Три года - Владимир Андреевич Мастеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михалыч встретил Виктора, как старого знакомого:
— Похвастай, похвастай!..
Прочитал заметку и сказал:
— Дело…
Взял ручку и вычеркнул первую фразу.
— Как же? — взволновался Виктор.
— Не передовую пишешь, — спокойно пояснил Михалыч. — Информация — есть агитация фактом, без лишних слов.
Перо Михалыча побежало по строчкам, расставило в начале абзацев значки, похожие на рукописное «г», вычеркнуло лишнюю запятую, вставило тире, с треском расправилось с пятью словами сразу и вписало вместо них одно, — в общем вело себя, как уверенный хозяин, не теряющий времени даром.
— Дело, — повторил Михалыч, поставив в конце листа две линии и перечеркнув их двумя другими.
Он поднял очки на лоб:
— Пойдёт, — я так и думал. Только «человек председателей» писать не годится. Уж что-нибудь одно — или «человек», или «председателей»… Теперь вот что — надо бы побывать в облоно, насчёт новых школ, да в управление местной промышленности зайти, как у них там с ширпотребом…
— Завтра? — спросил Виктор.
— К половине первого, точно!
На следующий день Виктор был у киоска «Союзпечати», когда киоскёрша только ещё привезла газеты Распаковывая тюки, она лениво спросила:
— Что за спех? Тираж, что ли, напечатан — я не смотрела.
Виктор выхватил из её рук пахнущий свежей краской номер и на второй странице, сверху сразу увидел свою заметку. Он быстро пробежал её, потом прочитал медленно, слова были его, всё то же самое, даже упоминание о демобилизованном гвардейце Бородине, — и всё-таки не верилось, что это написано им, Виктором. Виктор впервые обратил внимание на рисунок газетного шрифта, — каждая буква, как человек, имела свой характер, — задорное, подбоченившееся «я», надменное «э», «ж», словно растянувшее нижними хвостиками гармонику, в различных комбинациях сливались в слова, которые он помнил наизусть и которые жили теперь уже независимо от него…
Виктор подходил к газетной витрине и, делая вид, что занят исключительно газетой, косился на соседей. Некоторые читали вторую страницу, читали его заметку, и Виктор, постояв и не зная, как намекнуть им, что он — автор, тихонько отходил, направляясь к следующей витрине.
Возле сквера Виктор заметил Сергея со своей неизменной спутницей. Они стояли почти на том же месте, где были третьего дня, когда Виктор сбежал от Сергея, — словно они и не уходили отсюда. Сейчас Виктору от избытка чувств самому захотелось встретиться с Сергеем, как, впрочем, с кем угодно из знакомых.
Валя пристально взглянула в лицо Виктору. Её голубые большие глаза смотрели строго, будто оценивая его. Чуть вздёрнутый нос смешно сморщился, словно она собиралась чихнуть.
— Пойдёмте сядем, — предложил Сергей.
Продолжая начатый разговор, он рассказывал Вале:
— Вот и не пойму, что теперь делать. Как я рисую, ты сама знаешь. Так что на архитектурный факультет — мне и мечтать нечего. А хочется, честное слово, так хочется…
Валя вдруг, будто и не было здесь Виктора, положила руку на руку Сергея:
— Ой, какой ты, Серёжка! Хочется, да колется. Ну, хочется, значит, получится…
Виктор видел её руку. Голубоватые жилки чуть просвечивали сквозь кожу, выше к локтю рука была покрыта нежным, едва заметным золотистым пушком. Он украдкой поглядел на Валину шею, — она тоже была покрыта сзади таким же пушком, светлые короткие волосы на затылке путались в каком-то милом ералаше. Словно уличённый в чём-то, Виктор быстро отвёл взгляд…
Собственно, весь их разговор не интересовал его сейчас. Ему хотелось, и именно при Вале, подчеркнуть, что в газете напечатана его заметка, чтобы Сергей и Валя смотрели, удивлялись и говорили только об этом. Но получилось глупо и стыдно.
— Читали сегодня газету? — резко прервал Виктор Валю.
— А что? — повернулись оба к нему.
— Вот… — развернул Виктор газету. — Это — моя…
— Да? — переспросил Сергей, совсем не так уж удивлённый, как желал этого Виктор. — Интересно… Ты пишешь в газету?
— Недавно, — смешался Виктор, уже ругая себя за то, что сказал.
Вдруг Сергей с неожиданным вниманием всмотрелся в газету:
— Бородин?.. Ну да, он, Константин Лукич, из «Красного знамени»… Ты видел его? — обратился он к Виктору.
— Видел, — ответил Виктор, — такой, — он прищёлкнул пальцами, — с орденами…
Виктор не понимал, почему так заинтересовал Сергея этот Бородин.
А Сергей не мог словами выразить нахлынувшие вдруг воспоминания.
…Сразу встала перед глазами мельница, как на картине «Украинская ночь», маленькие домики, колодцы-журавли, — всё село Каменка, куда приехал Сергей со школьниками в сорок втором году на помощь колхозу… Ожили, задвигались, заговорили люди, которых узнал он там, — дед Курено́к, так сердившийся, когда путали ударение в его фамилии, произнося её «Курёнок», — он носил тогда старый кожан, оставшийся у него с партизанских времён, потому что надевался этот кожан в самых ответственных случаях жизни; сердитая, но справедливая Ольга Николаевна, сначала бригадирша, а потом председатель колхоза, ни словом, ни намёком не выдававшая своего безысходного горя, — у неё на фронте сгорел муж-танкист; сын Ольги Николаевны Панька — озорной и мечтательный, которому Сергей подарил книгу о путешествиях Миклухо-Маклая и который всё время спрашивал, можно ли организовать колхоз в Новой Гвинее; хмурый, не по годам замкнутый Иван Антипкин… Как мечтали все они, работая на полях за двоих, за троих каждый, о том времени, когда придёт мир, когда вернётся с фронта их старый председатель Константин Лукич Бородин и они возьмутся за большие дела, осуществить которые помешала война. И это сбылось, — вот о чём напомнила Сергею скупая газетная заметка…
Но он ответил Виктору коротко:
— Я был там, в «Красном знамени», в войну…
Валя спохватилась:
— Ой, я побегу… Заговорилась тут, а Стёпочкин мой с голоду умирает.
Она неожиданно дружелюбно попрощалась с Виктором:
— Давайте встречаться все вместе, сходим в оперу… Вы любите оперу?
— Ничего, — протянул Виктор, и опять получилось глупо и стыдно.
— Бегу! — крикнула Валя. — Заждался мой Стёпочкин.
— О ком она? — спросил Виктор, когда Валя ушла. — Это родственник?
— Нет, посторонний, — задумчиво ответил Сергей. — Живут они вместе вот уж сколько. Она — за хозяйку, а он ей в войну помогал, да и сейчас — на одну ведь стипендию трудно…
Сергей говорил медленно, как бы припоминая всё то, о чём рассказывал.
— У него большое несчастье было, у Стёпочкина. Вернулся с фронта инвалидом, жена за другого замуж вышла, куда ему? Пустая она женщина, не стоит его, но ему очень тяжело было, — он ведь любил её, знаешь, как это? Она всем
