Муха и самозванный принц - Евгений Некрасов

— Вот тебя и пронесло со свежатинки, — заключил бармен, не подозревая, что оскорбляет собеседника. Ерш вырос на продуктах с чужого стола. Когда бы он попробовал хорошей колбасы с матерью-уборщицей! А осетрина, а крабы, а маринованные осьминоги и еще тьма деликатесов! И сроду у Ерша ничего не болело. Но попробуй, докажи свое бармену, когда сам сказал, что живот прихватило.

— Привязался! — буркнул он.

— Да я ничего, — миролюбиво оскалился бармен, — я понимаю, на халяву уксус сладкий.

Ерш вздернул подбородок и отошел на свое место у конторки портье. Надо было улучить момент и положить на место запасной ключ от номера. Сейчас поднимется хай, начнут все проверять, а ключик на месте. Пусть полежит, вечером его можно будет взять снова.

Бармен, разглядывая на просвет протертый бокал, подмигнул Ершу сквозь кривое стекло. Издевайся, недолго осталось. Еще два дня и полторы ночи, и Ерш свободен и богат. Такие бары вместе с барменами он сможет покупать, как другие бутылочку воды. Не сразу, конечно. Ерш умный, Ерш понимает всю пагубность резких движений. Заныкать брюлики надолго, на годы — он дольше ждал. Окончить школу, уехать в далекий город…

В кармане запищала мобила. Хозяин! Будет узнавать, как его поручение, а поручение не выполнено.

— Говорить можешь? — спросил Хозяин.

— Сейчас! — Ерш выскочил в промороженный подъезд. — Теперь могу.

— Что там у вас?! — рявкнул Хозяин.

Неужели уже знает? Ерш давно подозревал, что кроме него у Хозяина есть человек в музее.

— Не успел чуток, — замямлил он. — Вечером все сделаю.

— Что не успел? — злился Хозяин

— Как вы говорили: в номере забрать…

— Я ничего не говорил.

— Ну, баба ваша, — поправился Ерш.

— Ты пьяный, что ли?

Ерш оскорбился:

— Я на работе! Вы ж знаете, нам нельзя.

— А что несешь?!

— Она позвонила по вашей мобиле и все мне передала, — медленно и, как ему казалось, очень понятно стал объяснять Ерш. — Я пошел в двести шестой номер, а тут девчонка приехала вселяться. Слышу, ключом в замке ковыряет. Мне минуты не хватило.

— Ты давал кому-нибудь номер своего телефона? — холодно спросил Хозяин. Ерш поежился то ли от забравшегося за шиворот мороза, то ли от этого голоса.

— Как можно! Я ж сам его не знаю.

— Ладно, разберемся. По телефону не звонить. К тебе подойдут, — буркнул Хозяин и отключился.

— А как же… — промямлил Ерш в онемевшую трубку, и тут до него дошло.

Кто-то выследил Хозяина и сделал себе телефон-близнец. На рынке три киоска занимались этим бизнесом, называется — фрикерство. Ершу объясняли: мобила — это радиопередатчик, значит, можно настроить на ее волну приемник, скопировать коды и запрограммировать на тот же номер другую мобилу. Получаются телефоны-близнецы: по одному набирают номер, на другом появляются цифры; по одному говорят, по другому слышно.

Тот, кто скопировал телефон, знает номера, по которым звонил Хозяин, но не знает людей. Вот Ерша не знал, только понял из подслушанного разговора: он в музее. Звяк ему на мобилу: «Иди в двести шестой номер», а сам где-то засел и подглядывал, кто пойдет… Теперь этот стукачок неизвестный будет по одному вычислять всю бригаду Хозяина. Кто он? Не Папаша Мюллер, железно: Ерш видел, как его джип отваливал от музея.

Враг мог оказаться и любым из отдыхающих со второго этажа, и горничной, и девчонкой, которая чуть не сорвала с Ерша маску. Он мог работать на Папашу Мюллера, а мог влезть в дело со стороны. Бригада Алибабы не одна в районе, уж Ерш-то сечет фишку, обучился у карманников: прежде чем красть, узнай, на чьей ты земле и спроси разрешения. Есть еще Филимон, есть старый вор в законе Кузовок; иногда, проверяя местных на прочность, пытаются хозяйничать солнцевские. Каждый следит за другими, каждый рад урвать чужой кусок. А все драгоценности «Райских кущ» — кусок очень лакомый.

Глава VIII МУЗЕЙНЫЕ СЕКРЕТЫ

Вскочив на ноги, противник исчез из поля зрения. Маша только услышала мягкий топот и хлопок двери.

Оглушенная ударом Надюха сидела на полу.

— Кто это был, ты видела?

— Как тебя, — подтвердила Маша. — Ниф-Ниф. Или Нуф-Нуф.

— Маска?

— Ага.

Надюха потянулась ощупать лицо, схватилась за сплющенный дверью нос Бабы Яги и с ужасом отдернула руки.

— Тьфу ты! — Она сняла маску и с вызовом посмотрела на Машу.

У колбасной принцессы оказалась добрейшая мордаха, похожая на детский рисунок красавицы: глаза огромные, носик пуговкой, рот с булавочную головку. Из-за этого казалось, что у красавицы многовато щек.

— Вот такая я хрюшка, — вздохнула Надюха. — Это тебе, Манюня, повезло на физиономию, а я, когда раздавали красоту, стояла за языком. С моей внешностью приходится над всеми смеяться, а то саму засмеют…

— Я тоже толстеть начинаю, — поделилась Маша. — Два дня на яблоках, и все в норме. Хочешь, поголодаем вместе?

Колбасная принцесса встала.

Колбасная принцесса уперла руки в бока.

— Да ты что?! — возмутилась она. — Здесь повар-француз, такую готовку только в Париже попробуешь, а ты — голодать?!

В номер даже не стали заходить, а сразу пошли за музейным начальством. Мало ли какие ценности могли пропасть.

Сухая старушка, заместитель директора по науке, сверила всю обстановку по списку. Кровать Тургенева на месте, диван художника Серова тоже. Пересчитала книги в запертом от постояльцев шкафу. Потрогала отломанную и прилепленную пластилином завитушку на старинной люстре. Нет, и завитушку не стащили.

В конце концов старушка решила, что злоумышленник покушался на книги. Маша имела на этот счет свое мнение, но помалкивала.

Как только старушка ушла, она тактично выпроводила расположившуюся поболтать Надюху, заперлась и стала обыскивать комнату.

Загадку человека в маске Маша считала раскрытой. Эльчин, все сходилось на нем. Во-первых, у нее не было других врагов. Во-вторых, в номере до сегодняшнего дня жил Амиров-папа, у которого Эльчин мог еще давно взять второй ключ. Не исключено, что музейная старушка права и нефтяной принц хотел украсть или испортить книги, чтобы свалить все на Машу. Поэтому начала она с книжного шкафа.

Старый замок так разболтался, что заколка, которой она пользовалась вместо отмычки, попадала в щели и застревала. Смешно: с новым пришлось бы меньше возиться. Маша добралась до книг и расчихалась. Ну и пылища! Кажется, после революции семнадцатого года здесь не вспоминали о влажной тряпке… Нет, два-три переплета выглядели посвежее, чем остальные. Книги недавно кто-то брал.

Маша бегло пролистала их на тот случай, если Эльчин вырвал или испортил страницы. На полях попадались надписи, сделанные, должно быть, кем-то из Мамонтовых или еще раньше — Аксаковым. Грамматика была старинная, с ятями и твердыми знаками где ни попадя, почерк изумительно ровный, а содержание пустое: «Жизненно», «Восторгъ!», а чаще латинское «Sic!». На Машин взгляд, кого-то забыли научить в детстве самому простому — не портить книжки. Хотя если он был великий, то про эти почеркушки еще могут написать научную статью: «Гоголь глазами Аксакова» или «Ромео и Джульетта» глазами… Ну и ну! Гравюра в «Ромео и Джульетте», изображавшая знаменитую сцену у балкона, была разрисована. У Джульетты появились усы и борода, а у Ромео — плоская шляпа канотье и галстук «кис-кис». Тот же безупречный почерк прокомментировал картинку в стихах:

Стоишь, бывало, кличешь: «Выйди, Машка!»А слышишь из окна: «Поди, отродье!»И на балконъ с ведромъ воды выходитъЕвpapaштабъ-ротмистръ Сутяжкинъ.

«Что за «рара»? — подумала Маша. — А, «папА» по-французски, с ударением на последнем слоге… А вдруг это Аксаков, когда был молодой? Аленький цветочек…»

В нехитром деле обыска есть секрет: чтобы ничего не пропустить, нужно двигаться в одну сторону. «Например, по часовой стрелке», — написано в учебнике криминалистики. Так один Машин знакомый начальник милиции рассказывал, что все поголовно милиционеры проводят обыск исключительно по часовой. Вот какова сила печатного слова. Из чувства протеста Маша решила проверить, как себя чувствует человек, производящий обыск против часовой стрелки. Человек чувствовал себя ужасно, потому что залез под кровать. Снизу на потемневшей от старости деревянной раме примостились россыпи засохших клопиных яичек.

Содрогаясь от брезгливости, Маша вылезла на свет. Желание продолжать обыск совершенно пропало. На одном характере она обшарила письменный стол — ничего. «Ты просто маленькая дурочка. Ты не умеешь искать. Отец бы нашел. И Дед», — сказала себе Маша и со злостью начала отодвигать от стен мебель. На полу оставались обмызганные шваброй уборщицы следы от ножек, доказывая, что мебель давно не сдвигали, и Маша делает ненужную работу. Но остановиться она не могла.