Операция «Моджахед» - Лев Пучков

Моджахед зашел, а с ним и наш брат... Наши в таких группах нужны как фактор инициативы. Местные мнутся, церемонии разводят, неудобно им, видишь ли, своих обирать. Ни один нормальный чеченец не позволит себе нагло хозяйничать в доме соплеменника, так они воспитаны. А нашим совершенно без разницы. Ходят, смотрят, где что лежит, берут, что приглянулось. Обычно никто не возражает, хотя и недовольны. Как гостю возразить? Даже если барана со двора тянет, все равно нельзя виду показать, что обиделся. В результате из любого села уходим с хорошим запасом. Кстати, без всякого преувеличения можно сказать, что Абу является образцом корректности в данном вопросе. Другие позволяют себе гораздо большее. Могут по окнам пальнуть, двери выломать, побаловать с молоденькими девчонками. Мы так не делаем. Зачем обострять и без того непростые отношения? И так дадут, главное, правильный подход найти...

В этот раз тоже все сделали как всегда. Разбили по группам, пустили по дворам, сами встали неподалеку от выезда из села.

Уже через несколько минут стало понятно, что все идет не так, как обычно. Сначала была легкая перебранка, которая доносилась из тех дворов, что располагались поблизости от нас. Чуть позже, когда на пятачке возле нас появились первые бараны и сумки с вещами, перебранка переросла в откровенную ругань и уже очень скоро по всему селу стоял какой-то нехороший гвалт: угрозы, проклятия, обещания немедленной смерти, женские крики...

Абу позвал одного из наших людей Хамида и спросил, что происходит. Тот ответил, что местные жители неправильно понимают мероприятие. Уверены, что мы адресом ошиблись. Говорят, что это произвол. Они тут со времен третьего имама[3] никому не платили дань. Завтра обещали идти к Шамилю, жаловаться. Им сказали, что Шамиль в курсе — не верят...

— Опять Шамиль! Всегда — Шамиль... — досадливо буркнул Абу. — Они что, думают, что он из рода пророка? Иди, занимайтесь дальше. Если кто-то будет особо артачиться, поступайте по всей строгости военного времени. Ступай...

Не успел Хамид уйти, неподалеку раздался истошный женский визг, автоматная очередь и злобные крики мужчин.

— Ну, началось! — встревожился Шааман Атабаев, стоявший с тремя своими людьми неподалеку от нас — Пойду, посмотрю, что там такое...

На этом привычная уже для нас вечерняя изоляция сельчан закончилась. Тотчас же отовсюду стали собираться люди — с фонариками, керосиновыми лампами, некоторые даже с факелами. Минут через пять Шааман вернулся, чтобы доложить, что произошло.

Дело, в принципе, выеденного яйца не стоило. Наш человек потянул на выход барана — хозяин рядом стоял, ничего не сказал. А тут выскочила из дома дочка хозяина, совсем девчонка еще, не разобралась в ситуации и вцепилась в нашего человека. Он ее отпихнул и неловко — упала девчонка, головой ударилась. Отец ее, недолго думая, выхватил кинжал — шустрый дед попался! — и кинулся к нашему, хотел горло резать. Ну наш и пальнул ему под ноги, для острастки. Одна пуля срикошетила в камень, попала хозяину в ногу. Вот и все.

Пока Шааман рассказывал, собралась толпа. Стоят недалеко, переговариваются, смотрят враждебно — светло стало, как днем, от факелов и фонарей. И никто не выдвигает никаких требований, упреков либо обвинений, просто стоят и смотрят, как будто оценивают...

В воздухе повисло напряжение. Я чеченцев достаточно хорошо знаю, они в поведении своем похожи на волчью стаю. Это женщины их горазды орать и волосы на себе рвать. А если мужики в такой ситуации в кучу собрались, криков не будет. Это как волки и лев. Если волки решат, что лев слабый, молча бросятся на него и загрызут. Если лев покажет, что он сильный, волки так же молча отступят, признают его силу. Только после этого льву уже нельзя будет спокойно ходить по волчьей земле. Волки перестанут есть и спать, будут ежечасно караулить льва. И все равно потом нападут исподтишка, когда он будет спать или не будет готов к нападению. Вот такая притча.

— Чего собрались? — мрачно пробурчал Абу, так и не дождавшись, чтобы ему кто-то что-нибудь сказал и чувствуя себя неловко под этими пристальными взглядами исподлобья. — Я их не звал. Пусть по домам идут, это не цирк...

В его голосе я чувствовал легкое замешательство. Каким бы крутым он себя ни мнил, толпа настроена враждебно, ведет себя довольно странно для такой ситуации, и кончиться это противостояние может чем угодно.

В толпе послышался легкий шум — люди раздались, пропуская какого-то мужчину. Мужчина сразу пошел к нам, и я узнал его: это был муфтий нашего района, уважаемый на всем Кавказе человек, хаджи[4], который как никто другой разбирался в вопросах религии и шариатского права.

«Ну, попал ты, Усман», — с тревогой подумал я про себя. Мне сейчас придется изворачиваться и из шкуры выскакивать, чтобы правильно перевести их беседу, сгладить резкости Абу и по возможности мягко интерпретировать вопросы муфтия. То есть с максимальной отдачей отработать те деньги, которые мне платят «Братья».

Муфтий дошел до нас и встал прямо перед лошадью Абу. Кивнув на то, что успели притащить наши сборщики — нескольких баранов и лежащие рядом мешки, он коротко сказал:

— Забирайте. Уходите. Вас никто не тронет.

Я не успел рта открыть, Абу опередил меня. Его знаний в чеченском хватило, чтобы понять, что сказал муфтий.

— Скажи этому полуграмотному молле, чтобы шел домой и ложился спать, — в голосе амира сквозило неприкрытое презрение. — Если он плохо учился в медресе, напомни ему, что есть такие вещи, как джихад и ушр[5]. Если он хоть немножко понимает толк в исламе, должен знать, что есть такие вещи.

Я несколько секунд размышлял, как бы это сгладить, и опять опоздал. Муфтий неожиданно заговорил на арабском — да так ловко, на аравийском диалекте, словно это был его родной язык.

— Полуграмотный молла немножко знает основополагающие догматы ислама и принципы гражданского устройства мусульманских государств, — муфтий усмехнулся. — Ушр имеют право собирать султан, халиф, имам либо его наиб. Мы тут в горах немного отстали от жизни... скажи нам, мы смиренно выслушаем: когда у нас объявили халифат? И что — был совет улемов, который избрал нового имама Северного Кавказа? А тебя, значит, назначили к нему наибом?

Он смеялся над амиром. Буквально в двух словах заткнул его за пояс — ответить тому было совершенно нечего. Никто никогда и никого не избирал, это было очевидно. То, что мы делали, было нашей личной инициативой.

— Слушай, хаджи, я ведь тебя просил — иди спать, — Абу сдерживался, но уже начал закипать, он не привык к такому обращению. — Идет джихад, все правоверные должны помогать, кто чем может. Это что, объяснять надо? Вот скажи, сколько ты — лично ты, убил неверных?

— Ты, видимо, шутишь, воин, — муфтий покачал головой. — Я служитель культа, мое дело — забота о душах правоверных. Я по сану не имею права прикасаться к оружию. Мое оружие — слово.

— Вот видишь! — воодушевился Абу. — Все вы только на словах храбрые. Значит, вы будете слова говорить, а моджахеды должны воевать?

Тут муфтий хотел что-то возразить, но Абу ему не дал: вскочил на своего любимого конька и начал пылко вещать о джихаде и о категориях мусульман. Те, кто воюет, те, кто помогает, и остальные — враги. Он кивнул мне — я громко переводил, чтобы остальные тоже имели возможность понимать суть диспута. Закончил он так:

— Ты, видимо, забыл основной принцип джихада: «...убей неверного...»? Это основной принцип! Если ты сам слаб и боишься прикасаться к оружию, давай, помогай воинам. Скажи своим людям, пусть расходятся по домам, не мешают нам делать свою работу. Пусть покажут, что они настоящие правоверные. Иначе мы все равно возьмем то, что нам надо... Но это уже будет не ушр, а джизья[6]. И мы постараемся, чтобы все правоверные узнали об этом...

— Кто тебе дал право подвергать ислам ревизии? — лицо муфтия в свете факелов было сурово, как древнее изваяние какого-то языческого божества. — Что вы себе позволяете, ты и такие, как ты? Основной принцип джихада: «убей неверного в себе», об этом знает каждый, кто хоть раз читал Книгу книг! Вы трактуете этот принцип так, как вам удобнее. Значит, что? Значит, вы — еретики.

— Прекрати, молла, — теперь было видно, что Абу сдерживается из последних сил — взгляд его в свете факелов отливал хищным блеском стали наполовину извлеченного из ножен кинжала. — Я тебя в последний раз прошу: скажи людям, пусть разойдутся. И сам уходи. Не доводи до беды.

Тут все было предельно ясно. После такого разговора муфтий должен был либо согласиться с амиром, либо перейти в разряд врагов — третьего, в соответствии с жизненной концепцией Абу, просто не дано.

— Я у себя дома, это моя земля, — непреклонно заявил муфтий. — А ты у меня в гостях. Какое ты имеешь право распоряжаться здесь? И потом, насколько мне известно, ваши спонсоры очень хорошо платят вам за эту войну. Почему же вы побираетесь, как последние нищие, тащите со дворов все, что плохо лежит? Нужны припасы — купите себе, денег у вас много.