Профессия: жена философа. Стихи. Письма к Е. К. Герцык - Лидия Бердяева

Дневник и стихи Л. Ю. Бердяевой, представленные в книге, перекликаясь друг с другом, являют собой органичную цельность. Фактографичность дневниковых записей, все более лаконичных и отрывочных в 1940-е годы, дополняется поэтическими образами и чувствами, приоткрывая непосвященному мир необыденности и духовности, окружавший эту удивительную супружескую чету.

Е. В. Бронникова

22///23

 ДНЕВНИКИ

Тетрадь первая

1934

Суббота, 20 окт<ября>

Ждали Ни к обеду. Он опоздал, т. к. был задержан процессиями похорон Пуанкарэ[52]. Рассказал, что в книжном магазине Vrin, где он всегда берет книги, вел беседу с V., и тот ему сказал: «Вот всегда так! Ругают духовенство, а умирают, и это духовенство их хоронит. Пуанкарэ был масон и к католичеству не имел отношения, но родные устроили ему эти похороны».

Ни: «Всюду одно и то же! Всюду ложь! Ты знаешь (обращается ко мне), в последнее время меня преследует эта мысль: ложь! Всюду ложь! И как трудно жить тому, кто это видит! Вот почему мне теперь так близок Толстой».

[Я: «Я думаю, что большинство людей живут и действуют вполне искренно, а лживы те, которые во имя своих интересов и целей прикрываются и религией, и политикой, и моралью».

Ни: «Но как трудно жить тому, кто слишком хорошо все это видит!»

Я: «Но я предпочитаю эту трудную жизнь всякой другой. Лучше быть зрячей, чем слепой или полуслепой».]

Встав из-за стола, Ни бежит по лестнице в кабинет. Я вхожу вслед за ним...

Ни: «Я сегодня еще ни разу не присел за стол и ничего не написал. Это такое мученье, так хочется скорее за письменный стол!»

[Я целую его в голову и ухожу. Через несколько минут к нему идет Фед. Ив. Либ[53], наш милый, уютный Фед<ор> Ив<ано-вич>. Они о чем-то говорят, а затем Ф<едор> И<ванович> спускается вниз заниматься с Женей[54] рус<ским> языком.]

Сегодня Ни показал мне биографию Желябова[55] и прочитал то место, где Желябов задает вопрос о том, можно ли есть се-

27//28

ледку, не роскошь ли это. Там же описание его постели на рогоже и бревне.

[Я:] Вывернутая наизнанку христианская аскеза!

Пришел о. Стефан[56], тихий, спокойный. Он занялся переплетом для заработка. Я рада, что он опять в Париже и есть около мамы[57] хороший священник. К чаю приехала Нина Ивановна (княг<иня> Авалова[58]. С ней говорили о новых книгах. Она много и серьезно читает, несмотря на службу, ребенка. Одна из женщин [немногих] с подлинной жаждой знаний и духовного развития. Любит Блуа[59], Розанова...

Вечером Ни должен был ехать на собрание[60] с докладом Эренбурга о советских писателях, но собрание было отменено. Ходят слухи, будто младороссы[61] готовят демонстрацию Эренбургу.

Воскресенье, 21 октября

Утром на обедне в St.-Germain. Чудесный орган. К 5-ти ч. у нас: проф<ессор> Heinemann, уволенный из Франкфур<тско-го> универ<ситета>, философ[62], Г. П. Федотов[63] и Фед. Ив. (проф. Lieb). Воскресенье «мужское», ни одной дамы! Говорят по-фр<анцузски> на темы главным образом философ<ские>. Пр<офессор> Heinemann недавно приехал из Германии и говорит о полном одичании страны, о невозможности печатать и издавать фил<ософские> книги. Гитлер, по его словам, язычник. На похоронах Гинденбурга[64] он сказал: «Великий вождь ушел в страну Валгала[65]!»

Разговор очень оживленный. Ни шутит, острит, весел. На вопрос Heinemann'a, пишет ли он что-нибудь новое, Ни, смеясь: «Вот Шестов[66] в прошлый раз сказал, что за лето ничего не писал, не читал и ни о чем не думал и от этого очень поправился, а вот я, если б мне прописали хотя бы неделю ничего не писать и не читать, то я бы стал буйным помешанным!»

Уже в передней Либ говорит Ни, что, по его мнению, Парацельс[67] был предшественником Бердяева и Федорова...[68]

Чудная, теплая, лунная ночь...

Перед сном, как всегда, Ни приходит в мою комнату, садится [у постели] в большом кресле, и мы говорим о впечатлениях дня... Это часы, когда мы ведем самые интересные и интимные беседы и говорим друг другу все [самое важное]... «свое»... [Перед его уходом мы крестим друг друга с краткой мо

28//29

литвой.] Затем он идет к себе и еще работает, а я перед сном всегда читаю какую-нибудь книгу, а потом главу из Библии или Евангелия.

Сегодня, когда Ни пришел ко мне, я задала ему вопрос: проявляется ли воля Божья в зле? Так, когда убивают, можно ли сказать, что Бог участвует в этом факте тем, что Он не удерживает руку преступника? Я объясняю себе это так, что Бог не может этого сделать, т. к. Он не может нарушить свободу, в какой бы форме зла [или добра] эта свобода ни проявлялась.

[Ни соглашается со мной, но привносит мысль о тайно действующей силе, которая направляет все к благу.

Я: «Ты имеешь в виду Провидение?»]

Ни: «Если хочешь, но я боюсь так точно формулировать и определять то, что принадлежит тайне... Я нахожу, что теология слишком злоупотребляет этими определениями, не оставляя места для всего таинственного и этим рационализируя религию».

Я: «Я понимаю Провидение или Промысел Божий так: это план Божий, начертанный Им о мире и осуществляемый через все события и факты и мировой жизни, и жизни каждого отдельного человека. Итак, если совершается зло, факт зла, напр<имер>, убийство, то Бог, допуская этот факт, направляет все его последствия к благу, как отдельной души, так и мировой жизни. И если это не удается в том или ином случае, то вина должна падать не на Бога и Его Волю, а на тех, кто этой воле или этому плану Бога противится...»

Ни: «[Ты права, но] Я настаиваю на тайне, кот<орая> лежит в глубине всего совершающегося, и боюсь слишком большой рационализации этой тайны...»

Сегодня получена хвалебная статья о Ни в кат<олическом> журнале «CitéChrétienne*» одного рус<ского> католика[69]. Это первый русский, кот<орый> так пишет о Ни. Другие или ругали (в России), или молчат (здесь). Не знаю, что хуже.

Понедельник, 22 окт<ября>

За завтраком говорим о «салонности» современной фр<анцузской> литературы. Нет подлинной глубины. Все на поверхности... Изящно, остро, тонко и... пусто... За кофе появляется Фед<ор> Ив<анович>, приносит том Рильке, и мы долго говорим о нем, о его любви к России.