Лукреция с Воробьевых гор - Ветковская Вера

Она курила у окна и, увидев меня, радостно замахала рукой. При этом искры от сигареты брызнули во все стороны. Ленка никогда не стряхивала пепел, отчаянно жестикулировала, поэтому все ее платья и даже пальто были в подпалинах. Я осторожно приблизилась к ней на безопасное расстояние. У Лены богатый гардероб, а я не могла рисковать единственной серой юбкой и черной водолазкой.

— Ты почему не была вчера на консультации? Игорь спрашивал о тебе, — огорошила она меня.

— Решила, что без этой консультации вполне обойдусь, — пробормотала я.

— И правильно сделала, время сберегла, — одобрила Ленка, норовя стряхнуть на меня новую порцию пепла. — А я давно хотела тебе сказать, Лорик. Наши факультетские Марьи Алексеевны затеяли неприличную возню. Несут всякий вздор об Игоре, будто он морочит тебе голову. Я знаю его много лет. Он замечательный человек и очень ответственный. У него все всерьез…

Тут Лена доверительно коснулась моего локтя, а я ловко увернулась от сигареты и слегка пожала ее руку. Как приятно доброе слово. На душе у меня потеплело. Тем не менее я отвечала равнодушным тоном:

— У нас с Иноземцевым самые невинные отношения. Не знаю, чем вызвана эта буря в стакане воды.

Ленка деликатно промолчала. Потом мы поболтали об экзаменах и ее предстоящем бракосочетании и простились очень довольные друг дружкой. Бывают же люди, которые одним своим присутствием дарят хорошее настроение. Я сама хотела бы стать такой, приносить хоть какую-то пользу людям. Но, увы, это талант, и дается он от природы.

Я открыла дверь комнаты и даже глаза зажмурила от удовольствия: ни души, тишина! Всего пять часов, а сумерки уже подступают, сначала сизые, потом синие и фиолетовые. В комнате особенно уютно, когда горит только моя лампа на столе. Я взобралась с чашкой кофе на широкий подоконник и долго смотрела вниз на безлюдные аллеи, по которым гуляла легкая пороша.

И вдруг — робкий, едва слышный стук в дверь. Сердце — вещун. У нас в общаге никто так не стучал. Обычно колотили нахально и требовательно. Я спрыгнула с подоконника и оглядела себя: потертые вельветовые брюки, папина рубашка. Вздохнула и крикнула:

— Войдите!

Он не вошел, а заглянул, такой неуверенный, виноватый, что у меня сердце сжалось, и тут же начал с извинений: мол, явился без приглашения, но всего на минутку, только убедиться, что у меня все в порядке.

— Ты очень вовремя: Аси нет, «мертвая душа» отсутствует. — Я распахнула руки и оглядела хозяйским взором свои владения. — Очень рада тебе. Проходи, будем пировать.

Кажется, я своей болтовней очень приободрила его. Он сделал шаг от порога и, снимая пальто, сказал с откровенной завистью:

— Как у вас здорово! Хочешь — поменяемся на мою комнату?

— Будешь жить с Аськой и с «мертвой душой»? Довольно пикантное сожительство.

— А ты с моими предками, — не без горечи бросил он.

Я накормила его борщом, не скрыв, что сварил его папа, а сама я ничего не готовлю да и не умею. Игорь с удивлением слушал, с какой любовью я рассказывала об отце.

— Мы, общежитские, редко ругаем своих ро-ди-чей. Обычно вспоминаем их с ностальгией, и вспоминается только доброе. Понятно почему. — В этих словах не было упрека, но он почему-то смутился.

Мы проговорили целых три часа — время, которое я собиралась добросовестно посвятить лингвистическим штудиям. Но и после того, как проводила Игоря до лифта, Реформатский и Соссюр[4] никак не шли на ум. До трех ночи сидела я за столом, глядя не столько в учебники, сколько в иссиня-черную темноту за окном.

Игорь жил на Ломоносовском проспекте, в одном из мрачных и громоздких домов сталинской эпохи. Они считались очень престижными, но мне логика престижности непонятна. Такое впечатление, что архитектура как искусство у нас после семнадцатого года выродилась, остался только план застройки.

Однажды вечером в начале весны мы бродили с Игорем по дворам и закоулкам, окруженным со всех сторон этими серыми монстрами. Недавно он показал мне свои окна и пригласил зайти. В ответ я жеманно поджала губы и опустила ресницы. Это означало, что скромной барышне недопустимо делать такие двусмысленные предложения. Игорь расхохотался, а я состроила еще несколько подходящих к случаю рожиц — от надменно-высокомерной до целомудренно-оскорбленной.

— Ты неправильно выбрала жизненную стезю, Лорик, — решил Игорь. — Такое дарование пропало.

Ничего и не пропало, в жизни все пригодится. А в театральном меня никто не ждал. Сто человек на место! Конечно, как и все девчонки, я в детстве хотела стать актрисой. Даже ходила в драматический кружок, сыграла несколько ролей. Но актерская мечта меня, к счастью, не зацепила.

И вот в тот вечер Игорь поднял голову на одно из светившихся окон и сказал:

— Серж дома. Один и, как всегда, в жуткой хандре. Зайдем.

Вначале я наотрез отказалась. Дело в том, что Иноземцев считал меня донором. В отличие от людей — черных дыр и вампиров, доноры подпитывают ближних своей энергией, поднимают настроение и разгоняют черную тоску. Он прямо-таки осязал светлую энергию, которую я излучаю.

— Вот еще. Не желаю тратить на твоего хандрящего друга свою энергию. Мне самой порой не хватает, — упиралась я, но Игорь настойчиво увлек меня в подъезд:

— Не будь такой жестокосердной. Серж тебе обязательно понравится. Обещаю.

И я сдалась. О Сереже я слышала не раз. Они дружили чуть ли не с детского сада. И теперь парень переживал трагические времена. Поступил он на биофак просто потому, что там работали отец и тетка. В этой среде принято было пристраивать детей поближе к себе. Чада шли по проторенным дорогам и не особенно задумывались ни о своей судьбе, ни о будущем.

Но Сергей был совсем другим. На первом курсе он почувствовал слабое беспокойство. На втором его одолели тревожные сомнения. На третьем он уже твердо знал, что не туда попал, надо уносить ноги и искать единственную, свою дорогу.

Но не тут-то было! Родители и слышать не хотели ничего о каких-то сомнениях и исканиях. Все давно найдено и устроено. Тем более парню грозила армия. Вот уже полгода продолжалась эта война. Сергей совсем зачах и пал духом. Факультет ему так опротивел, что он не мог там показываться.

Позицию Игоря я не понимала. Он как будто встал на сторону друга, но в то же время был решительно против ухода из университета, считая, что такие люди, как Серж, не для армии, его забьют всякие там «деды» в первый же год службы. Наверное, он был прав.

Я поняла это, когда нам открыл сам Сергей. Мы посмотрели друг другу в глаза. Никакая искра между нами не пробежала. Просто я почувствовала, что мы одного поля ягоды. Он был похож на нескладного подростка, худой, как отшельник в скиту. И ясные, как у отшельника, глаза, отрешенные и тоскливые. Он обрадовался нам как-то по-детски, осторожно пожал мне руку.

— Ну что, мизантроп, скучаешь? — бесцеремонно спросил у него Игорь. — У тебя даже свет в окошке какой-то унылый. Правда, Лариса?

Это большая редкость, когда люди, едва познакомившись, начинают говорить друг с другом легко и просто. Слово за слово, и мы с Сережей так увлеклись, что он даже поведал мне свою заветную, тайную мечту:

— Вот уже несколько лет только об этом и думаю: посадить весной зерна в талую землю, смотреть на первые всходы, радоваться, когда они заколосятся. Осенью сжать, смолоть — все своими руками. И испечь хлеб…

Тут вдруг его грустные глаза вспыхнули радостным светом. А я смутилась. Странные мечты у этого юноши. Я, конечно, с первого взгляда догадалась, что это потерянный, несчастливый человек. Он не может понять, кто он такой, зачем в этот мир явился и чем ему заняться.

Вернулся с кухни Игорь, принес нам на подносе чашки с чаем и бутерброды, и тут же принялся подтрунивать над Сержем:

— Неужели он уже открыл тебе свою душу? И чем ты его купила? Ну и что ты скажешь, Лора, о хлебе, испеченном своими собственными руками? Не проще ли пойти в булочную?

Я бросила на него негодующий взгляд. Но Сережа только виновато улыбнулся. Эти дружеские насмешки его ничуть не задевали.