Пустынник Агафон - Николай Баженов

— Ладно! Давай «Джонни»! — крикнул он, вылезая из-за стола.

Невеста включила магнитофон, мгновенно расчистилось место, и Запуцкий с Галей задергались в твисте. Когда он, запыхавшийся, уселся рядом с Гришей, тот не удержался, чтобы не съязвить:

— Ловко танцуете. Только я так думаю: ежели я поп, то ходить без рясы не имею права. А тем более плясать.

— Совершенно правильно, — согласился отец Михаил, — а вы знаете что? Напишите на меня жалобу нашему епископу. У нас стенгазета в епископате есть, продерут меня там с песочком, может, я и исправлюсь. Ну что, выпьем?

— Д-давай!

Они еще раз выпили. Грише уже не казалось странным и диким, что он пьет с попом. У него на душе было то, что отец Михаил назвал бы «и в человецех благоволение». Больше комсорг мало что помнил. Только пахнущую крепкими духами бороду отца Михаила да его мокрые большие губы.

И чего только не делает коварная «Столичная» с людьми! Даже с такими принципиальными, как Гриша Шепотков.

Белая туфля

У Лены приближался последний экзамен. Первым, кто почувствовал это на своей шкуре, был ее братишка, пятиклассник Генка. Для него наступили тяжелые времена. С раннего утра мама выпроваживала его из дому, и он вел цыганский образ жизни где-нибудь на реке. Зато его ненаглядная сестричка имела возможность в полной тишине и спокойствии зубрить свои биномы и извлекать квадратные корни.

И вот настало утро последнего экзамена. Чудесное утро! Ясное, солнечное. Генка встал и на цыпочках подошел к сестриной комнате. Лена была уже на ногах, бледная, осунувшаяся. Ее начищенные белые туфли стояли за дверью: мама нынче разрешила надеть их. На счастье!

Старушка соседка Марья Павловна, зашедшая по каким-то надобностям к маме, проходя мимо туфель, вынула из фартука пятикопеечную монету и, хитро подмигнув Генке, быстро всунула ее за немного отставшую стельку.

— На счастье Леночке! — шепнула она.

Когда соседка ушла, Генка, недолго думая, ленивой походкой прошелся мимо туфель, воровато оглянулся и извлек пятак из туфли. На газировку!

Из кухни выбежала мама.

— Иди, доченька, выпей кофе с твоими любимыми гренками! — обратилась она к Лене.

Проводив ее на кухню страдающими глазами, мама глубоко вздохнула, достала из кармана фартука пятачок и тоже сунула под подкладку правой туфли, прошептав: «Примета верная, все будет хорошо!»

«А приметы есть суеверие!» — ликуя, подумал Генка.

И ровно секунду спустя после ухода матери монета перекочевала в кармашек его безрукавки.

Но вот Лену напоили кофе, она снова прошла в свою комнату. Возле двери, метнув быстрый взгляд на брата, достала монету и вложила в ту же правую туфлю, произнеся скороговоркой какое-то заклинание.

Надо ли говорить, что и сестрин пятак оказался в Генкином кармане!

Послышался густой кашель. Он давал знать, что папа проснулся, оделся, позавтракал и собирается в свою контору.

— Ну, Ленуся, желаю тебе всяческого благополучия и удачи! — забасил он, зайдя к дочери и целуя ее в лоб.

— К черту! К черту! — всхлипнула дочь. — Я ведь, папа, все окончательно и бесповоротно забыла!

— Ничего, вот придешь в школу, успокоишься и все вспомнишь. Ты у меня девочка умная.

Лена, продолжая хныкать, ушла. А папа тоже вдруг заприметил Леночкины туфли. Он порылся в кошельке, достал полтинник и засунул монету за подкладку той же туфли.

Крепко зажав в кулаке добытые монеты, Генка крикнул:

— Мама, я пойду!

— Ступай, ступай, — отозвалась из кухни мать. — Но через час возвращайся, кофеем тебя напою.

«Нуждаюсь я в вашем кофее!» — фыркнул Генка и вихрем помчался по раскаленной улице.

...Последний экзамен Лена сдала отлично.

— Видать, выручил тебя мой пятачок-то! — воскликнула соседка Марья Павловна, утирая платочком радостные слезы.

— Ваш пятак? — удивилась Лена.

— Ну да, который я в твою беленькую туфлю под пятку засунула. Как говорится, на счастье.

Лена недоуменно пожала плечами.

— Так это я сама положила!

— И я тоже, — вмешалась в разговор мама, — только Леночка свои старенькие лодочки надела. Белые туфли ей немного жмут.

Папа взял правую туфлю дочери и внимательно ее ощупал.

— Странно, — заметил он, — и непонятно. Я, признаться, на счастье Леночке тоже сюда монету положил. Где же она?

И все, не сговариваясь, взглянули на Генку.

— Геннадий! — Голос у папы был официально сух. — Куда девались монеты из этой туфли?

— Куда девались? — отозвался Генка. — Так я на них мороженое купил. В порядке борьбы с пережитками и колдовством.

— Все ясно, — грустно сказал папа, расстегивая ремень. — Придется, видно, в упомянутую борьбу внести кое-какие коррективы. А ну...

— Хорошо, бей! Только имей в виду, я нынче же напишу письмо в «Пионерскую правду». И озаглавлю его так: «За что меня выпорол папа (в порядке дискуссии)».

Все громко ахнули. Папа медленно опустил ремень.

Как мы убивали время

Как в сказке

В повседневной жизни мы довольно часто сталкиваемся со сказочными ситуациями. Право, куда чаще, чем следовало бы в наш просвещенный век кибернетических машин и транзисторных радиоприемников. Вот вам самый свежий пример. Гулял я однажды по улице. Прохожу мимо кафе «Белая ворона» и вдруг вижу: выходит оттуда Ваня Махоткин, друг моего незабвенного детства, тот самый, кого мы в школе ласково называли «Бурачок» — за тучность и свекольный румянец щек. Я радостно завопил:

— Бурачище, привет!

Ваня озадаченно всмотрелся в меня, потом просиял:

— Здорово, Пончик! (Это мое школьное прозвище.) Вот так встреча! Ты еще не ужинал?

— Нет.

— Тогда приглашаю тебя на шашлык. Пальчики оближешь. Нет, не в этом кафе, а на другой улице, неподалеку. Пошли!

Пришли мы на соседнюю улицу. Зашли в кафе «Созвездие Андромеды». Ваня, видать, здесь завсегдатай. Раскланиваясь на все стороны, он прошел в маленький зал и поманил пальцем девушку-официантку.

— Записывай, Дуняша, — деловито командовал Бурачок, — сообрази нам бутылочку коньяку, марочного, разумеется, и скажи повару, чтобы зажарил пару шашлыков. Да грибков маринованных подай, да колбаски...

Я беспокойно завертелся на стуле.

— Зачем нам столько? — упрекнул я приятеля. — Один коньяк стоит бог знает сколько.

— Не волнуйся. Мы поужинаем, как в сказке. Вот эта штука, — он указал на покрывавшую его затылок пеструю бухарскую тюбетейку, — у меня волшебная.

Наелись мы, что называется, до отвела. Бурачок спрашивает:

— Может, еще по шашлыку трахнем? Не хочешь? Тогда гляди и удивляйся. Эй, Дуняша!

Подошла официантка. Ваня приподнял свою тюбетейку и игриво покрутил ею над головой.

— В расчете? — спросил он с наглой улыбкой.

Официантка почтительно склонила голову.

— Сполна?

— Конечно, Иван Егорович, сполна.

Я недоуменно хлопал глазами. Действительно, ситуация типично сказочная. Я сказал об этом Бурачку.

— Сказка — чепуха! — захихикал он. — В сказке мужик, желая разыграть барина, заранее оплатил трактирщику расходы. А я не потратил ни копейки. Типичное волшебство, и почти никакого мошенства!

Тут его подозвал кто-то, и он убежал, оставив на стуле свой волшебный головной убор. Я с уважением взял его в руки. Тюбетейка как тюбетейка, а какую силу имеет!

Прошло двадцать ужасных минут. Ванька не показывался. Меня стала бить мелкая дрожь. А что, если Бурачок вовсе не явится? Но подошла Дуняша и передала, что звонил Иван Егорыч, он задерживается, я могу идти домой, захватив забытую им тюбетейку.

— Скажите. — робко пролепетал я, — сколько... этого... с нас причитается?

— С вас? — удивилась Дуняша. — Ни копейки.

Ого, а тюбетейка-то, оказывается, и вправду волшебная!

— Ну, коли так, — весело сказал я, напяливая тюбетейку себе на голову, — то закачусь-ка я сейчас в кафе «Белая ворона» на весь вечер. Гулять так гулять! Попользуюсь волшебной тюбетейкой.

Дуняша улыбнулась и, нагнувшись ко мне, доверительно сказала:

— Не советую. Тюбетейка ваша там недействительна. Ивану Егорычу заниматься волшбой в «Белой вороне» нельзя. Рискованно! Он ведь там заведующий. Волшебную силу там имеет другой головной убор — кепка-букле Петра Петровича, заведующего нашим кафе, «Созвездие Андромеды».

Рождение светила

Скрипицын ворвался ко мне запыхавшийся и страшно озабоченный.

— Приглашаю вас нынче вечером к себе, — выпалил он, переводя дух, — хочу прочесть некоторым друзьям и знакомым свой новый рассказ. Жду. Будет «Столичная» и салат из креветок.

— Действие, разумеется, происходит в третьем тысячелетии нашей эры, где-нибудь в созвездии Центавра? — иронически осведомился я.

— Нет, нет, — замахал руками Скрипицын, — астральных рассказов я больше не пишу. В новом произведении мой талант оборачивается к читателям новой гранью: певца и глашатая великой королевы — химии. Этого от меня властно потребовала жизнь.