Стихотворения - Осип Мандельштам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Природа – тот же Рим и отразилась в нем.Мы видим образы его гражданской мощиВ прозрачном воздухе, как в цирке голубом,На форуме полей и в колоннаде рощи.
Природа – тот же Рим, и, кажется, опятьНам незачем богов напрасно беспокоить —Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
1914* * *
Пусть имена цветущих городовЛаскают слух значительностью бренной.Не город Рим живет среди веков,А место человека во вселенной!
Им овладеть пытаются цари,Священники оправдывают войны,И без него презрения достойны,Как жалкий сор, дома и алтари.
1914* * *
Я не слыхал рассказов Оссиана,Не пробовал старинного вина;Зачем же мне мерещится поляна,Шотландии кровавая луна?
И перекличка ворона и арфыМне чудится в зловещей тишине;И ветром развеваемые шарфыДружинников мелькают при луне!
Я получил блаженное наследство —Чужих певцов блуждающие сны;Свое родство и скучное соседствоМы презирать заведомо вольны.
И не одно сокровище, быть может,Минуя внуков, к правнукам уйдет,И снова скальд чужую песню сложитИ как свою ее произнесет.
1914Европа
Как средиземный краб или звезда морская,Был выброшен последний материк,К широкой Азии, к Америке привык, —Слабеет океан, Европу омывая.
Изрезаны ее живые берега,И полуостровов воздушны изваянья,Немного женственны заливов очертаньяБискайи, Генуи ленивая дуга…
Завоевателей исконная земля —Европа в рубище Священного союза:Пята Испании, Италии МедузаИ Польша нежная, где нету короля.
Европа цезарей! С тех пор, как в БонапартаГусиное перо направил Меттерних, —Впервые за сто лет и на глазах моихМеняется твоя таинственная карта!
1914Посох
Посох мой, моя свобода —Сердцевина бытия,Скоро ль истиной народаСтанет истина моя?
Я земле не поклонилсяПрежде, чем себя нашел;Посох взял, развеселилсяИ в далекий Рим пошел.
А снега на черных пашняхНе растают никогда,И печаль моих домашнихМне по-прежнему чужда.
Снег растает на утесах,Солнцем истины палим,Прав народ, вручивший посохМне, увидевшему Рим!
1914, 1927Ода Бетховену
Бывает сердце так сурово,Что и любя его не тронь!И в темной комнате глухогоБетховена горит огонь.И я не мог твоей, мучитель,Чрезмерной радости понять.Уже бросает исполнительИспепеленную тетрадь.
………………………………………………………………Кто этот дивный пешеход?Он так стремительно ступаетС зеленой шляпою в руке,…………………………………………
С кем можно глубже и полнееВсю чашу нежности испить?Кто может, ярче пламенея,Усилье воли освятить?Кто по-крестьянски, сын фламандца,Мир пригласил на ритурнельИ до тех пор не кончил танца,Пока не вышел буйный хмель?
О, Дионис, как муж, наивныйИ благодарный, как дитя!Ты перенес свой жребий дивныйТо негодуя, то шутя!С каким глухим негодованьемТы собирал с князей оброкИли с рассеянным вниманьемНа фортепьянный шел урок!
Тебе монашеские кельи —Всемирной радости приют,Тебе в пророческом весельиОгнепоклонники поют;Огонь пылает в человеке,Его унять никто не мог.Тебя назвать не смели греки,Но чтили, неизвестный бог!
О, величавой жертвы пламя!Полнеба охватил костер —И царской скинии над намиРазодран шелковый шатер.И в промежутке воспаленном,Где мы не видим ничего, —Ты указал в чертоге тронномНа белой славы торжество!
1914* * *
Уничтожает пламеньСухую жизнь мою, —И ныне я не камень,А дерево пою.
Оно легко и грубо:Из одного кускаИ сердцевина дуба,И весла рыбака.
Вбивайте крепче сваи,Стучите, молотки,О деревянном рае,Где вещи так легки!
1915* * *
И поныне на АфонеДрево чудное растет,На крутом зеленом склонеИмя Божие поет.
В каждой радуются кельеИмябожцы-мужики:Слово – чистое веселье,Исцеленье от тоски!
Всенародно, громогласноЧернецы осуждены;Но от ереси прекраснойМы спасаться не должны.
Каждый раз, когда мы любим,Мы в нее впадаем вновь.Безымянную мы губимВместе с именем любовь.
1915Дворцовая площадь
Императорский виссонИ моторов колесницы, —В черном омуте столицыСтолпник-ангел вознесен.
В темной арке, как пловцы,Исчезают пешеходы,И на площади, как воды,Глухо плещутся торцы.
Только там, где твердь светла,Черно-желтый лоскут злится,Словно в воздухе струитсяЖелчь двуглавого орла.
1915* * *
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.Я список кораблей прочел до середины:Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, —На головах царей божественная пена, —Куда плывете вы? Когда бы не Елена,Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер – все движется любовью.Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,И море черное, витийствуя, шумитИ с тяжким грохотом подходит к изголовью.
1915* * *
Обиженно уходят на холмы,Как Римом недовольные плебеи,Старухи овцы – черные халдеи,Исчадье ночи в капюшонах тьмы.
Их тысячи – передвигают все,Как жердочки, мохнатые колени,Трясутся и бегут в курчавой пене,Как жеребья в огромном колесе.
Им нужен царь и черный Авентин,Овечий Рим с его семью холмами,Собачий лай, костер под небесамиИ горький дым жилища и овин.
На них кустарник двинулся стенойИ побежали воинов палатки,Они идут в священном беспорядке.Висит руно тяжелою волной.
1915
* * *
С веселым ржанием пасутся табуны,И римской ржавчиной окрасилась долина;Сухое золото классической весныУносит времени прозрачная стремнина.
Топча по осени дубовые листы,Что густо стелются пустынною тропинкой,Я вспомню Цезаря прекрасные черты —Сей профиль женственный с коварною горбинкой!
Здесь, Капитолия и Форума вдали,Средь увядания спокойного природы,Я слышу Августа и на краю землиДержавным яблоком катящиеся годы.
Да будет в старости печаль моя светла:Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;Мне осень добрая волчицею былаИ – месяц Цезаря – мне август улыбнулся.
1915* * *
Я не увижу знаменитой «Федры»В старинном многоярусном театре,С прокопченной высокой галереи,При свете оплывающих свечей.И, равнодушен к суете актеров,Сбирающих рукоплесканий жатву,Я не услышу, обращенный к рампе,Двойною рифмой оперенный стих:
– Как эти покрывала мне постылы…
Театр Расина! Мощная завесаНас отделяет от другого мира;Глубокими морщинами волнуя,Меж ним и нами занавес лежит.Спадают с плеч классические шали,Расплавленный страданьем крепнет голос,И достигает скорбного закалаНегодованьем раскаленный слог…
Я опоздал на празднество Расина!
Вновь шелестят истлевшие афиши,И слабо пахнет апельсинной коркой,И словно из столетней летаргииОчнувшийся сосед мне говорит:– Измученный безумством Мельпомены,Я в этой жизни жажду только мира;Уйдем, покуда зрители-шакалыНа растерзанье Музы не пришли!Когда бы грек увидел наши игры…
1915Tristia
Зверинец
Отверженное слово «мир»В начале оскорбленной эры;Светильник в глубине пещерыИ воздух горных стран – эфир;Эфир, которым не сумели,Не захотели мы дышать.Козлиным голосом, опять,Поют косматые свирели.
Пока ягнята и волыНа тучных пастбищах водилисьИ дружелюбные садилисьНа плечи сонных скал орлы, —Германец выкормил орла,И лев британцу покорился,И галльский гребень появилсяИз петушиного хохла.
А ныне завладел дикарьСвященной палицей Геракла,И черная земля иссякла,Неблагодарная, как встарь.Я палочку возьму сухую,Огонь добуду из нее,Пускай уходит в ночь глухуюМной всполошенное зверье!
Петух и лев, широкохмурый,Орел и ласковый медведь —Мы для войны построим клеть,Звериные пригреем шкуры.А я пою вино времен —Источник речи италийской —И в колыбели праарийскойСлавянский и германский лен!
Италия, тебе не леньТревожить Рима колесницы,С кудахтаньем домашней птицыПерелетев через плетень?И ты, соседка, не взыщи —Орел топорщится и злится:Что, если для твоей пращиТяжелый камень не годится?
В зверинце заперев зверей,Мы успокоимся надолго,И станет полноводней Волга,И рейнская струя светлей,– И умудренный человекПочтит невольно чужестранца,Как полубога, буйством танцаНа берегах великих рек.
1916, 1935* * *
