Парижское приключение - Элизабет Эштон

— Спасибо, я не курю, — отказалась Рени.

— Очень разумно, мадемуазель Торнтон. — Их глаза встретились, когда он прикуривал свою сигарету. И вновь эти темные бархатистые глаза, оттененные длинными густыми ресницами, заставили учащенно забиться ее сердце. Рени поспешно отвела взгляд.

— Но вы сильно рискуете, — тихо сказала Рени. — Миссис Брент, наверное, говорила вам, что я всего лишь фотомодель и мне не приходилось выходить в модельных платьях.

Ава что-то протестующе воскликнула, но Леон был непоколебим.

— Вы справитесь, — уверенно сказал он и поднялся. — Eh bien, давайте попробуем.

Рени неохотно проследовала за Авой к черному кадиллаку. Она молча садилась на заднее сиденье, пока он придерживал для нее дверцу машины. Ава быстро уселась спереди. По дороге к «Эрмитажу», расположенному недалеко от их отеля, Рени поняла, что ее втянули в это дело, даже не дождавшись ее согласия.

Прежде чем Рени оказалась в танцевальном зале с сияющими люстрами, она мельком заметила блеск паркета, роскошь обстановки и множество дорогих цветов. Испытывая внутренний трепет, она ступила в это громадное пространство и, преодолев его, оказалась в примыкавшей к нему небольшой комнате, где их встретила маленькая женщина в элегантном черном платье. Леон направился к длинному ряду платьев, которые зачехленными висели на плечиках.

Женщина что-то сказала по-французски, видимо, поинтересовалась, уж не нашел ли месье другую модель. Легким движением руки он указал на Рени.

— Мадемуазель Рени Торнтон. А это моя ассистентка, мадам Ламартин. Пожалуйста, наденьте на нее золотое парчовое.

Он оставил их вдвоем, и Рени покорно доверилась проворным рукам француженки.

Вечернее платье в стиле ампир с приподнятой линией талии оставляло плечи и руки целиком открытыми; лишь узкая золотистая тесемка проходила через плечо, и вместе с таким же поясом подчеркивала светло-янтарный цвет парчи. Простота линий платья говорила о высоком мастерстве модельера. Женщина собрала ее волосы на затылке, перевязала их золотистой тесьмой, и затем, отступив назад, осмотрела Рени и восхищенно выдохнула.

— Mademoiselle est belle![3]

Рени повернулась к высокому зеркалу. Платье как будто было сшито на нее. Мягкими мерцающими складками оно спадало к ступням, и было чуть светлее волос, собранных в прическу и полностью преобразивших ее лицо. Парча почти сливалась с кремовой кожей ее тела, лишь черные брови и ресницы резко выделялись на лице. Она ни разу в жизни не надевала платья, которое шло бы ей так, как это. Мадам Ламартин жестом попросила ее пригнуть голову и застегнула ей на шее тонкую цепочку с топазовой подвеской, а потом набросила на плечи воздушный шарф цвета светлой охры с золотистыми блестками. Ансамбль завершали длинные парчовые перчатки, доходившие ей до локтей, и большой нефритово-зеленый веер из перьев.

— Alors, vous etes prete?[4]

Рени кивнула. Полностью отрешенная, она не узнавала себя. Как во сне она вышла в зал.

В другом конце огромного помещения несколько человек ждали ее появления, но она видела только Леона. Их глаза, преодолев разделяющее их пространство, встретились, — в сумрачной глубине его глаз пылал огонь, они притягивали, как магнит, и Рени, завороженная, пошла к Леону. Она двигалась плавно и величаво, грациозно помахивая веером, остановилась в нескольких шагах от него, повернула голову в сторону и обольстительно-вызывающе прикрыла губы веером. Потом она сложила веер, повернулась прямо к нему, опустила глаза и замерла в ожидании его реакции. Но то, что произошло, было столь же неожиданным, сколь и театральным: Леон стремительно подался к ней и, опустившись на одно колено поднес к губам ее руку в перчатке. Зрители зааплодировали. И тотчас волшебное очарование было разбито. Рени, покраснев, поспешно отдернула руку. «Пижон! — гневно подумала она. Но затем честно призналась себе: — Я тоже хороша. Что на меня нашло? С какой стати я так вела себя?» Леон быстро поднялся и смущенно отошел от нее, и тут Рени показалось, что его порыв был спонтанным и он искренне выразил ей свое восхищение, а она поняла его неверно, и сейчас он, наверное, сожалел о своей несдержанности.

К ее удивлению, комплименты были адресованы Аве, и она принимала их так, будто это она вытащила на свет божий Рени, подобно фокуснику, достающему из шляпы белого кролика. Рени еще не успела осмыслить происшедшее, как ей объявили, что у нее будет два выхода, а Ава окончательно договорилась о съемках. Леон, словно желая исправить впечатление от своей порывистости, держался очень официально, даже сухо и старательно избегал ее взгляда. Рени пришлось примерить остальные модели: сначала короткое платье, вышитое блестящим черным бисером, затем другое — бледно-зеленое. За ними последовали брючные ансамбли. Один был сшит в восточном стиле — с длинной до колен туникой, из-под которой выглядывали широкие шаровары; второй, из черного бархата, походил на мужской. К счастью, все параметры Джулии и Рени оказались совершенно одинаковыми.

Маленькая мадам Ламартин пыталась объяснить ей, когда и за кем она должна будет выходить, но она не говорила по-английски, а французский Рени исчерпывался школьной программой, и им было сложно понять друг друга. Рени узнала, что ей будут помогать переодеваться несколько ассистентов. Ей также пришлось запомнить аксессуары для каждой модели. Ава договорилась, чтобы из отеля «Три сосны» прислали ее вещи. После ланча, к которому она едва притронулась, у нее оставался всего час, чтобы отдохнуть перед тяжким испытанием.

Она сидела на подоконнике в своем «первоклассном» номере и смотрела на море, понимая, что расслабиться ей сейчас не удастся. Под ярким солнцем море было похоже на голубой шелк, отороченный кружевом волн, набегавших на золотой песок, благодаря которому это место стало таким популярным. Несколько парусников вошли в бухту, направляясь в сторону Ле Пулижана. Неужели всего несколько часов назад она, вся дрожа, стояла на этом берегу и смотрела на плывущего Леона? С того момента она невзлюбила его. Она не собиралась повторять ошибок своей матери и стать жертвой смазливой внешности и обаяния. Обаянием Леон обладал с избытком и пользовался им, словно поворачивал ручку крана. Презирая себя, она вспомнила тот момент, когда и сама не смогла устоять перед ним. Нет, это больше не должно повториться. Пока длится этот безумный показ, нужно будет держаться с ним холодно и надменно.

Дневное представление полностью сбило Рени с толку. Как она призналась Леону, ей не приходилось работать манекенщицей. Весь ее небольшой опыт ограничивался позированием перед фотокамерой, а это было совсем не то, что предстоящий живой показ. Одна из манекенщиц Леона, Селеста, грациозная темноволосая девушка, говорившая только по-французски, взглянула на Рени, пожала плечами и пробормотала: «Anglaise[5]». В своей неприязни она дошла до того, что забрала аксессуары Рени, чтобы приспособить их к своим платьям, что было совершенно ни к чему, потому что ее собственные лежали рядом. Были еще четыре девушки; две из них сегодня представляли костюмы двух других домов моделей. Один из домов прислал сюда менеджера по продажам — некрасивую худую женщину, в облике которой, однако, угадывался неповторимый парижский шик. Эта женщина просто игнорировала Рени, чего нельзя было сказать о толстом лысом коротышке, который оказался главным дизайнером другого дома моделей. Рени заметила на себе его взгляд, когда он разговаривал с Леоном, — наверняка он интересовался, где тот раздобыл это неуклюжее создание. Действительно, речь тогда шла о ней, но он вовсе не иронизировал, а напротив, выражал свое восхищение.

Наконец представление завершилось, и у нее оставалось достаточно времени для того, чтобы собраться с мыслями перед вечерним показом. Рени отчаянно проклинала Аву, которая настояла на ее втором выходе. Если бы из Парижа сразу выслали другую манекенщицу, то Рени уже была бы свободна и смогла бы вернуться домой и успеть к условленной встрече с Барри. Вместо этого ей пришлось телеграфировать ему, что она задерживается, и сейчас он наверняка злится на нее.

Однако отдыхала она недолго. В дверь постучала мадам Ламартин и велела ей спуститься и надеть золотое парчовое платье. Рени понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, чего от нее хотят. Еще раз нарядив Рени в парчу, ее привели в номер миссис Мортон, американки, жены одного депутата. В пышной гостиной номера она увидела Леона. Миссис Мортон была очарована этим платьем, и Леон заверил ее, что для нее будет сшит второй экземпляр. Волосы американки были выкрашены в медный цвет, а глаза густо подведены черной тушью. Без сомнения, она вообразила, что будет смотреться в этом платье так же, как Рени; но поскольку она была лет на пятнадцать старше и весила фунтов на двадцать больше, то Рени показалось это маловероятным. Но платье стоило несколько сотен фунтов, и лесть Леона была понятной. Наконец назначили время примерки, которая должна была состояться в Париже, и Рени была отпущена.