, а на знатока, гурмана, тонкого ценителя, девочки. Очень редкий женский тип — золотые волосы, белая кожа, этот дивный румянец… Когда мы составляли список красавиц факультета, она без труда попала в первую десятку…

Кто-то пытался Мишке возразить, но я не стала мешкать и вошла. Девицы из нашей группы и две соседки очень смутились и смолкли на полуслове.

— Обсуждаете мою скромную персону? — спросила я с улыбкой, снимая пальто и бросая сумочку на кровать.

Но Мишка даже бровью не повел и ответил нахально:

— Пока только твой внешний облик, дорогая. Я, кстати, дал самые что ни на есть лестные характеристики. Не успел обсудить твою фигуру, бюст, щиколотки, прочие данные. Ты помешала своим приходом. Но скоро мы возьмемся за твой внутренний мир, Лорик. И тогда держись! В твоем характере немало изъянов.

Девицы захихикали, и я тоже не выдержала — рассмеялась. Ну разве можно сердиться на этого паразита! Сплетни и перемывание косточек и скелетов своим одногруппникам и однокурсникам было обычным времяпровождением в общаге. И чего греха таить, я сама не раз принимала участие в подобных обсуждениях. Мишка всегда делал это добродушно и необидно. Не то что девицы…

Мишка пришел к нам с рабфака, после армии. Намекал, что за плечами у него богатая событиями и приключениями жизнь. Я относилась к его рассказам с большим недоверием. Тем не менее ему было двадцать четыре года и он собирался жениться на милой аспиранточке с юридического. Все это создавало ему, легкомысленной голове, репутацию многоопытного и мудрого мужчины. К нам он относился как старший брат. Девчонки доверяли ему свои тайны, просили совета. Мишка охотно советы давал.

Иной раз от чистого сердца он готов был всучить совет насильно, хотя никто его об этом не просил. Случалось, бесцеремонно совал нос в наши дела. Но на Мишку нельзя было обижаться. Мишка есть Мишка. Моя сестра Люська просто возненавидела его после недолгого знакомства.

— Трепло, сплетник, гнилая душонка. Типичный гуманитарий. Только у вас на филфаке можно встретить подобные экземпляры! — возмущалась она.

При чем тут филфак? Уверена, у них в политехе тоже такие мужики есть. И в любом другом вузе.

Когда девицы одна за другой выкатились из комнаты, Мишка задержался и, заговорщически подмигнув мне, шепнул:

— Имей в виду, что бы ни случилось, я всегда на твоей стороне.

Иди ты к черту, чуть было не сказала я ему, но только устало махнула рукой и, присев на краешек дивана, задумалась. Я этого ждала — пересудов, обидного недоумения, косых взглядов. Но не думала, что это обрушится на меня так скоро. Мне казалось, что наши прогулки по Воробьевым горам всегда уединенны. Но вскоре убедилась, что повсюду есть зоркие глаза и чуткие уши.

На переменах Игорь поджидал меня возле аудитории, и мы убегали куда-нибудь на чужой этаж. По наивности я полагала, что такие меры предосторожности оттянут разоблачение. Игорю об этом не говорила, но он, наверное, догадывался, почему я ищу уединения. Сам он не желал соблюдать конспирацию, открыто подходил ко мне в коридоре и в читалке.

А сегодня после лекции мы вышли из аудитории и тут же наткнулись на Игоря, небрежно восседавшего на пустом газетном прилавке. У Аськи вытянулась физиономия. А мне стало совестно за свою суетность и трусливость. Чего я так боюсь, Пересудов все равно не избежать. Так, значит, нужно встретить недобрую молву достойно.

В нашем узком кругу, общежитском и факультетском, каждый новый роман встречался с большим любопытством и азартом. Даже кратковременное увлечение подвергалось самому тщательному анализу и суду. Намечались перспективы — скорое охлаждение, разрыв, скандал, измена. До помолвки прогнозы доходили редко.

По устоявшемуся мнению, у Иноземцева где-то там, в его кругу, была девушка, одноклассница, студентка театрального училища. Ко мне захаживал студент с мехмата, который выводил меня по вечерам гулять на смотровую и приглашал в кино. То есть оба мы были пристроены и вдруг нарушили статус-кво. Многих этим поставили в тупик. Аська тоже не знала, что и подумать. Но в разрешении любых загадок шла всегда по самому примитивному пути. Так и в нашей ситуации. Она, во-первых, тут же присоединилась к общему мнению: это грубый мезальянс. Во-вторых, всю вину возложила на легкомыслие и коварство Иноземцева.

Целый час она мучилась, не зная, как приступить к важнейшему разговору. Промолчать Аська просто не могла, ее раздирала новая чесотка — предостеречь подругу, не дать мне увязнуть в сетях соблазнителя.

— Лариса! — наконец произнесла она торжественно, и голосок ее пресекся от волнения. — Надеюсь, ты не строишь никаких иллюзий? Я страшусь только одного: что тебе будет больно, очень больно, когда он…

Тут Аська запнулась, подбирая слово. Сказать «бросит» — слишком вульгарно и грубо, «охладеет» — манерно.

— Иллюзий не питаю, успокойся, — отвечала я, даже не обернувшись к ней из-за письменного стола. — Своими страданиями тебя не обеспокою, плакаться в жилетку не буду. И вообще, мы с Иноземцевым просто друзья.

— Ох, не верю я в эту дружбу, даже если он ее тебе предлагает, — по-бабьи пригорюнилась Аська. — У него есть невеста, девушка из хорошего семейства. Но ему зачем-то нужно вскружить голову и тебе.

Аська говорила так, будто я девчонка из бедного квартала, а Иноземцев — опытный соблазнитель, который губит свои жертвы из одного охотничьего азарта.

— Знаешь, что выдала сегодня Гонерилья? Принц и Золушка! Какая наглость! Она всерьез считает себя отпрыском какого-то таинственного дворянского рода. Дворняга! — возмущалась Аська.

— Мнение нашей бабы-яги меня совсем не интересует, — чуть не взорвалась я, но вовремя сдержалась.