Красный Барон - Андрей Посняков

— Клипер?

— Большой такой парусник. А сколько друзьям раздарено, о!

Собеседник неожиданно расхохотался, похлопал Громова по плечу и, отойдя в сторону, вернулся с каким-то свертком, в котором оказалась зачерствелая лепешка и сыр.

— Вот, — сглотнул слюну переводчик. — Кушайте, господин Андреас. Да, господин Жузеп восхищен вашими мускулами. Боюсь спросить… но он велит. Вы на галерах были?

— Х-ха! — понюхав сыр, молодой человек громко расхохотался. — Ну можно сказать, и так. Весь год пашу на работе, словно галерный раб, только вот где-нибудь за границей и отдыхаю. Париж, Рим, Бельгия… Теперь вот — Барселона. Что? Что еще за Питерборо? Может, Фарнборо? Ах — граф, о как! Граф Питерборо. Не, с графьями не знаком, говорил же уже. Чего-чего? Какая еще королева Анна? Нет, я все ж историк, знаю — была такая в Англии… где-то веке в восемнадцатом, но что из себя представляла… увы! Я в аспирантуре на первой русской революции специализировался. Что ты так вылупился, парень? Революшн — так и переводи. Ну переворот, бунт, мятеж! Крестьяне меня интересовали, отходничество… Какой-какой Филипп? Анжуйский? Да мало ли этих Филиппов!

Беседа закончилась далеко за полночь, похоже, что Жузеп утомился слушать, да и у паренька-переводчика язык уже еле ворочался.

— Все, Андреас! Спи, мой дорогой друг.

Хохотнув, толстяк пожелал Громову спокойной ночи и отправился в свой угол, по пути пнув кого-то ногой. Вскоре послышалось чавканье, а затем — и храп. А вот Андрей, несмотря на усталость, еще долго не мог уснуть — не очень-то привычно было лежать на гниловатой соломе, да еще откуда-то сильно воняло мочой — видать, по малому делу тюремщики на двор не выводили.

Лишь ближе к утру, когда в маленьком оконце уже забрезжил свет, узник смежил веки… но тут ему не дали уснуть — снаружи загремели ключами. Скрипнула дверь, кто-то что-то сказал повелительным голосом, тотчас же поднялись трое узников, среди которых был и Жузеп. Всех троих увели, с силой хлопнув дверью. Снова зазвенели ключи.

Громов перевернулся на правый бок… и почувствовал кого-то рядом.

— Господин, — тут же зашептали по-английски.

Андрей приоткрыл глаза:

— А, это ты. Что хотел?

— Господин, умоляю, помогите мне. — Темные глаза переводчика наполнились слезами. — Умоляю…

— Как же я могу тебе помочь? — резонно поинтересовался Громов. — Ну разве что когда выпустят — что-нибудь кому-нибудь сообщить. Впрочем, я даже имени твоего не знаю.

— Тсс! — оглянувшись, мальчишка испуганно приложил палец к губам. — Господин, умоляю, тише. Пока нет Жузепа… я… Вам и делать-то ничего не надо, просто скажите на допросе, что я тоже был с вами. Шпионил, подавал сигналы кораблю. Меня зовут Жоакин. Жоакин Перепелка.

— Хм, — Андрей спрятал улыбку. — Хорошо — не ласточка.

— Я вас прошу — скажите. Пожалуйста! Полсотни плетей мне точно не выдержать… а так… так нас повезут в Барселону, в главную городскую тюрьму. Там, может, разберутся или повесят… да пусть уж лучше повесят, чем умереть под кнутом! Все ж быстрее, без мук. А я за это твой амулет так спрячу, что нипочем не найдут. Странно, что его у тебя до сих пор не отобрали… Серебряный?

Мальчишка кивнул на цепочку.

— Сам ты серебряный! — неожиданно разозлился Громов. — Что ты тут за бред-то несешь?

— Несу? — Жоакин поморгал глазами. — Что несу, куда?

— Спи уже! Да, вот еще что забыл спросить…

В голову узника вдруг пришла одна хорошая мысль, жаль только — поздновато… впрочем, а почему поздновато? Вот вернется Жузеп… если вернется…

— Жузеп вернется?

— Спрашиваете! — мальчишка дернулся, как почему-то показалось Андрею — с ненавистью.

— Послушай-ка, Жоакин, — Громов доверительно улыбнулся. — Ты ведь должен знать… да наверняка знаешь! У Жузепа ведь мобильник где-то припрятан, а? Ведь не может быть, чтоб не припрятан. Ты не показывай, просто скажи — да или нет?

Подросток не успел ответить — во дворе послышались голоса, дверь распахнулась. Один из тюремщиков, входя в узилище, пнул лежавшего на старой соломе Громова ногой и что-то повелительно приказал. Что именно — понятно было и без перевода — «вставай, собирайся, иди!»

На допрос, надо полагать, вызывают. Кто тут у них допросы ведет? Следователь? Комиссар? Старший инспектор? Ну наконец-то хоть что-то сдвинулось. Хоть прояснится — к чему весь этот балаган, палаши эти дурацкие, костюмы… как в «Трех мушкетерах»…

Следователь (или инспектор), тучный, не первой молодости, господин с манерами самоуверенного болвана, начал допрос весьма необычно — вообще ничего не спрашивал, а говорил сам — пусть на ломаном английском, но вполне понятно. Правда, Громов его поначалу не особо слушал, пораженный как обстановкой кабинета, так и костюмом ведущего следствие.

Темный и фиолетовый бархат, кружева, золоченые пуговицы, на голове — самый настоящий парик. Восемнадцатый век, мать твою! И кабинет оформлен соответствующе — огромный, обитый темно-зеленой тканью, стол, похоже, что из мореного дуба, высокое, словно императорский трон, кресло с каким-то замысловатым вензелем на верхушке спинки, крепкие и с виду очень тяжелые лавки. Над креслом висел портрет некоего сумрачного лица в короне и горностаевой мантии, на столе, по левую руку следователя, важно располагался массивный подсвечник, а по правую — бронзовый письменный прибор самого древнего вида — с чернильницей и стаканом для гусиных (!) перьев, за который любой ценитель старины отдал бы большие деньги.

Ценитель старины… Андрей про себя хмыкнул — да они тут все ценители! Чем это стены обиты — велюром, что ли? И весь колорит эпохи соблюден, в принципе, правильно — ничего инородного: ни телефона на столе, ни, упаси боже, компьютера, даже старинного лампового радиоприемника, какого-нибудь «Телефункена» или «Филипса» — и того нет, хотя… хотя, наверное, ноутбук где-то поблизости все же имеется, иначе как же допрос вести — не гусиными же перьями писать. Впрочем, тучный господин как раз таким пером и размахивал, правда, ничего не писал — все уже давно было написано, о чем следователь и уведомил узника, кривя тонкие губы в нехорошей ухмылке:

— Все уже о вас написано, да! Спрашивать не буду — скажу.

Что ж, хотя бы английский был вполне понятен. Нет, ну надо же! Какой-то клуб архивариусов… в таком-то солидном учреждении! Это ж надо, превратить казенное помещение черт знает во что — еще б охотничьи трофеи на стенках развесили, головы всяких там антилоп, кабанов, медведей — как раз в проемах меж окнами. На окнах, кстати, тоже свинцовые рамы. Колорит, блин!

— Вы — английский шпион, господин Андреас! — следователь взмахнул пером, играя отблесками света на многочисленных, унизывающих бугристые артритные пальцы перстнях. Тоже еще, пижон дешевый!

— Впрочем, полагаю, это не есть ваше настоящее имя… да оно нам и не нужно, Божьей милостию мы уже все про вас знаем.

Громов не выдержал, улыбнулся — ага, Божьей милостию… Это все Жузеп, стукач чертов!

— Надеюсь, старина Жузеп не забыл доложить, что я — гражданин России!

— О, Россия, да, — охотно закивал пижон. — Я знаю, знаю. Царь Пеотр, Педру. Война со Швецией. Нелегко приходится, да, король Карл вояка умелый. А вы еще лезете в наши дела! Помогаете Габсбургам!

— Кому помогаю? — удивленно переспросил узник.

— Вы действительно думаете, что Карлос Австрийский будет нам добрым королем? Хотя… может быть, и был бы, но все честные испанцы душой и телом за Филиппа! Вот наш истинный король, чтоб там некоторые ни говорили.

Громов помотал головой — честно говоря, надоело уже этот бред слушать.

— Я бы хотел потребовать встречи с российским консулом.

— А есть такой?

Ну наконец-то, пожалуй, первая вменяемая фраза!

— Должен быть, — пожал плечами Андрей. — Не здесь, в Барселоне. Ну или в Мадриде — там-то уж обязательно.

— В Мадрид мы вас не повезем, — следователь оглушительно расхохотался и громко, несколько раз подряд, чихнул. — А-апчхи!

— Будьте здоровы, — вежливо пожелал узник.

Хозяин кабинета отмахнулся:

— Спасибо. Вижу, вы не из простонародья. Так Мадрида я вам не обещаю… а вот Барселону вы увидите. Вы ведь именно туда направлялись? Пусть там вас и допросят как следует, а мы… мы свое дело сделали.

— В Барселону? — Громов потер ладони. — Что ж, наверное, это и неплохо будет.

— Неплохо?! Х-хэ! — следователь взглянул на узника с некоей долей жалости. — Мы, конечно, могли бы и здесь призвать палача, но… Знаете, не хочу брать на себя лишней ответственности… и вам не советую! Видите — я с вами откровенен. Пусть уж в Барселоне, там все решат. А то еще помрете здесь у нас — кто отвечать будет? Правильно, не Филипп Анжуйский! Знаете, не думаю, чтоб у вас были сообщники здесь — зачем почтенному лорду Питерборо эта деревня? Хотя… если есть сообщники, так говорите лучше здесь, сразу. Предупреждаю, в Барселоне с вас спросят не так.