Платон, сын Аполлона - Анатолий Домбровский

Платон не пропускал мимо ушей ни одного слова, сказанного Сократом, мысленно вёл с ним беседу. Он задавал Сократу вопросы, неслышно дискутировал с остальными участниками разговора, выступая то от имени учителя, то его собеседника. Но из-за почтения к Сократу так и не осмелился вступить с ним в открытый разговор. Пока он был всего лишь учеником, жадно внимающим учителю, но не смеющим говорить, а тем более спорить с ним. Однако в его мыслящей душе всё бурлило и кипело. А в том месте, где человек ощущает своё сердце, в нём росло и крепло с каждой новой встречей чувство восхищения Сократом, его несомненной мудростью, его правдой. Вот истинная правда: познать и определить, что есть добро и зло, установить верховный закон добра и зла и во всём следовать ему на благо себе и людям. Ведь главным человека и государства является закон всеобщего блага. И он, конечно, существует, он доступен постижению мудрых. Но сейчас нашу жизнь регулирует масса иных законов. Есть законы о том, что полезно, о том, что приятно, безопасно, выгодно, похвально, богоугодно, оправданно, что дозволено, красиво, и наоборот... Чтобы достичь благополучия, надо лишь убедить других, в том числе и богов, содействовать тебе во всём: в достижении выгоды (даже и нечестным путём), в получении богатства, удовольствий, славы, дорога к которым нередко пролегает через преступления и порок. Софисты учат тому, как для достижения собственных целей привлечь окружающих на свою сторону. Философия учит, как отличить истинное добро от зла и как творить добро...

Этот день был прекрасным. И всё вокруг было прекрасным: деревья, заботливо укрывшие их в своей прохладной тени, мельтешение солнечных бликов, ласкающих людей своими нежными прикосновениями, тихое журчание чистых и прозрачных вод Иллиса, щебетание птиц. Платон ощущал в душе спокойствие и радость: слова о добром, нежном, милом, красивом пробуждали самые лучшие, сладко щемящие воспоминания. Даже Тимандра всплыла на какое-то мгновение перед его внутренним взором — как нечто светлое, огненное, очаровательное. И тотчас же припомнились собственные стихи о ней: «Хотелось бы мне стать небом, чтобы глазами звёзд любоваться тобой...»

В беседу с Сократом в тот день вступали ещё многие: и Критон, и Критий, и Аполлодор, и Антисфен, и Алкивиад. Потом рабы были посланы в город за угощением: за вином, сыром, лепёшками и фруктами. Всё, что они принесли, расставили и разложили на скатертях, разостланных на траве под деревьями. Началась дружеская пирушка с заздравными речами, рассказами, анекдотами и даже обсуждением городских сплетен. Главной байкой была, кажется, та, что некто Евфилет, человек зажиточный и добропорядочный, убил Эратосфена, любовника своей жены. Лучше всех об этом происшествии был осведомлен Аристипп — он и пересказал историю недавнего убийства. Евфилет, человек суровый и простодушный, уехал из Афин в деревню, а когда вернулся домой, встретил соседку-старуху, которая поведала ему об измене жены, о том, что Эратосфен приходит к ней в дом и развлекается в своё удовольствие, и в этом любовникам потворствует служанка. Евфилет вызвал провинившуюся прислугу, допросил её, заставил во всём признаться и позвать Эратосфена от имени жены. После этого обманутый муж вернулся в дом и стал ждать. Когда Эратосфен явился, Евфилет выбежал на улицу и принялся созывать друзей. Вместе с ними он ворвался в спальню жены. Любовники лежали голыми в постели. Эратосфен хотел бежать, но Евфилет уложил его ударом кулака, скрутил и связал верёвкой. Эратосфен умолял пощадить его, предлагал выкуп, но Евфилет был непреклонен в своём гневе и убил сластолюбца.

   — Защитительную речь для Евфилета пишет Лисий, — сообщил в заключение своего рассказа Аристипп. — А коль это так, то Евфилета суд непременно оправдает.

   — Не потому его оправдают, что защитительную речь для него пишет искусный логограф Лисий, а потому, что таков закон: убийство любовника жены не считается преступлением. Этот закон всякий может прочесть на камне — он вырезан там по указу Ареопага[30] и гласит: «Неповинен в убийстве тот, кто покарает смертью прелюбодея, если застигнет его вместе со своей женой», — сказал Сократ.

   — И ты считаешь это справедливым? — спросил Критий, дядя Платона. — Разве причиняет любовник мужу любовницы зло, заслуживающее такого наказания?

   — К тому же жене он причиняет только удовольствие, — смеясь, заметил Аристипп.

   — Имущества у мужа он не отнял, а если и попользовался его женой, то ведь мы и сами часто отдаём соседям что-либо взаймы, чтобы те попользовались и потом вернули: то мула, то телегу, то амфору... К тому же от такой «ссуды» владельцу может быть и польза. Скажем, у жены родится ещё один ребёнок. А если он не понравится мужу, его можно, в конце концов, отнести к Камню Подкидышей, где каждое утро находят младенцев работорговцы и бездетные... Какой же урон нанесён Евфилету Эратосфеном, Перикл? — спросил Критий.

   — Вот когда у твоей жены появится любовник, тогда и узнаешь, — ответил Сократ. — Или отмени старый закон и введи новый, согласно которому афиняне будут карать тех, кто требует от своих жён верности, а соблазнителей чужих жён станут оправдывать. Отеческие законы должны соблюдаться не потому, что за них выступают искусные составители речей, а потому, что в их основе — истина жизни. Впрочем, если бы ты, Критий, выступил в суде против Евфилета, ты, пожалуй, признал бы его виновным, а закон несправедливым. Поэтому судить надо не по впечатлению от речи защитника или обвинителя, как это теперь часто случается, а строго следуя существующим законам.

   — Согласись, однако, что есть и глупые законы, — стоял на своём Критий.

   — В таком случае как мы отличим хорошие законы от несовершенных? — спросил Сократ. — Не на основании же твоего мнения о них, Критий, или мнения Лисия?

   — Ты хочешь сказать, что на основании твоего мнения, Сократ?

Этот выпад дяди против Сократа Платону не понравился. И вообще, в его отношениях с Критием с некоторых пор появилась заметная трещина. Нет сомнения, дядя умён, талантлив, красив, к его мнению прислушиваются не только его друзья в гетериях, но даже Народное собрание. Это по его, дядюшкину ходатайству, было принято решение простить Алкивиаду его прежние грехи перед Афинами и предложить ему вернуться на родину. Немалая заслуга Крития и в том, что Алкивиад был снова избран стратегом. Хотя сделал он всё это не из любви к Алкивиаду, а по трезвому расчёту, полагая, что Алкивиад, в свою очередь, в благодарность за поддержку поможет ему, Критию, и его сторонникам прийти к власти. Критий даже сочинил по этому поводу элегию, посвятив Алкивиаду такие строки:

То предложенье, которым назад возвращён ты в отчизну,Сам я составил, прочёл и в исполненье привёл.

Устройство же власти в Афинах дяде Платона мыслилось несколько иным, чем существующее ныне. Он являлся ярым врагом демократии и считал, что государством должно управлять не Народное собрание, не избранные вожди, а лучшие люди Афин, аристократы, и, конечно, в своих интересах. С той поры как Алкивиад вернулся в Афины, Критий не упускал его из виду, часто встречался с ним и, как догадывался Платон, вёл со стратегом разговоры о совместных планах и действиях. Впрочем, похоже, ему это плохо удавалось: Алкивиад, судя по всему, настолько любил славу и власть, что не намеревался с кем-либо делиться, тем более с Критием, человеком хитрым и неверным. Алкивиад, конечно, понимал, что, как только у Крития появится возможность, он постарается оттеснить его, а может быть, и уничтожить. Как и Платон, стратег был немало наслышан о коварстве и жестокости Крития не только по отношению к своим врагам, но и к друзьям, проводившим с ним ночи в гетериях. Всякого не согласного с его мнением он начинал преследовать, оговаривать и в конце концов добивался того, что строптивца изгоняли из гетерий, а случалось, и из Афин под страхом неминуемой расправы.

Критий не раз пытался вовлечь в свои дела Платона, убеждая его в том, что выбрал правильную и безопасную дорогу к власти, которую намеревался вернуть в руки старых и благородных родов, отняв её «у шкуродёров и скотоводов». Так он называл нынешних вождей народа: владельца кожевенных мастерских Анита, скототорговца Лисикла и других, чей род не отличался ни древностью, ни благородством, словом, не принадлежал к числу «прекрасных и лучших». Именно с целью склонить племянника на свою сторону Критий познакомил Платона с Сократом. По замыслу дядюшки, рассуждения Сократа о том, что нынче государством правят неучи, своекорыстные выскочки и властолюбцы, должны были убедить Платона в необходимости перемен и в конечном итоге привлечь его на сторону Крития и его друзей. Платон и сам, как, впрочем, и многие другие аристократы, относился к демократическим устоям в Афинах с иронией. Теперь же, когда спартанцы едва ли не всюду — и на море, и на суше — одерживали победы над афинянами, к скороспелым и непродуманным решениям Народного собрания, касающимся войны со Спартой, стали если не враждебно, то с пренебрежением относиться не только аристократы, но и купцы, землевладельцы и даже простые крестьяне. Торговля из-за владычества Спарты на морях и островах совсем остановилась, а землевладельцы боялись высунуть нос из города, потому что повсюду в окрестностях Афин рыскали, выбираясь из Декелей, отряды спартанцев. Кстати, эту самую Декелею в своё время помог спартанцам захватить и укрепить опальный Алкивиад.