Десять поворотов дороги. Необременительная новелла - Оак Баррель

– …однако мы неизбежно понесли потери, – констатировал под конец Гумбольдт, принимаясь за куриную ногу.

– Вы профукали наше добро, – не в тон ему отрубил Бандон.

– Ну да. Если говорить грубо.

– Если грубо, хреновы раздолбаи, – извини, Ав, к тебе это не относится – мы теперь без гроша в кармане! Вы зачем туда вообще поперлись?!

– Не все, – парировал Хвет, почему-то косясь на Кира. – Кое-кто был оставлен в стратегическом резерве и сохранил долю обобществленного имущества.

– Какого чьего имущества?! – проревел Бандон, по капле выходя из себя.

– Обобществленного, – ввязался Кир, которого развезло с горячей пищи и щедрой кружки ячменного, которое разливали в таверне. – Социальная справедливость требует… отказаться от собственности в пользу… коллектива. Да. Это многократно доказано.

– Во! Парень-то не дебил! – поддакнул Хряк.

– А парня не били за эту хрень в той дыре, из которой он вылез? – поинтересовался Бандон.

– Били, – горько признал захмелевший Кир, уронив голову на стол.

– И правильно делали, – снова согласился Хряк, оказавшись беспринципной скотиной. – Лично я бы еще дубину им принес, когда первая переломится. Уж больно умный. Не нашего огорода репа!

– Ты – перекати-поле и дурак. У тебя даже блохи в коробке никогда не водилось, не то что своего огорода, – возразил Гумбольдт, меланхолично глодая хрящ.

– Я выражаюсь фигурально, безглазая ты дылда.

– Заткнитесь, вы, оба! – проревел Бандон, нависая над столом, как десять ангелов мщения над градом обреченным. – Аврил, солнышко, скажи, что нам теперь делать?

– Бабам слова не давали! – снова вылез на сцену Хряк. – Эй, человек! Пива еще! Что встал?

– Женщины имеют равные права… – промямлил Кир из сытого забытья. – Ибо, – тут он поднял голову от стола, вдохнул и, воздев палец, замер, уставившись куда-то округлившимися глазами.

Все проследили за его взглядом.

На дворе в сумерках стояла, тяжело поводя боками, пятнистая приземистая кобыла в цветной упряжи. К ней цеплялась, накренившись, бричка без заднего колеса. Морда лошади упиралась в окно. Она с укоризной смотрела на своих выпивающих владельцев и тихо материлась, шевеля изжеванными губами.

«Ах ты, милая!», «Кляча! Родная!», «Как же ты нас нашла?!», «Она лесом ушла от упырей!», «Что за лошадь!», «Золото ты наше!» – дружно раздалось за столом, и все выметнулись на двор, чтобы приветствовать чудом нашедшуюся Клячу.

***

Много позже, когда все уже снова сидели в зале, а Кляча пребывала в конюшне, со двора вернулся Гумбольдт с лицом, вытянутым, как жердь, то есть еще больше обычного:

– Я только что видел караван Черного Гарри. Он двинул в сторону озера.

– Этот продавец мяса вечно наступает нам на пятки, – с досадой ответил Хвет, бросая чесночину на тарелку.

Новость была не из лучших. Такой же скиталец, вечный конкурент «Прыгающей лягушки», устраивавший по всей Кварте борцовские поединки, то и дело оказывался рядом и все портил, нарываясь на драку. Он хотел снова заполучить Бандона, да и от Аврил бы ни разу не отказался. Намерения тут были различны, хотя с Гарри никогда нельзя быть уверенным до конца.

Безумный вечно пьяный антрепренер откалывал штуки, о которых не стоило рассказывать детям на ночь. Его команда борцов с переломанными ушами и мозгами, как квашеная капуста, то и дело промышляла грабежом. Все это вроде знали, но никому еще не удалось их прищучить на месте преступления. По крайней мере, никому, кто смог бы потом рассказать об этом.

– Сматываем удочки. Я не хочу неприятностей, – сказал Бандон и резко встал из-за стола. – Эй, посчитай нам! – крикнул он мальчишке-официанту, топтавшемуся по залу с подносом.

Произошло короткое обсуждение, мол, не стоит овчина выделки – снова впрягаться в драку с этой сворой потных уродов. На это Хряк возразил, что отдавать кусок хлеба какому-то ублюдку – не дело, и если Гарри такой ушлый, пусть попробует полизать вот это… Но толстяка осадили идеей насчет того, что, может, Черный и не отказался бы, да только потом Хряк это сделает каждому из его ребят. Тут уже Аврил сказала «Фу!», и все сошлись на том, что надо порасспросить, откуда притащились незваные гости, и туда и двинуть, ибо те уж, вестимо, не будут возвращаться по собственным следам. «А мы, значит, будем?» – вопросил не в шутку распалившийся Хряк, обильно зарядившийся ячменным. А мы что-нибудь придумаем, ответили ему и налили еще пива для податливости ума.

На рассвете накормленная и почищенная Кляча, будучи авангардом «Прыгающей лягушки», хотя и была, несомненно, лошадью, вытянула за ворота раскрашенную повозку, за которой шли, кутаясь в тряпье, невыспавшиеся артисты.

Кир, еще не решивший, кто он есть в сей озорной ватаге, мерно покачивался на мешках, будучи за последние месяцы самым сомнительным приобретением труппы (после старых заржавленных доспехов, которые Гумбольдт клялся начистить до блеска, но так и не начистил).

Если бы не страдавший от несварения Черный Гарри, тихое бегство было бы никем не замечено. Поднять тревогу ему мешали спущенные штаны и драка неизвестных ингредиентов вчерашнего рагу в животе. Что ни говори, повара из борцов, как из пращи скалка. Не надо было жаться и экономить на ужине в таверне… Гарри проводил мутным взглядом удаляющуюся труппу, отхлебнул самогона из ополовиненной бутылки и пообещал себе разобраться с этим позже.

Графство Вестингард

Леди Ралина фон Вестингард сжала тонкие губы и глубоко вдохнула через нос, глядя на своего мужа, графа Клязиуса фон Вестингарда, который спал в громоздком глубоком кресле, облепленный котами всех возможных расцветок.

В открытое окно дышала осень, бессильная против обжигающего дыхания огромного очага, в котором, кажется, полыхал целый амбар. Кисточки пледа, свисающего с кресла, и несколько из котов, устроившихся с краю, дымились от его жара. В воздухе висел легкий запах духов и яблоневого дыма. И еще каких-то редчайших благовоний, навевавших мысли о крайне подозрительных ритуалах в заброшенных подземельях, после которых на земле становилось чуть меньше девственниц и чуть больше гуляющих по ночам чудовищ.

На лице графа читалось полнейшая безмятежность, столь всеобъемлющая и плотная, что носимые ветром листья не залетали в окна, тихо опускаясь на дорожки. Трава уютно шуршала, рассказывая о происходящем на поверхности слепым корням. В отдалении у подножия холма, на котором возвышалась громада дома, словно кто-то отчеркнул линейкой границу двух миров: буря там в бешеной круговерти ломала стволы деревьев, и не было даже намека на уютное затишье, царившее наверху.

Леди Ралина подошла к креслу и, не меняя выражения лица, сдвинула его на несколько шагов. Точнее, походя толкнула рукой – так, что вся насыщенная мурлыканьем композиция отъехала по мозаичному полу, едва не перевернувшись. Самые неловкие из животных свалились на пол, как переспевшие сливы, метнувшись к спасительному острову в весьма смешанных чувствах: на секунду им показалось, что гигантская летучая мышь проглотит их сейчас на несколько поколений вперед – вкупе с еще не рожденными котятами…

Чур! Чур, коты! Забудьте увиденное, ибо сие выше вашего разумения. Скорее в кресло! Там вас ждет тепло и покой.

Граф лишь пошарил унизанной перстнями рукой, натягивая на грудь съехавший к ногам плед. Кроваво-алый рубин глухо стукнул о переливающуюся бриллиантовую рыбку. Мужчина на мгновение приоткрыл глаз, скользнув из-под брови продолговатым изумрудным зрачком, и снова погрузился в негу с полуулыбкой скучающего божества.

Женщина в черных кружевах послала ему воздушный поцелуй, шутливо погрозив пальцем. Через секунду ее уже не было рядом с мужем. В огромном полупустом кабинете воцарилось совершенное безмолвие. Даже метущееся в очаге пламя, в котором ворочались, погибая, огромные яблоневые поленья, отдавало вовне лишь ароматные волны жара, не смея нарушить плотную тишину.

***

– Здравствуйте в долгие веки, хозяйка дома сего, – неуклюже, словно заученное через силу, вымолвил дожидавшийся в глубине библиотеки гость, стараясь не смотреть в глаза вошедшей.

Зато он внимательнейшим образом следил за ее руками, будто каждая из белых узких ладоней была головой змеи, готовой впиться в него зубами.

– Добро пожаловать и тебе, Грязнуля, – с усмешкой приветствовала его графиня, плывя в длинном платье над узорчатым ковром, походкой, которую безуспешно копируют в лучших модельных школах.

Девушки могли бы, в принципе, научиться так владеть своим телом, но они, увы, слишком быстро превращаются в старушек, чтобы практиковаться достаточно для приличного результата.

– Я принес то, что ты приказывала, – сквозь зубы процедил низкорослый горбун, стоя за подставкой для книг, словно за боевым укрытием.