Танк на Медвежьем болоте - Святослав Сахарнов

— А что делать?

— Надо было написать еще раз, туда же.

— Так ведь сказано: не проживает.

— Ну да… — Виктор Петрович вздохнул.

Перебирая оставшиеся письма, он наткнулся и на такое:

«Дорогие ребята!

Еще раз подумал о вашей просьбе и о поручении, которое дал мне Совет ветеранов дивизии. Поручение я выполнил и мое письмо, в котором я рассказываю о том, как мы прорвались к окруженным партизанам, вы уже, наверное, получили. Но уже отослав его, подумал и понял, что о самой-то вашей деревне и о боях под ней написал очень мало. Мало знаю. Однако, перебрав в памяти все, что относится к тем дням, нашел на донышке две фамилии. Эти люди, быть может, смогут вам помочь: старший лейтенант Хазбулаев Федор Александрович (он вышел после войны на пенсию) и сержант (или старшина?) Петухов, который был водителем танка у старшего лейтенанта Михайлова. О втором знаю только, что он тоже жив и что лет десять тому назад просил помочь вдове Михайлова в каком-то запутанном и тяжелом для нее деле. Мужа ее обвинили в предательстве…»

— Ага, — сказал Левашов, — опять Хазбулаев и появляется еще одна фамилия — Петухов. Не вижу конверта от этого письма. А?

— Потеряли, — вздохнул Андрей.

— Раз уж взялись за такое важное дело, терять ничего нельзя… Так вот какая вырисовывается картина: погибшие танки, что-то очень похожее на предательство, кое-кто из участников боев жив. Вывод — надо искать дальше!

Коля кивнул:

— Мы Макарыча спрашивали, он сказал: «Тут такое было!» А он знает, молчит.

— Рассказал что-нибудь?

— Обещал.

В кабинете воцарилась тишина, слышно было, как на втором этаже в учительской тихо играет радио.

Левашов аккуратно сложил бумаги в папку.

— Завтра я, ребята, уезжаю, но, как понял сегодня, моя командировка к вам только начинается. Будем искать вместе.

9

— Да, да, Нина, я так им и сказал: «Командировка моя к вам только начинается». Ведь танк погиб как-то странно, словно нарочно пришел к тому месту, где у немцев стояла противотанковая батарея…

Они сидели на школьном крыльце. В Старый Бор входил вечер. Розовая пыль текла навстречу заходящему солнцу, солнце опускалось, и синие зубчики сосен все глубже вонзались в багровый приплюснутый диск.

— Танков было несколько, — сказала Нина, — кажется, три.

— Да. Значит, на засаду нарвался танковый взвод. Ходят слухи, и о том же пишут ветераны, что тут была измена. Известна даже фамилия подозреваемого — Михайлов. Дальше — больше: меня беспокоит землянка, где кто-то хранит незаконно добытые шкуры. Браконьеры!

— Человек с ружьем, которого вы встретили в лесу, Карабанов, — сказала Нина. — Их два брата: Семен и Дмитрий. Младший живет в городе. Зачем-то наезжает сюда каждый месяц.

— Итак, повторяю, я вернусь. Дней через пять-семь. Позвоните в райком, попросите прислать за мной газик. Ладно? И закажите билет на самолет. Кстати, ведь вам тоже надо в районо?

— Нет уж, я поеду с председателем, как уговорились. Все равно мне с ним хозяйственные дела решать… Я ему и про землянку расскажу и мы с ним в милицию сходим. Все сделаем, как надо.

— А у нас в эти дни заканчиваются белые ночи, — вдруг сказал Левашов. — Знаете, откуда я больше всего люблю их смотреть? С крыши. Еще год назад я жил в мансарде. Крохотная комнатенка, крыша и стены покрыты железом. Летом как в духовке, зимой как в холодильнике. Зато — красота! Откроешь окно — вокруг горбатые красные и зеленые крыши, словно много-много черепах. Устали и прилегли отдохнуть.

— Никогда настоящей черепахи не видела, — вздохнула Нина, — я ведь в лесу выросла. И училась здесь — в Энске.

— А я горожанин. Не поверите — в лес, в болото, на целый день попал впервые. Волк, лиса — это для меня все звери с экрана телевизора… Вы уже торопитесь?

— Мама ждет.

— Тогда и я пошел — собирать чемодан. Потащу его обратно.

— Такое страшилище? — Нина засмеялась. — Вы же вернетесь. Возьмите мой портфель.

Так получилось, что уже на следующий день Виктор Петрович прямо с дороги, завернув в райком на минуту, с тем же Мишей проехал на аэродром и только очутившись в воздухе, в самолете, потрогал портфель, где лежали и бритва, и портсигар, потрогал газетный сверток с винтовочным стволом из музея и, покрутив головой, сказал сам себе:

— Ничего себе темпы — уже лечу!

10

Ночь медленно входила в Старый Бор. Словно работник сцены в театре одной рукой задергивает темный занавес, а второй бережно тянет за собой большой фонарь — луну. Вот он подтянул луну повыше и оставил ее так — сиять над Староборьем, над Медвежьим болотом, над Ужовкой, над темным, скрывающим землянку лесом…

Луне, так же как и спутникам, сверху было видно многое. И как захлопнулась в доме Антонышевых за Колькой дверь, и сразу же в окошке заметались две тени — мать выговаривала за опоздание и пыталась дать ему подзатыльник…

Видела луна и Андрея, который так и не вошел в свой темный и уснувший дом (родители уехали на покос), а все сидел, глубоко задумавшись, на крыльце… И как на другом конце улицы показались две тени и два пятна — светлое, Танино плывущее по воздуху платье, и серое пятно, перебегающее то и дело дорогу, — Акбар.

Почуяв знакомого человека, пес в несколько скачков был у крыльца, обнюхал и лизнул мальчику руку, вернулся и легким повизгиванием сообщил хозяйке, что этот человек — Андрюха Головин и что тут же присутствует запах Кольки Антонышева, но самого Кольки почему-то нет…

— Все гуляешь? — сказал Андрей, подвинулся; Таня потрогала рукой — чисто? — расправила платье и села. Акбар внимательно посмотрел на них и, поняв, что тут предстоит серьезный разговор, отбежал на другую сторону улицы, вскочил на лавку у забора, на которой в солнечные дни всегда сидели старухи, и там разлегся.

— Слушай, — Таня подняла ладони, сжала виски, и Андрей понял, что она чем-то обеспокоена… — Сколько дней, как Виктор Петрович уехал?

— Пять. А что?

— Я сегодня в лес ходила…

— Договорились же: в одиночку теперь не ходить.

— Я с Акбаром. С ним я никого не боюсь. Я за клюквой… Мама попросила. Ты, говорит, Танька, посмотри: где в этом году клюква будет лучше.

— И?

— Нашла, хотела обратно идти… А потом думаю: время не позднее, где-то землянка должна быть рядом. Смотрю, тропка та самая. На болоте сейчас подсохло. И пошли мы с Акбаром. С километр отшагали, вдруг Акбар забеспокоился, почуял кого-то… «Молчи», — говорю. Это чтобы он голос не подал. И тут смотрю: следы свежие, вода в них сочится — впереди нас в сапогах кто-то прошел. Акбар носом, носом и — в сторону: нашел окурок. Вот он, смотри…

— Ого! У нас вроде бы такие никто не курит. Из города… А кто курил-то? Видела?

— Дальше слушай… До землянки совсем близко. Вижу: человек идет. Сам в дождевике, капюшон на глаза нахлобучен — не разобрать кто. За спиной — вещмешок, вроде солдатского. Пустой… Идет этот человек — хрум! хрум! У меня сердце так заколотилось, так заколотилось!

— С ружьем?

— Без ружья… Вот и землянка… Он туда… Залегли мы с Акбаром. Я боюсь — страсть! Вспотела. Минут десять лежали — платье на животе промокло. Потом слышу: дверь в землянку — бух, и этот, в капюшоне, — обратно…

— Да кто это был? Кто?

— Не видно! Он еще пригнулся — мешок-то теперь на плече тащит… Ну, думаю, ладно, мы тебя с Акбаром еще догоним, не уйдешь… И к землянке. Там даже дверь камнем плохо привалена. Спешил, видно. Вошли мы в землянку. Я — дрожу! Вдруг, думаю, там еще кто есть… Никого. Пусто… На столе — представляешь? — бутылка, стакан, блюдце… Чай из жестянки рассыпан… Я к тайнику.

— Неужели шкурки унес?

— Унес… Мы с Акбаром назад… По тропе — за ним… Чтобы проследить хотя бы до села, а там видно будет: главное — в какой дом он войдет…

— Ну?

— Слушай… «Ну»… А он в село не пошел, вот в чем дело… От большого стога сена — что на лугу, знаешь, стоит? — повернул назад на Ужовку.

— Зачем?..

— И по ней прямиком к старой мельнице… Мимо омута… А тут темнеть начало…

— И куда он делся?

— В мельнице. Там скрылся.

— У нее же двери заколочены. Мы сверху, с плотины, сколько раз по крыше лазали…

— Нет. Представляешь — он в дверь вошел! Значит, заколочено только для виду было… Или ключ у него есть… Подобрались мы с Акбаром поближе — там кусты кругом, да и темнеть начало… И вдруг выходит этот человек, мешок у него уже в руке, сразу видно — опять пустой. Вышел с мельницы, капюшон — еще ниже.

— Да не тяни ты — кто это был?

— Если бы я знала. Он по открытому месту дальше пошел. Я побоялась. Все темнее, темнее… Я домой. И прямо не могу сидеть. Пошла к тебе.

— Виктор Петрович скоро приедет.

— Нина Михайловна говорила — он на неделю. Значит, еще два дня.