Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров

— Маховичок на четыреста, по верхнему угольнику — в середину корпуса. Ну, поправки какие, если че там.

— Ну, а ты чего думу старую гоняешь?

Стародумов растянулся в улыбке:

— Да так вроде и есть. Чего ж там — еще?

— Понял… Рассказываю. Во-первых. Маховик углов прицеливания у вас и так — «на четыреста», это — дальность прямого выстрела СВД, вернее, четыреста сорок метров, если я ничего не путаю. Следовательно, не хрен вообще его трогать в условиях леса и города. Вот когда будут дистанции — тоды и крути. Второе. Боковые поправки тоже не хрен лапать. Пусть стоит, как пристреляли, — здоровее будут. Тем паче — на таком расстоянии…

— Аркадьич, ну, ты нас, прямо как того чукчу, опустил! Ваще ничего руками не трогай. — Серега с Вовой, не уловив тонкости момента, откровенно развлекались.

— Не перебиваем командира! Записывать заставлю.

Ага, Жихарь, интересно тебе?! Не усидел на попе — засветился. Ну-ну… Сейчас огорошу, подожди чуток.

— Продолжаем. Третье и последнее. О чем, собственно, и разговор… Я, изначально, имел в виду — как осуществлять прицеливание. Не по наставлению, а по сути. Уловили? Ладно… на примере. Вернее — рассказываю… Ни в коем случае нельзя целиться в человека. Нельзя даже думать о нем как о мишени. Тупо о нем — забыть и никак — не думать! Выключить эту функцию в мозгу. Если позволяют кратность прицела и дистанция, нужно целиться в элемент одежды, в деталь экипировки, в цветовое пятно на крайний случай. Если далеко — в силуэт. Но абстрактно! Не в человека! Не думать вообще о нем как о личности, о солдате, духе,[29] враге. Просто — никак. Полный мороз в голове… Ясно?

Только сейчас заметил, насколько пристально и внимательно меня слушают. И лица — серьезные, все хиханьки — словно ветром сдуло. Даже мой зам, кажется, сражен… Ну, и шо, хлопчику, пэрэвирыв?

— А для чего — так? Это что, мистика какая?

— Вова! Нас всех учили в одно время. Ну, может, нашего старлея чуток позже. Тогда, ты помнишь, не было такого слова, как «мистика». Мы жеть — материалисты, забыл, что ли?! Значит, мысля что? правильно — материальна! Уловил, старик?!

Народ продолжал осмысливать.

— Браты, если серьезно, я не знаю, почему — так. Вернее, догадываюсь, а точно не знаю. Но — работает. Поэтому. Принял решение валить — вали! Но не воспринимай цель как живое. Все просто. Чуток потренироваться, и начнете делать зарубки на прикладах. Говорят, с ними хорошо в плен принимают — по-доброму.

Смеются. Это хорошо. Значит — запомнят.

Вова решил добить все, что знал, до последнего:

— Это — понял, Кириллыч. Я чего-то думал, что ты про коленку расскажешь…

— Какую еще, бля, «коленку»?

— Ну, типа, бацнул в ногу, его вытаскивать — ты следующего…

— Угу, понял: «К вечеру батальон, прыгая на одной ноге, потянулся на юг».

Хоть и весело всем, а глазенки-то — горят. Ладно…

— В общем — так. Объясняю один раз. Сами напросились — теперь не обижаться. Уговор?

Прижухли чуток. Хорошо…

— Про коленку. Сомневаюсь, что в жизни вам попадутся такие пляжные условия. И уж тем паче, что вам позволят сделать более чем два выстрела. Скорее всего, в обратку вы наверняка получите срочную бандероль из тяжелого гранатомета, типа немецкого «Бункера»,[30] а вероятнее, схлопочете в сопатку из самой навороченной в мире контрснайперской винтовки — 125-мм танкового орудия.

О колене как цели — просто молчу. Жизнь не кино — ведь это вы на собственной шкуре прочувствовали. Если стрелять, то — в низ живота. Пулевое ранение в мочевой пузырь да сквозь пластину броника дает на редкость феерический болевой шок и очень хреновую транспортабельность — человека четыре, плюс плащ-палатка или носилки. В полевых условиях пулевое в брюшную — почти всегда — вилы, только не сразу. Ну, если, конечно, не задели аорту — слева, или печень — справа. Ну, это — так… Запомните, пацаны — вы не снайперы, в том понимании, какое обычно в это слово вкладывают. Вам ими только надо будет стать — скоро будем в городах рогом упираться. Пока вы обыкновенная пехота, только вооруженная более мощным и точным, чем «калаш», оружием с оптикой. Не более того! Но и это — не главное. У снайперов сама стрельба — дело третье или даже четвертое. Суть снайпера — в умении вычислить время и место, скрытно выйти на расстояние точного выстрела и потом благополучно вернуться живым, по заранее проторенной тропе. Разведка, целеопределение, выбор и осознанное создание своей позиции, маскировка и постоянный анализ — вот что такое снайпер! Плюс — нервы из проволоки, соображалка, как Антошин компьютер, и терпение, как у морской водоросли, а уж потом — стрельба, винтовки, прицелы и орден — во всю грудь.

Братишки — глазами жрут. Жихарев тоже — под впечатлением. Закрепим…

— Ладно, занимайтесь. Юра, вам еще час на стрельбу… Они у тебя с одного глаза стреляют?

— Да…

— Ну ты даешь! Отставить на хрен — сразу с обоих. Пусть с пупушка глаз ставят… Народ! Не тормозим — это вообще просто. Смотрите. Вы оба — правши. Вот приклад, плечо, локоть, щека… Вот прицел, вот правый глаз. Оба глаза — открыты. Сектор воспринимаешь как бы левым, а непосредственно прицеливание осуществляешь — правым. Как внутри головы — переключатель. Понятно? Попробуйте! За полчаса практики врубитесь, ничего сложного. Зато в деле никогда не будете слепы.

Третий загруз подряд моих в общем-то простых мужиков поставил по стойке смирно. Так, глядишь, бойцы и честь начнут отдавать. Теперь наш зам…

— Брат, ты ведь должен знать: туннельное зрение — ломать любыми средствами и без всякой жалости. Стрельба с одного глаза через оптику — самый короткий путь к «туннельке». Яволь?

— Есть, командир. Не вопрос — сделаем.

Отошли чуток, как бы провожая меня. Глянул, пацаны своим увлечены. Не выдержал:

— Ну, и че, душара, — проверил?

Старлей улыбнулся, скорчившись от боли в разбитых губах.

— Святое дело, Аркадьич, нам же вместе — ходить…

— Юр, в понятиях — не путайся, хорошо?! Это мне с тобой — «ходить», а тебе — «с нами», уловил разницу?

— Легко! — он опять перекошенно улыбнулся… — Ты больше народ так не грузи, с наезда. Сейчас репу почешут и пойдут назад за автоматами.

— Ничего, десантура — она к побоям привычная… — Помолчал и решил еще разок шпильку сунуть: — Ну, и не пехота, конечно…

Жихарь с интересом посмотрел на меня:

— Не любишь ВДВ?

— Хех! Кто ж вас любит-то, Юра?! Вернее, раньше — не любил, по горячему еще. Сейчас мне похер, кто — откуда. Да и пацаны, сам понимаешь. Проехали, короче…

Он чуток помолчал, по своему обыкновению, и спросил:

— Кирилл Аркадьич, скажи честно, откуда ты все, что рассказывал, знаешь?

— Да нас неплохо готовили.

— Понятно… В общевойсковых, да еще и рядовому составу, такого — не дают. Даже не вопрос. Тут ты, командир, недоговариваешь.

— Да нечего договаривать, вот и все. Значит, попались офицеры неравнодушные, дали больше, чем требовалось… Не грузись, лады?! Закончишь с пацанами — сразу ко мне. С Иванычем договорились — дал «добро». Сегодня готовимся. Завтра — играем.

В разговорах с Жихарем и Денатуратычем прояснились некоторые моменты. И раньше мы о них догадывались, а Буслаев — тот прямым текстом, не стесняясь в выражениях, разъяснял «откуда в жопе — алмазы», указывая на техническую разведку противника. Да и беспилотники[31] крутились в небе с утра до ночи и с ночи до утра. Посты прикрытия, сельская самооборона и местные постоянно засекали группы и отдельных наблюдателей.

Юра мне на досуге вкратце поведал о переносных средствах разведки. Из всего перечисленного им изобилия я по собственному опыту помню лишь ночные бинокли да валявшуюся у нас в оружейке какую-то переносную «РЛСку».[32] Правда, таскать ее с собой в горы желающих как-то не находилось, а посему «с чем ее едят» тогда осталось для меня тайной.

Как выяснилось, этого добра в мире — без счету. Особенно у наших заграничных друзей, которые, не жалея, снабжали своими техническими примочками армию ЦУРа. Больше всего меня «порадовал» раздел о радиоразведке и возможностях оперативного глушения и, совсем уж конкретно, о носимых тепловизорах. Блядь! Двадцать первый век у них, видите ли, на дворе, а мне — что делать?!

Под эти условия всей толпой разработали достаточно элегантную операцию. Когда план более-менее вырисовался и перестал походить на детский лепет, я пошел к комполка.

Буслаев, на удивление, с порога не послал, а, выслушав версию, — поддержал. Правда, достаточно своеобразно:

— Деркулов, если ты решил меня заебать, то ты нашел не ту сраку. На мою и без тебя мозгоебов хватает… — Комполка помолчал чуток и продолжил: — Это хваленое «Часов-Ярское перемирие» — филькина грамота. Подтереться и забыть. Мы — ни пункта не выполнили. Они — тоже. Со дня на день ЦУРюки вмажут по нам всеми своими силами. Бедные мы будем — поверь, и здесь, и в Северодонецке, и в Луганске. Дай нам боже успеть группы прикрытия вывести. С другой стороны, эти красавцы шастают у нас, как у себя дома. Скудельников мне последнюю волосню на мудях повыдрал. Результаты ему — подавай! И будет лютовать, сука, дальше — ты ж его лично знаешь. Когда отгребем, еще повесит на меня срыв разведдействий противника… — Видно было, что давно мужику неймется о наболевшем высказаться. Подполковник наконец встал, подошел ко мне. Внимательно, немного снизу вверх, посмотрел и, как бы мысленно померившись ростом, шириной груди и выпуклостью живота, вдруг ободряюще хлопнул всей лапой в плечо: — Хорошо, давай! — и, словно напутствие, закончил: — Обосрешься — лучше не возвращайся.