Воспитанница любви - Ольга Тартынская

– Грешна, люблю хорошо поесть! Только среди домашних и можно себе это позволить.

За обедом присутствовали какие-то скучные дальние родственницы княгини, старые девы в чепцах да престарелая нянька. Вера отметила про себя, что вечерами здесь изрядно веселее: ей было тоскливо среди унылых лиц. Только сама Ольга Юрьевна составляла им контраст живостью и красотой. Среди своих она держалась просто, доброжелательно, и юная воспитанница почувствовала к ней нарождающуюся если не любовь, то привязанность.

А вечером, когда Вера примеряла обновы, княгиня пригласила ее в дружеский, домашний кружок. Девушка растерялась от роскошного выбора: ей захотелось надеть самое красивое платье, чтобы показаться в лучшем свете княжеским гостям.

Вольно же было некоторым господам шутить над ее бедным, провинциальным нарядом! В конце концов Вера остановилась на замечательном изумрудном платье, которому не нужны были украшения иные, кроме живых цветов. Букетик ей раздобыла Дуняша. Она же помогла дебютантке одеться и причесаться по-новому: с локонами и высоким шиньоном.

Итак, кроме литературных собраний у княгини устраивались ежедневные вечеринки с картами и легкими закусками для постоянных друзей дома. В их число, разумеется, входили Вольский и Арсеньев. Когда Вера с замиранием сердца вошла в гостиную и заняла место у самовара, к ней тут же приблизился Вольский. Измерив краснеющую девушку оценивающим взглядом, он мягко произнес:

– Зеленое вам к лицу, но локоны надо убрать. Простая прическа более естественна для вас. Не надо стыдиться простодушия, если оно от природы.

Вера вдруг почувствовала, что теряет волю под умным, ироничным взглядом прищуренных синих глаз, и испугалась. Еще более пугала неопытную девушку враз исчезнувшая куда-то граница между ней и этим красивым молодым человеком: казалось, она знала его всегда и он обладает неоспоримым правом властвовать над ее душой и телом. Обреченно улыбаясь, Вера шла на заклание…

Из сомнамбулического состояния девушку вывел обиженный возглас Браницкой:

– Опять проигралась в пух! Евгений, вы приносите мне несчастье! Отчего вы смотрите под руку?

Юноша оправдывался со смущенной улыбкой:

– Я вовсе не смотрел, сударыня. Разве задумавшись?..

– А не поехать ли нам завтра в Новинское? – предложил один из гостей. – Там с лета не убраны балаганы, а по случаю праздника будет ярмарка.

Эта идея пришлась по вкусу публике, но княгиня ждала решения Вольского. Тот пожал плечами и, вертя в руках малахитовую безделушку с камина, изрек:

– Я еду в манеж и после – в фехтовальную залу. А впрочем, – он взглянул на вздрогнувшую Веру, – мои занятия можно отложить.

– Вы много меня обяжете, – язвительно заметила Браницкая, на что Вольский отвесил ироничный поклон.

Остаток вечера Вера вынуждена была провести в малоприятном обществе того самого господина, что обыграл княгиню в карты. Звался он Иваном Ивановичем или просто Алексеевым. Для многих, как выяснилось после, было загадкой столь близкое его положение к княгине. Почему Браницкая впустила этого ничем не примечательного чиновника средних лет в свой домашний кружок, никто не знал. Подозревали их связь в прошлом, но такое предположение никак не вязалось ни с обликом того и другого, ни с тем, как княгиня обращалась с Алексеевым. Поговаривали о некоем одолжении, которое сделал Иван Иванович Браницкой, о давней тайне, связующей их, бог весть. Впрочем, Алексеев не пытался высовываться и привлекать к себе внимание, он был тих, услужлив. Обыгрывая в карты княгиню и ее гостей, сокрушался и просил извинения.

К Вере он подобрался сразу же после того, как Вольский неожиданно откланялся и исчез, к изрядному неудовольствию княгини.

– Какая спешка, однако! И все ради черных глаз дикарки. Ну просто «Notre Dame de Paris»! – негодовала Браницкая.

Арсеньев, чуть краснея, вступился за приятеля:

– Вы несправедливы к Андрею, сударыня. Матушка его больна и прислала за ним.

– Ах да! – еще саркастичнее заметила княгиня. – Очередной смертельный недуг сразил Варвару Петровну! Должно быть, муха в чашку попала или один из пажей ослушался барской воли.

Евгений стал что-то говорить вполголоса, очевидно, оправдывая приятеля, а Вере Алексеев нашептал, похихикивая, что Варвара Петровна, матушка Вольского, весьма оригинальная московская барыня. Очень богата, живет с екатерининским размахом. Ее подмосковная – маленькое государство с гвардией, полком прислуги, пажей и компаньонок. В государстве Варвары Петровны есть одаренные крепостные музыканты, художники, домашний театр с балетом из дворовых детей и хором певчих. Еще Алексеев рассказал, что матушка Вольского женским забавам – вышиванию по канве и вязанию бисерных кошельков – предпочитает бильярд, верховую езду, охоту и стрельбу по цели.

– Весьма выдающаяся дама, оригинальна-с! – заключил Иван Иванович.

– Это правда, что она отреклась от сына из-за компаньонки? – осмелилась спросить заинтригованная Вера.

– Истинная правда. Очень бедствует братец Вольского с семейством.

– А что же Андрей Аркадьевич? Он не помогает?

– Где там! Он сам у матушки одалживается. Картишки жалует, цыганку содержит, устраивает пирушки для бездельников. Не по средствам живет, вместо того чтобы копить из жалованья на будущность. Варвара-то Петровна долго еще проживет, дама крепкая, здоровая. – Алексеев приблизился к девушке почти вплотную, что заставило ее отстраниться, и продолжил, увлекаясь: – Вот я, к примеру: в молодости не кутил, начинал с копейки и капиталец сколотил. Недоедал, недопивал, зато нынче с вельможами знаюсь и в княжеском доме на дружеской ноге. Теперь вот думаю обзавестись семейством, о детках, о подруге жизни мечтаю, пора…

При этих словах Алексеев так плотоядно оглядел собеседницу, что та инстинктивно отодвинулась за самовар.

Браницкая уговорила Евгения еще что-нибудь прочесть, и Вера вновь заслушалась музыкой элегий. Глядя на вдохновенное лицо юного поэта, она решила вдруг, что влюблена в него, в его грустные черные глаза, в болезненную бледность лица, чудесные волосы, падающие на плечи, в слабый, но чистый голос. Юная воспитанница призналась себе, что среди этих странных людей именно Евгений достоин любви и жалости, именно он ближе всех к идеалу возлюбленного, какой давно уже грезился Вере…

Однако приснился ей в эту ночь не романтический поэт, почти небожитель, а вполне земной Андрей Аркадьевич Вольский, который творил с Верой что-то немыслимое. Во сне девушка ощущала жгучие объятия, головокружительные поцелуи его требовательных губ. Бедняжка не могла противиться мужской силе и страстному напору Вольского, хотя прекрасно осознавала, что ей надо бежать, спасаться, иначе она погибнет. Воля слабела и решимость таяла от страстных ласк. Вера металась во сне и отдавалась влекущей силе в сладостном изнеможении…