Махавира - Александр Поехавший
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из улиц разбитых фонарей каждый день наблюдал, как кто-то хотел сделать что-то нехорошее, но его настигали и наказывали. Я с огромным удивлением взирал на одноклассников, которые решали суперсложные уравнения. Я одолевал лишь простейшие. Математика у меня была не так ужасна, чисто между тройкой и четвёрткой. Кое-какие примитивные дроби и корни я щёлкал, как орехи. Считать, вычислять, цифры, даже что-то несложное в голове прибавить — всё это мне было в тягость.
Я начал существенно расставаться с должной серьёзностью когда декламировал выученные стихи. Я люто ненавидел стихотворство, просто подобные слова в рифму и вот сидели колупали строчки урок за уроком, что же такое изначально хотел передать автор. Когда ответ был один: ничего. Так вот, когда я рассказывал у доски стих меня смешил дружбан.
На уроке литературы я впервые избил человека. Её звали Лариса, она сидела и заливалась слезами когда уже урок вовсю начинался. Я наблюдал, как учителю было всё равно. Я получил небольшой проблеск. За всю историю существования уроков литературы в нашем классе я был одним-единственным выгнанным из помещения. Я покорился, вышел вон и раскаивался, что выкрикивал с места не вставая из-за парты, что Пушкин и Лермонтов были друзьями. Препод всегда сажала меня на первую парту прямо перед своим носом, чтобы я не зоровал. Урок вела очередная молодая и временная практикантка под надзором пожилой постоянки, а я просто валял, ибо уже наблюдал за девочками, что на них надобно уметь и хотеть произвести соответствующее впечатление.
Я рос под Хим и Джойн ми ин дез. Я столько раз слушал эту благозвучную песню, что не заметил, как сам умер. И этот зимний клип в стиле фэнтези саги, я не обращал внимания на тупые споры, что это попса, позеры, недорокеры, я просто слушал и это было Бэри ми дип инсайд май хат. Эти полумёртвые и минорные сонги так грели меня и они мало кому нравились и то, только девчонкам. Хим слушали только бабы и я. Я дал преподавателю музыки их диск и ему понравились несколько песен. Так распространялась музыка наших местных карельских поморов. Я даже на переменах в школе их врубал, самые красивые песни.
Ежедневной рутиной была игра в денди. Дни на улице сокращались пропорционально увеличивающемуся количеству картриджей. На одном картридже могло быть тысяча игр. Самые ценные — игры в два джойстика. Эталоном стали обе: чип и дейл и хардкорная баттлтодс с роскошными восьмибитовыми озвучками. Как было приятно давить на кнопочки и управлять другим телом по ту сторону жизни. Минимум натуг — а эффект как от уличного футбола. Но я любил играть в футбол, но в дворовый, особенно против младших, обводить этот табун в одного и благородно пожертвовать пас, вместо того, чтобы влепить в ворота самому.
Из Саратова приезжал мальчик на лето, у него была фиолетовая форма, как у футболиста, а сам он был жирный. Меня он выводил, что с таким видом пытался казаться крутым футболистом. Я наблюдал нарастающее желание побить его, подраться в первый раз. Некоторые обзывали его оленем из-за звериной фамилии и это подталкивало меня пригласить его махаться. За домами возле бетонных плит мы кружили друг против друга в стойке, как надо. Мне не хотелось его бить, но и сдаваться не хотел. Я был по-прежнему где-нибудь в середине между крайностями. Я первый получил от него удар по лицу и сразу загнулся, закрыв харю, этого было достаточно. Я стал бояться даже смотреть на этого человека, пугался когда он проходил мимо, отворачивался. Удар в моё луноподобное лицо от оленя здорово меня прочистил, драка ужасна для обоих. И побивший проигрывает и покалеченный. Они увеличили градус у тех, кто смотрел, сильнее исковеркали их больные умы.
Во мне активно начала зреть слепая толпа. Она созревала по одному человеку в момент. Мне нужно было подражать другим, чтобы успешно вскармливать свою внутреннюю толпу, свою безудержную жажду толпы. На чаепития каждый приносил по полторахе лимонада и бисквитному рулету со сладостной начинкой. Столько разных вкусов, все обжирались и смешивали неодинаковые лимонады в один стакан. Приготовили сценку, я участвовал, стоя в центре между малолетними девочками. На мне были детские конченые очки из конченного пластика без поляризации. Только в сценке можно было надеть очки в помещении. А я хотел остаться в них пить сладенькую газировку, но я был в толпе, а тут ты, как все.
У моего одноклассника появилась игровая приставка Сега, что значительно превосходила мою Денди. Я никогда не сожалел, что у меня не было и не будет того, что все хотели. Религиозная часть существования любого человека не обошла меня стороной. Я так проникся детской Библией в читальном зале, что решил впредь и навсегда творить добрые дела. Будучи завсегдатаем библиотеки я торчал там с обеда до вечера на энциклопедиях с картинками. Этот вид книг произвёл на меня огромное впечатление. В один из дней я стащил у библиотекарши зелёную толстую книгу. Там я увидел, как женщина с мужчиной вступали в интимную связь на фото, в поперечном срезе, в максимальном приближении. Я решил, что только зрелым взрослым можно этим заниматься и просто забыл про это. Библиотекарь спалила меня с поличным и выгнала навек из читального зала без права на реабилитацию. Это было так невероятно странно, я просто взял книгу с её стола и смотрел на картинки и откровенно признался во всём, но был изгнан. Меня одолела укоряющяя печаль и вина за то, что я содеял такой постыдный поступок. Это было такое мощное послание, въевшееся в бессознательное: заниматься любовью с девушкой — это грех, это анормальное, это осуждается и за интерес к этому изгоняются.
Компьютер оставался главной мечтой. Я начал молиться Махавире каждую ночь перед сном, а то вдруг я сделал что-то плохое и не наблюдал это. Я продолжал смотреть на людей, особенно издалека, так они не чувствовали беспокойство чужого взирания. Мне нравились лица людей, когда на них никто не смотрит. Эти люди не могли усидеть на месте, начинали тревожиться чуть дрожа. Они не могли
