Лобная местность - Руслан Николаевич Карманов

Сокамерники сторонились людоеда: «Мало ли что на уме у Федьки-маньяка. Подвесить бы его на крюк за причинное место, но кто захочет себе добавить тюремный срок?».

Людоед говорил редко, но услышав слово история, пробурчал под нос: «Лу-блу сказки». Быть может, начитавшись сказок про великанов-людоедов, подломил себе психику в детстве Федька-маньяк? Но не он был сегодня героем хаты «восемь-пять».

Несмышляев резко вырос в глазах сидельцев…

– Так ты в натуре историк, – удивился Чечен.

Интересные загоны были в камере на вес золота, а тут, как выяснилось, настоящий дипломированный историк сидел на соседней шконке.

– Не жмись, Ваня. Поделись историей. Так и время в хате быстрей затикает, – обратился к мэру Качок.

– Мне бы память освежить, я ведь лет 10 назад в школе преподавал, – ответил историк.

– Ты начни, а мы подскажем. Не томи, казнокрад интеллигентный, люди места заняли согласно купленным билетам, – недовольно загудела камера. – А то по жбану могут въехать…

ГЛАВА V

Гримасы историй

Историю стран, веков и континентов творят люди, насколько им позволяют силы и, конечно, прочие обстоятельства. И без божьего промысла тут, говорят, не обойтись. У всех сидельцев камеры «восемь пять» была своя история жизни. И в каждой четко просматривалась самая что ни на есть бесовская ухмылка.

Четверо из одиннадцати арестантов обвинялись в убийствах, еще шестеро подозревались в нанесении тяжких телесных повреждений… Мэр Несмышляев никого не убивал и не калечил, но и ему нашлось тут место. Чиновникам любого ранга, обвиняемым в должностных преступлениях, тоже нужно где-то сидеть под стражей.

За что были арестованы остальные сокамерники, мэр узнал не сразу. Каждый сиделец время от времени делился своей историей жизни или по доброй воле давал почитать материалы уголовного дела, которое изучал накануне суда прямо в камере. Только людоед Федька Плешивцев не желал рассказывать о прошлых своих житейских буднях. Да и что взять с сумасшедшего. Он и мяса-то в хате не ел. Тихарился на своей шконке в неприметном сером свитерочке, как моль в шкафу.

Остальным хотелось выговориться. Да и что еще делать, когда свободного времени навалом. Можно, конечно, и в петлю слазить. Однако, чтоб такое развлечение не стало последним, конвоиры перед прогулкой меньше трех арестантов в камере не оставляли.

Какие еще радости в хате?

Ну похавал, что послал баландер, или расчехлил посылку с воли. Ну чифирнул. Ну вылепил из жёваного хлеба статуэтку дельфина или четки. Ну перекинулся в шахматишки с сокамерником на интерес. Например, на очередь прибраться в хате. Поставил мат, и вместо тебя дежурить будет проигравший.

Уборка в хате по графику. Каждый день тут начинался с мытья полов, параши и благодарки. Если на суд кого увезли из сидельцев, то дежурный прибирался тщательнее, чтобы арестант назад в СИЗО не вернулся – из суда чтоб на волю ушёл. Могли и под зад пнуть сокамернику при выходе из хаты на суд, «благословляя» не возвращаться назад. Такие поверья у арестантов.

В шахматных партиях Несмышляеву не было равных в хате «восемь-пять», поэтому он не дежурил вовсе. Выигрывал ли он от этого по большому счету – еще вопрос, потому что уборка – редкая возможность для сидельца косточки размять. Скучно же сутками сидеть на шконке тихо, да дышать ровно, чтоб не жрать драгоценный кислород.

Чтобы разогнать тоску, можно было, конечно, двинуть за парус к параше, «погонять лысого на Дуньку Кулакову» – картинку какой-нибудь смазливой дамочки. Мэр не развлекал себя в хате онанизмом. Стыдился. Лучше уж поболтать за жизнь да послушать историю жизни своего невольного соседа.

А уж если «нерв попер» у сокамерника, только слушай и запоминай его загоны, если, конечно, дело есть до него. Быль не сказка: из нее слова не выкинешь.

Шагает, значит, «нервный» по хате туда-сюда от двери до окна и шпарит, шпарит о том, что в душе накопилось.

Так мэр узнал историю Валеры Качка – бывшего начальника конвоя одной из зон, где мотают срок уголовники.

Товарищ старший лейтенант, отличник боевой и политической подготовки Валерий Качин во время несения службы застрелил генерал-майора внутренних войск.

На любовницу старлея врачиху Зинку командир дивизии Сафонов глаз положил.

– Ох и красивучая баба была эта Зинка – блондинка с длинными ногами и косой до попы, – вспоминал по нервяку Качок.

И начал прессовать генерал младшего по званию. Да еще и перед строем оскорбил: «Только хреном махать перед бабами можешь, старлей, а пошли тебя в бой, спрячешься за короткую юбку в медсанбате».

Затаил обиду старлей. Выпил вечером с горя грамм триста болгарского бренди «Слънчев бряг», разоружил дежурного по части, забрал у него два пистолета Макарова, сел в УАЗик и поехал квитаться с генералом.

– Что, честь офицерская была задета или перепил? – спросил у товарища Чечен.

– О чести офицерской, Чечен, не солдатам рассуждать. Ну, и выпил, конечно. Ревность меня распирала. Ведь этот хрен в лампасах мою Зинку все-таки приласкал, – пояснил сидельцам мотив своего преступления Качок и продолжил рассказ…

Генералу сообщили, что пьяный и вооруженный офицер Качин едет к его дому. Комдиву бы спрятаться. Да куда там. Я, мол, генерал, буду бояться какого-то старлея. И рванул комдив навстречу судьбе. Они сошлись как в вестерне ковбои. Старлей выстрелил первым. Палил из двух стволов одновременно. Генерал упал лицом в снег, а Качок вогнал в лежащего обидчика 14 пуль.

– Хотел потом застрелиться, да духу не хватило, – грустно поделился пережитым Качок, когда градус его нервного рассказа начал спадать. – Где-то час в кювете просидел, а потом за мной пришли коллеги. Комбат Медведев мне сказал: «Валера, сынок, отдай мне оружие». Ну я и отдал.

– А что же Зинка? Шлет посылки? – спросил Качка Чечен.

– За два года, что я тут сижу один раз пришла на свидание. Так любовь и закончилась. Только матушка ко мне приезжает. Эх, скорей бы уже суд, – посетовал старший по хате и замолчал.

Не веселей была история жизни и у Чечена, ребрового хаты «восемь-пять».

Мамаша Сереги Лимаева, так звали Чечена по паспорту, с юных лет бухала беспробудно. Нагуляла по пьянке троих сыновей. Старший из них – Серега, когда подрос, записался в секцию рукопашного боя и добился спортивных успехов. Стал победителем первенства города по юношам. А потом ушел в армию, в десантуру. Там и отшлифовал свое убийственное мастерство, которое очень помогло ему выжить в Чечне.

В Чечне Чечен стал героем. Прикрывал отход своей роты в горах, а, когда кончились патроны в калаше, пошел в штыковую на «чехов». Их пятеро, Лимаев один, но с саперной лопатой. «Боевики» не стреляли, хотели живым взять «урус шакала», но просчитались.

Правоверным до смерти не повезло встретиться на узкой тропе с рукопашником. Старший сержант Лимаев вернулся с войны домой с Орденом Мужества на груди