Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова

— Вот опять врешь: Алина ни в какое окно не выглядывала.

Я сразу осекся: если не видел, то это не означает, что она что-то не делала. К тому же существуют еще открывающиеся окна в планшете, но это, прямо скажем, уж совсем несусветная чушь!

Палашка аж взвизгнула от восторга:

— А я молчала, молчала, и вот, и вот. А ты сказал про меня, я и заговорила. Тпру-у, пру-у. Все ты, дурачина!

— Егор! Уходи, уходи, пожалуйста.

Я вскочил, вытаращив глаза от неожиданности.

Алина тяжело дышала, держась за живот, будто ее только что ударили под дых. И говорила она сама, не какая-то там сущность.

— Уходи, уходи!

Непонятно было: мне она говорила или Палашке. Выяснять я не стал. Просто вышел и дверь за собой закрыл. По крайней мере, хоть сейчас я точно могу сделать то, о чем сестра просит.

Теперь, когда в нашей семье появился пятый, незваный и ненавистный персонаж, которого невозможно было выставить вон, не гость и не родственник, пятый член нашей семьи, хотя нас по-прежнему четверо, жизнь незаметно поменялась в худшую сторону. Возможно, только отец не замечал перемен или просто не говорил об этом, раз и мы молчали.

Алина никогда особо не любила сидеть дома, тем более с наступлением теплой погоды. Делить со мной комнату и гаджеты — так себе удовольствие. Подруг к себе не водила, с ночевками их не оставляла, немного стесняясь меня и почему-то побаиваясь отцовой реакции.

Однажды он сказал, что терпеть не может посторонних в нашей квартире и не намерен себя ограничивать на своей территории в угоду чужим людям. Но это было сказано, во-первых, в сердцах, когда они с мамой повздорили, а во-вторых, уже после смерти бабушки. При жизни тещи отец никак не показывал, что его стесняет бабушкино присутствие. Так что уж кому-кому, а Алине бояться было нечего. Но у каждого свои заморочки.

Теперь же я был очень удивлен, вернувшись уже под вечер и обнаружив сестру дома. Погода стояла отменная, теплынь, все цвело. Своими ушами слышал, как Алина с мамой обсуждали какую-то вечеринку, на которую собирался весь класс и еще какие-то ребята.

— Ты чего дома делаешь? У вас же тусовка. Даже я запомнил.

Никогда не было такого, чтобы Алина упустила возможность потусить. Но все когда-нибудь происходит в первый раз.

— Не пойду я никуда, — глухо откликнулась сестра. — Буду теперь с Палашкой тусоваться. Вдруг она при всех начнет вопить? Ты представляешь, что будет? Еще не хватало, чтобы меня и друзья психбольной считали.

— Никто тебя не считает психбольной. Я не считаю. И мама не считает. Ты же сама знаешь, что никакая не психбольная.

Никогда еще я не врал так легко.

Сестра посмотрела на меня огромными глазами, вдруг обняла крепко-крепко, обеими руками, и заплакала. Мне кажется, я никогда в жизни не слышал, чтобы у нее была такая истерика. Наверное, надо было маму позвать, но не вырываться же. Поэтому я просто обнял сестру в ответ, подумал — и по голове погладил. Раньше сестра посмеялась бы надо мной. Лучше бы как раньше…

— Я не могу так больше, братик, не могу… Мне плохо, и давит как-то… Как мне жить такой? Всем только лучше без меня будет. Хотела… Хотела что-то сделать с собой, но испугалась. И маму жалко. И страшно.

— Ты что, сдурела? Обалдела совсем? Даже не смей!

У меня даже затряслось все внутри при мысли, что сестра могла дойти до такого. Как можно из-за такой ерунды умереть? Ну подумаешь — иногда другим голосом разговаривает. Это даже прикольно, если особо не вникать. Люди вон без рук, без ног живут, а она…

Нет, плохое сравнение… Сразу тот врач из поликлиники вспомнился… Вот бабушка наша… Бабушка когда умерла, у нас и места больше стало, и никто теперь не доводил, а все равно — такое опустошение. И даже жалко, что огрызался на нее, мог бы и потерпеть, пропустить мимо ушей.

А тут Алина…

Вдруг сестра куда-то мне в плечо пробормотала:

— А вдруг она убьет кого-нибудь из вас, ты об этом подумал? Я же не переживу…

Внутри у меня похолодело. Не потому, что я испугался Палашки, а за сестру очень страшно стало. Одно дело, если бы ее упекли в больницу. Это совсем другое. Но убьет — вообще запредел.

— Ты глупая совсем, что ли? Ничего она нам не сделает. Это же только слова, Алин, только слова! Она ведь — только слова.

— А врач?

Сестра смотрела на меня уже совсем другими глазами: полными надежды, ожидания, что я сейчас все разрулю. Блин, но я ведь моложе нее! Почему если я пацан, то обязательно должен…

— Это совпадение, Алин. Просто совпадение, мы все это знаем. И мама. И ты.

— Но эта знала же, что будет…

— Врет. Заливает. Гонит.

— А вот и нет, а вот и нет! Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой! Тпру-у, пру-у. Бз-з-з! Бз-з-з!

Прорвалась, поганая Палашка.

Алина при этом выглядела очень жутко: как будто почернела вся, да еще с этим бессмысленным бормотанием на самом деле напоминала какую-то нечисть. И ее зрачки…

Я специально смотрел в интернете: человек не может произвольно, усилием мышц или чего там еще, сделать свои зрачки горизонтальными, если только сразу не родился с такой аномалией.

— Заткнись! — рявкнул я на икотку, и, к моему облегчению, опять вернулась сестра.

Лицо ее расслабилось, постепенно вернулся человеческий розовый цвет, щеки снова стали пухлее, и только бисеринки пота, стекающие по Алининым вискам, напоминали о приступе.

Я проснулся как от толчка. Пару секунд таращился в темноту, ничего не соображая, и только потом до меня стала доходить причина: мозг среагировал на непривычный шум, которого ночью в нашей квартире быть не должно.

Когда живешь в семье, то уже по одной только манере щелкать выключателем, ставить чашку на стол, покашливать узнаешь человека, даже не видя его. Что уж говорить о шагах!

Так вот сейчас по нашей погруженной в ночную тьму квартире ходил чужак! Шаги были чем-то похожи на бабушкины, но не ее. И, скорее всего, я от бабушкиного шарканья не проснулся бы. Спящий мозг не вспомнил бы, что бабушка давно умерла, и не насторожился бы, потому что звук знакомый и безопасный.

Сейчас кто-то чужой шаркал по нашему коридору, как у себя дома! Ну этого, конечно, быть не могло. Даже с учетом того, что мы живем на первом этаже.

Я поднялся и, пошатываясь со сна, пошел посмотреть, что