Ночь масок и ножей - Л. Дж. Эндрюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне полагается доля моей матери в Доме Штромов. – Пекло, что же я делаю? Я винила в этом вспышку одуряющей боли от мысли, что мне еще одно лишнее мгновение не дадут подойти к Хагену.
Из-за моих внезапных слов слуги остановились и посмотрели на нас. Кто-то с ужасом, другие – с восторгом в глазах, оттого что наконец-то что-то интересное может произойти в Доме Штромов.
– Твоей матери? – Бард отшвырнул наполовину съеденное яблоко и сделал шаг ко мне, его голос сочился обидной иронией. – О, бедная маленькая сестренка. Разве ты не понимаешь, что твоя шлюха-мать мертва?
– Достаточно, – отрезал Йенс. Он прищурил глаза, глядя с… отвращением, может, с презрением. Может, с чем-то еще. – Малин, ты сделаешь, как тебе велено. Я не хочу видеть тебя возле главного дома. Это мое последнее слово, девочка.
Бард подмигнул мне. Как бы я хотела вогнать свой кинжал ему в ногу, чтобы стереть эту ухмылку с лица. Но вместо того я, как всегда, кивнула. Я подчинилась слову моего отчима, подобрала лопату и повернулась к загону для свиней.
Мощенная булыжниками дорожка вела за угол главного дома. Йенсу не нужно было держать скот или свиные загоны. Он был человеком оружия. Одним из верных кузнецов оружейной Черного Дворца. Если бы я верила, что он добрый человек, я могла бы думать, что мой отчим добавил вонючие загоны и роскошные сады, чтобы дать своим слугам больше работы, дабы оправдать то, что он им платит и не дает оказаться на улице.
Но он был не таким человеком, кого я бы назвала добрым, так что ему, наверное, просто нравилось присутствие тупых существ, таких как норовящие удрать свиньи.
Возле загона мое горло пересохло так, что я не могла сглотнуть.
Внутри стоял Элоф, налаживая сломанный засов.
Вина кинжалом вонзалась в мою грудь всякий раз, когда сердце подскакивало при виде этого мужчины. Как будто я предавала единственного мальчика, которого когда-либо любила, этим неподобающим влечением к другому. Другому, который меня раздражал и был откровенно груб.
Элоф поднял глаза.
– Вам что-то нужно, дэнниск?
– Не от тебя.
Элоф не прервал работу, но его губы снова одуряюще дрогнули.
– И откуда же вам это знать?
– Хм-м. Ну, скажем, некое несварение подсказывает мне, что у тебя никогда не будет того, что я хочу.
– Как решительно вы это сказали. А мне многие говорили, что у меня талант исполнять самые сокровенные желания.
Мои внутренности скрутило. Его слова буквально сочились двусмысленностью, а я не хотела в этом разбираться.
– Какой неприятный сюрприз – встретить тебя здесь в течение дня.
– Я здесь сегодня нужен.
Я закатила глаза и поспешила к другой стороне калитки, где одна из свиней протиснулась наружу, – самая маленькая и самая шустрая. Я пыталась поймать животное, пока легкие не начали гореть.
Словами не передать, как противно мне было, что пришлось просить помощи у Элофа.
Он ничего не сказал, но блеск в его глазах-океанах говорил мне, что внутренне он чуть не кричал о том, что у него нашлось нечто, нужное мне. И так было до тех пор, пока животное наконец не оказалось за починенной калиткой.
– Солнце садится, дэнниск. Вам бы пора возвращаться в свою кроватку.
Я заправила пряди своих потных, грязных волос за ухо.
– А тебе пора бы найти кого-то другого, чтоб его донимать.
– Отлично сказано, дэнниск. Нет, правда, вы меня ранили.
– Хорошо. – Пекло. У меня мозгов было меньше, чем у треклятого камня, и Элоф знал об этом. Его заносчивый смех разбитым стеклом вонзался в меня, пока я заканчивала укреплять вновь выпрямленные столбы грязью и глиной, а он снова принялся кормить тупых свиней.
Моя работа замедлилась с того момента, как отчим потребовал, чтобы меня не было видно. Что такого ужасного было в том, чтобы подпустить меня к Хагену? Йенс знал, что мы близки; он никогда не пытался нас разлучать. Одно из его подозрительных проявлений доброты, которых я не понимала. А теперь казалось, что он знает что-то еще и держит меня в неведении, потому что не хочет, чтобы я была в курсе его секретов.
– Наверное, это к лучшему, что вы сегодня не будете путаться под ногами, дэнниск, – сказал Элоф, опершись одним локтем на черенок лопаты.
Я бросила на него мрачный взгляд.
– Что?
– Сегодня, когда ваш брат вернется. Я думаю, будет разумно не путаться под ногами.
Я что, про Хагена говорила вслух? Или мое лицо буквально кричало о том, что я еще сильнее сломлена оттого, что не могу увидеть брата? Я его проигнорировала и вытерла грязные руки о штаны.
Голос Элофа потемнел.
– Собственно говоря, я думаю, вам стоит поспешить на этот свой чердак. Сейчас же.
– Да как ты смеешь мне…
Слова задушил грохот колес по песку и щебенке. Сердце в моей груди остановилось. Я задержала дыхание и повернулась к передней подъездной дороге, ведущей к Дому Штромов.
О боги. Кареты Черного Дворца. Хаген. Кровь потекла быстрее, а слабую улыбку было никак не сдержать.
Пока мечта не превратилась в отвратительную реальность.
– Проклятье, – ругательство Элофа стало еще одним ножом в моей груди, доказательством того, что то, что я вижу, – правда.
– Маскарад, – сказала я, чуть дыша. Не кареты Черного Дворца. Это были повозки с масками, нарисованными на боках, и решетками на окнах. Такие повозки использовались, чтобы запирать и перевозить купленных альверов на Маскарад Аски.
Если что и доказывало, что альверы, занятые на маскараде, не были свободны, – так это решетки в тех повозках.
Мои колени ослабли, когда троица вооруженных скидгардов открыла одну из зарешеченных дверей и выволокла откуда-то сзади тощего слабого мужчину.
– Нет, – сказал Элоф чуть слышно. – Это невозможно.
Я не знала, что он имеет в виду. Все, что я слышала, – это свой собственный сдавленный крик:
– Хаген!
Глава 4
Воровка памяти
Я пронзительно вскрикнула, когда скидгарды заставили моего брата встать на колени.
Его волосы отросли до плеч. Борода вся сбилась в колтуны и заканчивалась чуть выше его сердца. На нем были лохмотья, а эти сильные, надежные руки теперь были тонкими и покрытыми синяками.
Я сделала шаг, желая броситься к подъездной дорожке, чтобы вступить в бой с любым, кто посмеет к нему прикоснуться, но кто-то остановил меня, крепко обхватив за талию.
Элоф прижал меня к своей широкой груди, оттаскивая назад.
Я
