Изумрудный трон - Сергей Гавань

«Я не могу…».

Потом он опустил руку, развернулся и ушёл.

К вечеру жители Геррана сложили на месте сожжённого поля большой костёр со столбом в центре. Ступая по настилу из тёплого чёрно-белого пепла, Элли не обращала внимания ни на оскорбления толпы, собравшейся поглазеть на казнь, ни на холодную сталь клинков, приставленных к горлу солдатами. Руки ей не освободили. Гирем шёл позади, держа наготове свой рефрактор, который назывался Вишнёвые оковы.

Вот и костёр. Кругом толпился народ. На мгновение Гирема оглушили улюлюканье, свист и брань, адресованные Одержимой. Слева от него стоял Хэк. Справа находился Джаркат. Лицо приезжего историка, зачастую весьма лукавое, на сей раз выражало учтивую скорбь. Юноша прислушался к себе. Было ли ему жаль девону? Или она заслужила насмешки и смерть?

Элли стояла напротив, никак не реагируя на четыре клинка, приставленных к тонкой шее. В какое-то мгновение Гирем поймал себя на мысли, которой боялся, потому что она ослабляла его решимость. Если они действительно ошибаются на счёт её причастности к событиям последних дней, то что сейчас чувствуют Элли и Сиверт, зная, что она ни в чём не виновата?

«Ну, почти ни в чём. Она всё же девона. Одного этого достаточно для казни», — утешил он себя.

— Что мне сказать, Хэк? — негромко молвил он. — Обвинить её во всех злодеяниях, или только в том, что она Одержимая?

Хэк сморщил лоб.

— Вообще-то я должен запротоколировать решение суда и отправить его в Забрасин. Если вы укажете в причине для казни лишь то, что она девона, то нам придётся искать виновного в порче и гибели множества людей. Если вы хотите отдать на растерзание кого-то ещё, кроме Элли, то дерзайте. Если честно, Церкви это не очень интересно. Разницы нет — девона заслуживает смерти как минимум потому, что она девона. Остальное не столь важно.

— Но для меня разница существует, Хэк. Если она не сделала ничего плохого, то казнить её только за отличие….

— Дивайн, вы подступаете к черте, за которой лежит ересь, — клирик поднял бровь. — На моём месте другие клирики разразились бы праведными речами и написали жалобу куда надо.

«Поэтому отец тебя и терпит», — подумал Гирем и, сделав глубокий вдох, вышел вперёд.

Люди замолкли.

— Эта женщина, которую наша семья долгое время считала своим членом, созналась в том, что она девона, — Гирем с осторожностью подбирал слова. — Во имя Пророка нашего, Мирата Отраза, властью, данной мне отцом, я приговариваю её к смерти через сожжение.

Он дал знак палачу, который держал наготове горящий факел. Тот шагнул к костру, а юноша отступил назад, краем взгляда заметив, что Хэк смотрит на него с неожиданным уважением. Толпа внезапно загудела и расступилась в стороны, подобно воде, в которую швырнули увесистый булыжник, пропуская солдат. Во главе отряда шёл Рензам Рект.

Гирем скрестил взгляд с отцовским, и тотчас же отвёл. Присутствие Рензама всегда подавляло его, словно огромная гора, нависшая над одиноким путешественником. Отец обладал способностью заражать всех своим настроением, и если он был весел, то веселы были все остальные. Но гораздо чаще он был тучей из гнева, угрюмости или раздражительности. И эта мрачная аура казалась юноше почти осязаемой.

— Здравствуй, отец, — хмуро произнёс Гирем.

Рензам приветственно махнул рукой, и встал рядом. Бросил взгляд на Джарката, который, приложив руку к сердцу, поклонился и отошёл в сторону. Затем наклонился к уху сына и прошептал:

— Только не говори мне, что собирался переложить ответственность на палача. По закону казнить девону должен представитель высшей власти, то есть ты.

Гирем собрал в кулак всю решимость.

— Я собирался это сделать, но потом явился ты. Теперь это твоя обязанность, отец.

Он умолк, почувствовав, что переступил опасную черту, за которой лежит сыновье непослушание.

Но отец лишь приобнял его за плечо.

— Пора принимать на себя ответственность. Хоть Джензен и плоть от плоти моей, но он никогда не будет моим наследником. Ты, которого я подобрал ребёнком у горящей хижины, приходишься мне сыном по духу. Именно ты станешь мне заменой. У нас нет выбора. Ты либо выполняешь свой долг, либо я перестаю считать тебя своим сыном. Ты разрушишь наш род из-за какой-то одержимой?

Гирем почувствовал багрянец гнева на щеках.

«Боги, он действительно не понимает, что говорит»?

— Я не умею вызывать огонь, — тихо произнёс он, цепляясь за последнюю возможность избежать пытки. — Я пытался вылечить Алана, но не смог…

— А сейчас сумеешь, — Рензам едва не коснулся лба юноши своим, всматриваясь в его глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть. — Ключ к огню не страх, а гнев, ярость, любовь. Страсть. Ну же, сын. Ты ведь не хочешь, чтобы все считали тебя ничтожеством, которое я когда-то подобрал у сожжённой лачуги?

Гирем отшатнулся, словно его ударило молнией; он хотел что-то сказать, но от гнева слова умерли, не сойдя с языка. Он поискал взглядом Джарката — тот стоял далеко от них и смотрел в небо. Кипя от ярости, юноша побрёл к костру. Он не хотел сжигать женщину, привязанную к столбу, однако теперь ясно понимал, что причиной этому была не столько его вера в невиновность Элли, сколько истовое желание пойти наперекор Рензаму. Сейчас он даже понимал Джензена, который уехал в столицу, подальше от отцовского гнёта.

Элли смотрела только на него, и этот взгляд пронизывал всё его существо подобной калёной игле. В голове били барабаны, стук сердца отдавался во всём теле. Убивать людей никогда не было просто, по крайней мере, для него. Чувствуя, как пульсирует правая ладонь, Гирем вытащил Вишнёвые Оковы. Лающая толпа исчезла. В этом иллюзорном мире были лишь привязанная к столбу девона и он, судья и палач в одном лице. Спиной юноша почувствовал взгляд Рензама, напряжённый и жёсткий.

Юноша поднял рефрактор.

— Прости меня, — тихим голосом сказала Элли. — Прости за Создин.

Сказанное словно сняло с его плеч невидимый груз. Гирем вздохнул. Прощение. Если он не может даровать ей жизнь, то хотя бы избавит от чувства вины. И тем самым облегчит свою.

— Я прощаю тебя, — сказал он и мысленно произнёс слово Огня. — «Фразх».

Фразх. Это слово, спускавшее одно из огненных заклинаний, сработало впервые за всю его практику рефраманта. Возникшая перед мысленным взором серая завеса отгородила хаос суетливых мыслей и сиюминутных эмоций; на её фоне возникли десятки темнеющих провалов, в которых затаились невидимые чудовища, ждущие, когда же в их распахнутые пасти сунется неосторожный путник. Но Гирему было нужно не туда. Три провала тянули дозволенностью. Слово Огня толкнуло его внутрь одного из них, что излучал тепло. Навстречу двинулась огненная буря, короткая дрожь экстаза пронзила тело. Вместе с этим завеса исчезла, а все чувства вернулись. В реальном мире прошло лишь мгновение.