Привратник - Алексей Прозоров

— Теперь я догадываюсь, куда у нас на даче пропадает горох. Но ты продолжай.

— Если мы вспомним, что горошины — это гребешки световой волны, — улыбнулся Кудряжин, — то сразу станет ясно, что идущий от тебя свет не будет белым и равномерным. Волн окажется то густо, то пусто, будет происходить явление интерференции. Оказалась самая обычная звезда на расстоянии, кратном волне, гребни сложились, бумс — вот вам и пульсар. Или цефеида. Или барстер. В реальности же это самые обыкновенные и скромные, ничем не примечательные звезды. А как мы их воспринимаем, зависит только от их ускорения и удаления. И от возникающей при этом интерференции. Если звезда ускоряется в нашем направлении, скорость света растет, и нам мерещится рентгеновская звезда. Ускоряется в обратном направлении — спектр становится жутко красным, и звездочка размером с Солнце нам кажется безумным в своей мощи и огромности квазаром. Но на самом деле это всего лишь оптическая иллюзия. Комната кривых зеркал. Звезды во Вселенной тихие и скромные, никуда не разлетаются, ничего не жгут и не подрывают, тихо висят себе на своих спальных местах. Никаких парадоксов нет. Есть банальная волновая интерференция. Но теория относительности и Ватикан запрещают нам признавать возможность сложения скоростей! У них от этого коммерция ухудшается.

— Дима, ты уж определись, — попросил Варнак, — разгоняются у тебя звезды или стоят на месте. А то нестыковочка выходит.

— Ох, уж эти мне зоологи, — покачал головой Кудряжин. — Вспоминаем школу. Ньютон, закон тяготения. Чему равно ускорение свободного падения?

— Девять и восемь десятых, — отчеканил вбитые в детстве цифры Еремей.

— Правильно, — кивнул молодой ученый. — А космонавты на орбите стоят или падают?

— Падают, — вспомнил Варнак. — Просто из-за большой боковой скорости постоянно промахиваются.

— И это правильно. Они ускоряются с ускорением свободного падения и поэтому крутятся. Все, что крутится в нашей Вселенной, на самом деле ускоряется в направлении какого-то центра. А крутится в нашей Вселенной абсолютно все! Теперь понятно? Если галактика крутится, то ее звезды ускоряются к центру, и поэтому мы видим красное смещение. Они падают к центру от нас. Те, что находятся с другой стороны, падают к нам и дают синий спектр, но мы его не видим. Просто потому, что его заслоняют те звезды, что находятся с нашей стороны. И поэтому все галактики красные. Никаких парадоксов. Оптика, Ньютон и классическая механика. Все очень просто, если специально не пудрить людям мозги.

— Осталось непонятным, отчего теория Эйнштейна вызывает у вас такую ненависть, друг мой. — Истланд осторожно перещелкнул костяшками четок.

— А то вы не понимаете! Все эти теории относительности, преобразования Лоренца, гипотезы Планка и Пуанкаре создавались с единственной целью: подогнать волновые формулы Максвелла к безупречным выкладкам Ньютона, с которыми они категорически никак не стыковались. Придумать такие уравнения, которые подогнали бы неопровержимые факты к заведомо неверным предпосылкам. В итоге формулы-то придумали — но вот их физический смысл оказался горячечным бредом, при изложении которого один парадокс громоздился на другой, астрофизика превратилась в шоу уродцев, к микромиру теория оказалась вообще неприменима никаким боком, предсказательной силы в этой побасенке нет. И все ради чего? Ради мифического Акта Творения? И что самое обидное — светлая и красивая физическая теория, которая объясняла все без единого парадокса и на безупречных формулах классической физики, была тихо затерта лапкой и закопана в архивы, а ее автор немедленно убит. Все во имя квазаров и разлета галактик! Никто не должен стоять на пути!

— Неправда, — нахмурился монах. — Вальтера Ритца никто не убивал. Он умер от туберкулеза.

— Вот только на удивление вовремя! Сразу после выхода его совместной с Эйнштейном статьи, в которой они определились с разногласиями. У Ритца была готовая работа, в которой математика Вселенной разобрана по косточкам. Достаточно было ее просто опубликовать — и теорию Акта Творения все ученые подняли бы на смех! И надо же, как удачно «случайности» подсуетились! Одного — наверх, другого — под землю.

— А комментарий для зоологов? — попросил Варнак.

— Кто-то заплатил за то, чтобы мир науки получил яркую «пустышку», — обернулся к нему Дима. — Формулы, которые подгоняют факты под мифологию, не способны предсказать реальные свойства материи. Во времена Максвелла еще не знали сверхпроводимости, поэтому в его выкладках ее нет, нет никакого намека на такую возможность и в теориях Эйнштейна. И про сверхтекучесть тоже ни полнамека. А вот Ритц предсказал и то, и другое. Хотя Ритца и убили за два года до того, как это явление было обнаружено.

— Ах, вот оно что! — кивнул Еремей. — Копья ломали из-за квазаров, а дело оказалось в криофизике. В твоей любимой сверхпроводимости.

— Если бы Ритцу не мешали, — ответил Кудряжин, — сегодня у нас уже были бы сверхпроводники, работающие при комнатной температуре! А уровень энергетики вырос бы на пару порядков. Ерема, если бы не Ватикан с Эйнштейном, уже сегодня мы катались бы на Марс по турпутевкам, а не ковыряли гвоздиком системы охлаждения!

— Весьма сомнительное утверждение, — покачал головой монах. — Теория Гинзбурга-Ландау хорошо проработана и подтверждена практикой.

— Это лишь компиляция фактов, открытых случайным образом. Предсказательной силы в ней нет.

— Вы так говорите, словно можете представить альтернативные разработки. Вы что, Дмитрий, можете рассчитать порог сверхпроводимости для случайно выбранного материала чисто теоретически, на бумаге?

— Могу. Но вам это не понравится, святой отец. Мои формулы не христианские, в них нет Эйнштейна. Они основаны на преобразованиях Ритца.

— Вы преувеличиваете влияние Ватикана, мой друг. Да, разумеется, католическая церковь приложила немало усилий для продвижения в массы именно библейской теории астрофизики. Но не забывайте, Папский престол — это в первую очередь политическая структура. А во вторую — финансовая. Между тем, большинство христиан вовсе не политики и не стяжатели, они искреннее заинтересованы в познании Божьего замысла. Нас интересует истина, а не то, как ее можно использовать. Возьмем наш орден. Он не очень богат и никогда богатым не будет. Но мы всегда готовы предоставить кров и поддержку любому смертному, готовому посвятить себя истинной науке. Дворцов не будет, но хороший дом и некая сумма, которая позволит ученому и его семье вести достойную жизнь, — все это в ордене Экклезиаста гарантировано каждому. Тем более тому, кто способен собрать в стройную обоснованную теорию старые предсказания Вальтера Ритца.

— Ну-ка, стоп, самаритянин! — вскинулся Еремей, сообразив, что от общих теорий монах плавно и вкрадчиво перешел к прямой вербовке его подопечного. — Это еще что?! У Дмитрия своей серьезной работы хватает! Он нужен на АЭС и в институте. На нем сейчас сразу четыре проекта висят. Их нужно доводить до ума в первую очередь!

— Компенсаторы АЭС — это чисто инженерный прикладной вопрос. Любой справится. А мы говорим о фундаментальной науке.

— Если бы «любой», то по командиров… — И тут некстати в кармане проснулся телефон. Варнак сбросил бы звонок, но на экране высветился номер Зоримиры. Он вздохнул, нажал кнопку вызова, поднес к уху:

— Да?

— Немедленно возвращайся! — без предисловий потребовала ведьма. — Ты нужен Укрону!

— Какое «возвращайся», ты что? — Еремей поднялся, дернул дверь, но та, как назло, заела.

— Немедленно прыгай с поезда — и назад!

— Совсем с ума сошла? — Он заметил, что замок закрыт, повернул задвижку, дернул створку. Та наконец-то поддалась. — Забыла, какой завтра пик на графике?

— Сейчас не до пиков!

— Ты вообще думай, Зоренька, что сказываешь. — Он вышел в коридор, запер купе и пошагал в сторону. — Речь о живых людях идет. Сделаю свое дело и вернусь. Что случилось-то?

— Кошмар с ним случился! О раскрытии печатей вещает, грехах и бедах, и о каре своей позорной. Я не понимаю ничего, Рома! Он чего-то хочет, требует, но не говорит! Приезжай, может, хоть ты разберешься. Хотя бы рядом побудь.

— Да… — Волчьими ушами Варнак услышал, как Истланд заговорил с Кудряжиным о важности науки и о том, что орден готов хорошо оплатить труд по развитию теории Ритца, волчьей же мордой двинулся вперед и предупреждающе зарычал.

Монах чуть не подпрыгнул, с изумлением уставившись на зверя:

— Ты что, меня понимаешь?

— Еще как. Они с Еремеем точно одно целое, — ответила Катя. — Иногда кажется, что Вывей все его мысли и желания на расстоянии угадывает. А вы что, можете купить нам домик в Швейцарии?

— Будем только рады, — ответил вербовщик. — Жизнь там намного дешевле, чем в Москве, а мы заинтересованы, чтобы хороший теоретик пребывал в комфорте. Он не должен думать о деньгах или трубах. Он должен заниматься своим делом.