Избранное - Ван Мэн

— Если бы вы отказались от встречи с этой дамой, мы бы вместе поужинали — так, запросто! — предложил Чжао. — А потом заехали бы к госпоже Ши. Ровно в половине девятого я доставлю вас в оперу… Мы смогли бы немного с вами поболтать!

Ни Цзао и рта не успел раскрыть, как кто-то из делегации воскликнул:

— Прекрасная идея!

Остальные также горячо поддержали предложение Чжао.

Ни Цзао было жаль упускать случай встретиться с дамой, но, с другой стороны, эти три часа позволили бы ему немного передохнуть и расслабиться, в чем он сейчас сильно нуждался. Кроме того, он почувствовал, что Чжао Вэйту хочет ему что-то сказать. Кивком головы он дал свое согласие.

Чжао Вэйту, кажется, испытывал большое воодушевление от того, что его предложение приняли. Оживленный, он тут же достал из кармана маленький электронный калькулятор и нажал на одну из кнопок: на миниатюрном табло зажглись цифры — номер телефона господина Вольфганга Штрауса, иначе Ши Фугана. Чжао снял телефонную трубку и легким движением пальца набрал на небольшой шкале семь цифр. В трубке послышались гудки. Через мгновение Чжао радостно воскликнул:

— Госпожа Ши? С приездом! Кто я? Вы не слышите? Наверное, еще в ушах гул самолета… Я Сяо-Чжао[7], Малыш Чжао.

Его манера разговора, интонация и весь вид совершенно не вязались с тем уголком земли, где они сейчас находились. Они не имели ничего общего ни с гражданством «госпожи Ши», ни с европейским происхождением самого господина Ши Фугана. Из телефонной трубки отчетливо доносился голос госпожи Ши. Ее чисто пекинскую речь украшала та интонация, которую можно было услышать в столице до Освобождения.

— Малыш Чжао? Ах ты проказник, откуда ты узнал, что я вернулась?

Ни Цзао сразу же забыл, где он находится в настоящий момент. Ему казалось, что он сейчас стоит в телефонной будке возле рынка Дунсы у храма Лунфусы.

— Из Пекина приехал один гость. Его отец — друг господина Ши. Догадайтесь! Что?.. Нет, не догадались… Это Ни, товарищ Ни Цзао. Ну как? — На другом конце провода наступило короткое молчание. Там никак не прореагировали. Ни Цзао стало не по себе. Его охватили сомнения: мудро ли он поступил, пытаясь найти этих людей. Приехал невесть откуда, откололся от группы, действует в одиночку… Была ли в этом необходимость? Поступок вздорный и глупый.

Чжао Вэйту по-прежнему держал трубку возле уха, но тон его речи изменился по сравнению с тем, каким он был в начале разговора. В голосе слышались нотки почтения.

— Госпожа Ши спрашивает, как зовут вашего батюшку: Ни Учэнь?

— Да, только Ни Учэн. «У» означает «я», а «чэн» — из слов «чэнши» — «искренность».

— Да, да, да! — Чжао сразу оживился и обрадовался. — Это сын господина Ни Учэна. Он давно хотел повидаться с вами… Нет, обедать не будет, мы уже здесь все устроили… Да, да. Около восьми он должен уйти. В половине девятого у него мероприятие… Хорошо! Значит, в семь двадцать мы приедем к вам и пробудем минут сорок. Ну какой еще прием? Вы же только с самолета… Обо мне не беспокойтесь. Речь в данном случае не обо мне, а о господине Ни. Вы, наверное, привезли с Филиппин манго… Ну и чашечку чая!

Чжао Вэйту со смехом положил трубку. Схватив Ни Цзао за руку, он потащил его из зала заседаний.

— Времени у нас в обрез, — сказал он, когда они вошли в лифт. — Здесь поблизости есть один маленький итальянский ресторанчик… Вы не против?.. Прекрасно, значит, вам по душе все новое! Это большое достоинство… Вот и спустились! Прошу!

Они вышли из лифта и направились к парадной двери, возле которой находилась конторка, освещенная мягким светом лампы. За конторкой, низко опустив голову, сидела женщина, ее лица почти не было видно. Она нажимала на какие-то кнопки, словно играла на фортепьяно. Чжао, проходя мимо конторки, поднял руку, пожелав доброго вечера. Женщина, слегка приподняв голову, что-то ответила на его приветствие. Ни Цзао успел заметить лишь ее лоб, покрытый сеточкой морщин. Чжао толкнул стеклянную дверь и, уступая гостю дорогу, вышел вслед за ним. С довольным видом, небрежно ступая, он широкими шагами направился к стоявшей у тротуара машине. Ни Цзао вдохнул напоенный влажной свежестью воздух. От листвы деревьев, мокрой после дождя, исходил нежный запах. Мелкие капельки влаги, попадая на лицо, словно гладили его. Подул ветерок, и Ни Цзао поежился от холода. Стояло лето, но погода сегодня была прохладная и хмурая, и ему показалось, что вернулась ранняя весна. Он знал, что город, где он сейчас находился, лежит примерно на той же широте, что и городок Мохэ в Хэйлунцзяне — на севере Китая. Он обнаружил это по карте, которую специально изучал перед отъездом. Да, сегодня почти так же, как весной: в любой момент может потеплеть или вдруг ударят заморозки.

Чжао подошел к оранжевой машине. На блестевшей от дождя крыше лежало несколько кленовых листьев, принесенных ветром. Чжао открыл переднюю дверь и предложил Ни Цзао сесть, после чего быстро обошел машину с другой стороны, сел на сиденье водителя и включил зажигание.

— Как хорошо, что я с вами встретился! О многом хочется поговорить, очень о многом!.. Не знаю только, с чего начать!

Машина выехала на проезжую часть улицы, изменила направление и, шурша колесами, покатила по шоссе. В зеркальце, закрепленном на ветровом стекле, Ни увидел задумчивое, странно вытянувшееся лицо Чжао Вэйту.

— Кто же вы? — В вопросе Ни Цзао слышался неподдельный интерес.

— Наверное, меня следовало бы расстрелять! — Чжао убрал правую руку с руля и махнул ею в воздухе. — В 1967 году я убежал из Китая, — проговорил он тихо. — В свое время я был кадровым работником — ганьбу… Извините, вероятно, слушать меня вам совершенно не интересно!

— Ничего, продолжайте, если, конечно, хотите сами… Ведь наш разговор неофициальный!

Справа от дороги показался серый домик, стоявший в стороне. Тускло мерцавшая в эти сумеречные часы неоновая вывеска сообщала, что здесь находится итальянский ресторан, где можно полакомиться пиццей. Машина остановилась, и они вышли. Ни Цзао почувствовал запах горячего сыра, ударивший ему в нос, через открытую дверь. Чжао Вэйту подошел к ярко освещенной стойке, выбрал блюда и тут же расплатился. Впервые после приезда за границу Ни Цзао увидел, что заказанные блюда следует оплачивать сразу. Поднявшись по скрипучей лестнице, они обогнули маленький фонтанчик и оказались в просторном низком зале, где было темно и жарко. В зале Ни Цзао увидел множество диковинных растений с крупными листьями, по стенам вились лианы. Зал был расположен на разных уровнях, и посетители ресторана могли выбирать себе место, где им заблагорассудится — внизу или на возвышении. Они подошли к небольшому столику и сели. До ушей Ни Цзао донеслись тихие мелодичные звуки стереомузыки. Знакомый мотив песни, которую обычно исполняют громко, сейчас звучал в другом ритме и тональности, из-за чего стал похож на скорбный стон или слабый вздох, исторгнутый из груди тяжело больного человека. Ни Цзао узнал любимую мелодию, хотя звуки музыки едва достигали слуха.

— Подождите немного, я схожу куплю вина!

Ни Цзао только сейчас заметил в углу зала небольшой бар.

— Я скоро вернусь! — Чжао поднялся. — Возьмем пива — под пиццу лучше всего идет именно пиво. Или хотите чего-нибудь покрепче?

— Пожалуй, немного виски!

— Прекрасно! — Глаза Чжао загорелись. — Со льдом или без? Безо льда? Вы молодец!.. — Он удалился, но скоро появился вновь, с привычной ловкостью неся пиво и стаканчик виски. Себе он заказал немного водки.

— Прозит!

— Прозит!

— Ах да, мне все-таки надо было бы вам представиться. Дело в том, что я знаю вас очень давно. С вами учился мой старший брат.

— Кто он?

— Чжао Вэйда!

— Как? Вы его младший брат? Так, значит, ты… — Ни Цзао машинально употребил «ты» вместо «вы».

— Да, я Вэйши!

— Вэйши? А как же ваша визитная карточка?..

— «Великого мужа»[8] из меня не получилось! — Чжао горько усмехнулся, но тут же его глаза озорно сощурились. — Я убежал и стал бездомной собакой, поэтому иероглиф «великий» я поменял на знак «ничтожный», а у иероглифа «муж» изменил длину черточки: верхнюю укоротил, а нижнюю удлинил. Так появился иероглиф «ту» — «земля». Теперь я жалкая, ничтожная «пылинка». О’кей?

— Европейцы тоже говорят «о’кей»? — Ни Цзао рассмеялся.

— Конечно! Американцы считают, что они верховодят всем миром, и мы в Европе охотно подчиняемся их руководству. Теперь мы по любому поводу говорим «о’кей»!.. Вы, разумеется, знаете, что вся наша семья — революционеры, коммунисты. Только один я в семье оказался «уродом». — Он замолчал и взглянул на собеседника. Выражение лица Ни Цзао не изменилось, он оставался спокойным и продолжал улыбаться. — …В свое время я работал в дипломатическом ведомстве. В университете учил французский, вторым языком был русский. В 1964 году, после кампании «четырех чисток»[9], меня отправили трудиться в деревню у подножия гор Циляньшань. Мне это не понравилось, на душе было погано. К тому же многого я тогда просто не понимал… В 1966 году, когда началась культурная революция, всех моих близких и родных схватили как спецагентов: отца, мать, старшую сестру с мужем, обоих братьев с женами. В общем, вся семья оказалась шпионским гнездом. И тогда я убежал…