Трое - Максим Горький

- Ты, Терёха, надзирай за ним! Он - скаред!.. У него в подушке-то, поди, накоплено немало. Не зевай! Ему, старому кроту, веку немного осталось; ты с ним в дружбе, а у него - ни души родной!.. Сообрази, красавец!..

Вечера дедушка Еремей по-прежнему проводил в трактире около Терентия, разговаривая с горбуном о боге и делах человеческих. Горбун, живя в городе, стал ещё уродливее. Он как-то отсырел в своей работе; глаза у него стали тусклые, пугливые, тело точно растаяло в трактирной жаре. Грязная рубашка постоянно всползала на горб, обнажая поясницу. Разговаривая с кем-нибудь, Терентий всё время держал руки за спиной и оправлял рубашку быстрым движением рук, - казалось, он прячет что-то в свой горб.

Когда дед Еремей сидел на дворе, Терентий выходил на крыльцо и смотрел на него, прищуривая глаза и прислоняя ладонь ко лбу. Жёлтая бородёнка на его остром лице вздрагивала, он спрашивал виноватым голосом:

- Дедушка Ерёма! Не надо ли чего?

- Спасибо!.. Не надо... ничего не надо... - отвечал старик.

Горбун медленно повёртывался на тонких ногах и уходил.

- Не оправиться мне, - всё чаще говорил Еремей. - Видно, - время помирать!

И однажды, ложась спать в норе своей, он, после приступа кашля, забормотал:

- Рано, господи! Дела я моего не сделал!.. Деньги-то... сколько годов копил... На церковь. В деревне своей. Нужны людям божий храмы, убежище нам... Мало накопил я... Господи! В`орон летает, чует кус!.. Илюша, знай: деньги у меня... Не говори никому! Знай!..

Илья, выслушав бред старика, почувствовал себя носителем важной тайны и понял, кто в`орон.

Через несколько дней, придя из школы и раздеваясь в своём углу, Илья услыхал, что Еремей всхлипывает и хрипит, точно его душат:

- Кш... кшш... про-очь!..

Мальчик боязливо толкнулся в дверь к деду, - она была заперта.

За нею раздавался торопливый шёпот:

- Кшш!.. Господи... помилуй... помилуй...

Илья прислонил лицо к щели в переборке, замер, присмотрелся и увидал, что старик лежит на своей постели вверх грудью, размахивая руками.

- Дедушка! - тоскливо окрикнул мальчик.

Старик вздрогнул, приподнял голову и громко забормотал:

- Петруха, - гляди, - бо-ог! Это ему! Это - на храм... Кш... В`орон ты... Господи... тво-оё!.. Сохрани... помилуй... помилуй...

Илья дрожал от страха, но не мог уйти, глядя, как бессильно мотавшаяся в воздухе чёрная, сухая рука Еремея грозит крючковатым пальцем.

- Гляди - богово!.. Не моги!..

Потом дед весь подобрался и - вдруг сел на своём ложе. Белая борода его трепетала, как крыло летящего голубя. Он протянул руки вперёд и, сильно толкнув ими кого-то, свалился на пол.

Илья, взвизгнув, бросился вон. В ушах у него шипело, преследуя его:

"Кш... кш..."

Мальчик вбежал в трактир и, задыхаясь, крикнул:

- Помер...

Терентий охнул, затопал ногами на одном месте и стал судорожно оправлять рубаху, глядя на Петруху, стоявшего за буфетом.

- Ну что ж? - перекрестясь, строго сказал буфетчик. - Царство небесное! Хороший был старичок, между прочим... Пойду... погляжу... Илья, ты побудь здесь, - понадобится что, прибеги за мной, - слышишь? Яков, постой за буфетом...

Петруха пошёл, не торопясь, громко стукая каблуками... Мальчики слышали, как за дверями он сказал горбуну:

- Иди, иди, - дурья голова!..

Илья был сильно испуган, но испуг не мешал ему замечать всё, что творилось вокруг.

- Ты видел, как он помирал? - спросил Яков из-за стойки.

Илья посмотрел на него и ответил вопросом:

- А зачем они пошли туда?..

- Смотреть!.. Ты же их позвал!..

Илья крепко закрыл глаза, говоря:

- Как он его толкал!..

- Кого? - любопытно вытянув голову, спросил Яков.

- Чёрта! - ответил Илья не сразу.

- Ты видел чёрта? - подбегая к нему, тихо крикнул Яков. Но товарищ его снова закрыл глаза, не отвечая.

- Испугался? - дёргая его за рукав, спрашивал Яков.

- Погоди! - вдруг сказал Илья. - Я... выбегу на минуту... Ты отцу не говори, - ладно?

Подгоняемый своей догадкой, он через несколько секунд был в подвале, бесшумно, как мышонок, подкрался к щели в двери и вновь прильнул к ней. Дед был ещё жив, - хрипел... тело его валялось на полу у ног двух чёрных фигур.

Во мгле они обе сливались в одну - большую, уродливую. Илья разглядел, что дядя, стоя на коленях у ложа старика, торопливо зашивает подушку. Был ясно слышен шорох нитки, продёргиваемой сквозь материю. Петруха, стоя сзади Терентия, наклонясь над ним, шептал:

- Скорее... Говорил я тебе - держи наготове иглу с ниткой... Так нет, вздевать пришлось... Эх ты!

Шёпот Петрухи, вздохи умирающего, шорох нитки и жалобный звук воды, стекавшей в яму пред окном, - все эти звуки сливались в глухой шум, от него сознание мальчика помутилось. Он тихо откачнулся от стены и пошёл вон из подвала. Большое чёрное пятно вертелось колесом перед его глазами и шипело. Идя по лестнице, он крепко цеплялся руками за перила, с трудом поднимал ноги, а дойдя до двери, встал и тихо заплакал. Пред ним вертелся Яков, что-то говорил ему. Потом его толкнули в спину и раздался голос Перфишки:

- Кто - кого? Чем - почему? Помер? Ах, - ч-чёрт!.. - И, вновь толкнув Илью, сапожник побежал по лестнице так, что она затрещала под ударами его ног. Но внизу он громко и жалобно вскричал:

- Э-эхма-а!

Илья слышал, что по лестнице идут дядя, Петруха, ему не хотелось плакать при них, но он не мог сдержать своих слёз.

- Ах ты!.. - восклицал Перфишка. - Так вы были уж там?

Терентий прошёл мимо племянника, не взглянув на него, а Петруха, положив руку на плечо Ильи, сказал:

- Плачешь? Это хорошо... Значит, ты паренёк благодарный и содеянное тебе добро можешь понимать. Старик был тебе ба-альшим благодетелем!..

И, легонько оттолкнув Илью в сторону, добавил:

- Но, между прочим, в дверях не стой...

Илья вытер лицо рукавом рубахи и посмотрел на всех. Петруха уже стоял за буфетом, встряхивая кудрями. Пред ним стоял Перфишка и лукаво ухмылялся. Но лицо у него, несмотря на улыбку, было такое, как будто он только что проиграл в орлянку последний свой пятак.

- Ну-с, чего тебе, Перфил? - поводя бровями, строго спросил Петруха.

- Могарыча не будет? - сказал Перфишка.

- По какому такому случаю? - медленно и строго спросил буфетчик.

- Эхма! - вскричал сапожник, притопнув ногой по полу. - И рот широк, да не мне пирог! Так тому и быть! Одно слово - желаю здравствовать вам, Пётр Якимыч!

- Что ты мелешь? - миролюбиво спросил Петруха.

- Так я, - от простоты сердца!

- Стало быть, поднести тебе стаканчик, - к этому ты клонил? Хе-хе!

- Ха, ха, ха! - раскатился по трактиру звонкий смех сапожника.

Илья качнул головой, словно вытряхивая из неё что-то, и ушёл.

Он лёг спать не у себя в каморке, а в трактире, под столом, на котором Терентий мыл посуду. Горбун уложил племянничка, а сам начал вытирать столы. На стойке горела лампа, освещая бока пузатых чайников и бутылки в шкафу. В трактире было темно, в окна стучал мелкий дождь, толкался ветер... Терентий, похожий на огромного ежа, двигал столами и вздыхал. Когда он подходил близко к лампе, от него на пол ложилась густая тень, - Илье казалось, что это ползёт душа дедушки Еремея и шипит на дядю:

"Кш... кшш!.."

Мальчику было холодно и страшно. Душила сырость, - была суббота, пол только что вымыли, от него пахло гнилью. Ему хотелось попросить, чтобы дядя скорее лёг под стол, рядом с ним, но тяжёлое, нехорошее чувство мешало ему говорить с дядей. Воображение рисовало сутулую фигуру деда Еремея с его белой бородой, в памяти звучал ласковый скрипучий голос:

"Господь меру знает... Ничего-о!.."

- Ложился бы ты! - не вытерпев, сказал Илья жалобным голосом.

Горбун вздрогнул и замер. Потом тихо, робко ответил:

- Сейчас! Сейчас!.. - и завертелся около столов быстро, как кубарь. Илья, поняв, что дяде тоже страшно, подумал:

"Так тебе и надо!.."

Дробно стучал дождь. Огонь в лампе вздрагивал, а чайники и бутылки молча ухмылялись. Илья закрылся с головой дядиным полушубком и лежал, затаив дыхание. Но вот около него что-то завозилось. Он весь похолодел, высунул голову и увидал, что Терентий стоит на коленях, наклонив голову, так что подбородок его упирался в грудь, и шепчет:

- Господи, батюшка!.. Господи!

Шёпот был похож на хрип деда Еремея. Тьма в комнате как бы двигалась, и пол качался вместе с ней, а в трубах выл ветер.

- Не молись! - звонко крикнул Илья.

- Ой, что ты это? - вполголоса сказал горбун. - Спи, Христа ради!

- Не молись! - настойчиво повторил мальчик.

- Н-ну - не буду!..

Темнота и сырость всё тяжелее давили Илью, ему трудно было дышать, а внутри клокотал страх, жалость к деду, злое чувство к дяде. Он завозился на полу, сел и застонал.

- Что ты? Что!.. - испуганно шептал дядя, хватая его руками. Илья отталкивал его и со слезами в голосе, с тоской и ужасом говорил:

- Господи! Хоть бы спрятаться куда-нибудь... Господи!

Слёзы перехватили ему голос. Он с усилием глотнул гнилого воздуха и зарыдал, ткнув лицо в подушку.