Проклятие Баальбека - Ким Балков

На другом берегу их встретили евнухи Шеджерет. Они тоже были одеты в черное. Стараясь ступать бесшумно, Бейбарс и Кутуз прошли через сад в султанские покои, где спрятались за резными мраморными колоннами.

Тураншах сидел на парчовой подушке и отпивал понемногу из щербетного кубка. Невозмутимо стояли вдоль стен ряды черных тавашей с обнаженными саблями.

Бейбарс еще никогда не видел султана. У него было морщинистое, оплывшее жиром лицо, узкая старческая грудь и короткие пухлые руки. Даже не верилось, что это тот самый Тураншах, от которого зависят судьбы стольких людей.

Султан трижды щелкнул в пустоту пальцами и приказал тавашам принести светильники. Когда они зажгли их, Тураншах медленно сполз со своего ложа. Лицо его налилось кровью. Он стал гасить светильники, срубая огонь саблей.

— Вот так я расправлюсь с мамлюками! — кричал Тураншах, даже не подозревая, что за колоннами прячутся его злейшие враги.

Когда султан успокоился, Бейбарс с Кутузом незаметно вышли из дворца, и ночь сразу поглотила их.

— Я пойду до конца, — сказал Кутуз, запрыгивая в лодку.

Они знали, что все кыпчаки поддержат их в заговоре против султана, но среди мамлюков было немало черкесов и туркмен, которые пришли в Египет после гибели Джелаль-ад-Дина.

— Ты великий воин, — произнес Бейбарс. — Но позволь мне первому обратиться к сарбазам.

— Пусть будет так, — согласился Кутуз. — Только нужно сделать султаном туркмена Айбека. Это сплотит нас.

На заре глухо заурчали барабаны и заревели боевые медные трубы, которые с трудом удерживают в руках десять крепких воинов. Толпы мамлюков, надевая на ходу бектеры, шумно выскакивали на улицу. Они были уверены, что началась большая война.

— Братья! — закричал Бейбарс, гарцуя на горячем вороном жеребце. — Султан предал нас неверным. Пора вернуть Египет на тропу Аллаха!..

— Пусть скажет Кутуз, — заволновались мамлюки.

— Вы все меня знаете, — произнес атабек. — Я не раз водил вас против неверных.

— Да, это правда, — одобрительно загудели мамлюки.

— Сегодня ночью мы стали свидетелями того, как султан распорядился истребить нас, — повысил голос Кутуз. — Он считает, что мамлюки больше не нужны Египту.

На миг все стихло, и Бейбарсу показалось, что мамлюки усомнились в словах Кутуза. Но тут взревели от ярости ряды непобедимых дада, и тысячи кривых сабель со зловещим свистом рассекли воздух:

— Веди нас, Кутуз!

Мамлюки опрокинули и растерзали жидкую цепь тавашей, которые попытались задержать их у входа во дворец султана.

Тураншах открыл окно, спрыгнул в сад и побежал к Нилу, но Бейбарс догнал его и одним ударом сабли отрубил несчастномуголову.

— Хвала Аллаху! — сказал Бейбарс подбежавшему Кутузу. — Мы стали хозяевами Египта.

Кутуз шумно перевел дух, бросил саблю в ножны и отвел глаза от окровавленной головы султана.

Создатель не вмешивается в дела смертных. Его суд вершится на небесах…

ВЕТВЬ ДЕВЯТАЯ

Создатель не вмешивается в дела смертных. Его суд вершится на небесах…

Когда умер Чингис, нойоны, тумани и беки возвели на престол каана Тулуя. Выбор пал на него не случайно. Он был не по годам рассудителен и мудр, и сумел убедить братьев не обнажать мечей друг против друга. Кэраитская царевна Соркактани-беки подарила ему четырех сыновей: Хубилая, Ариг-бугу, Хулагу и Мункэ. Все они были воспитаны в духе любви и уважения к истинной вере. За это их не очень жаловали черные монголы, которые при Угэдэе стали пользоваться большой властью.

Сегодня решалась судьба Великой степи, и Китбуга пошел на Курултай. Ему не хотелось, чтобы верх взяли сторонники Гуюка, своенравного и заносчивого сына Угэдэя. В год Лошади, когда реки только освободились ото льда, а трава еще не набрала силу, он оскорбил Бату и чуть не развязал в степи большую войну.

Кэраиты и найманы не хотели сражаться за Гуюка. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы не внезапная смерть каана?.. На Великую степь снова легло черное траурное покрывало.

Бату распустил тумэны, и с тремя тысячами верных кэшиктэнов ушел на Итиль, где на месте разрушенного Булгара построил свою новую столицу.

Два года степь жила в тревожном ожидании. По улусам без устали сновали вестники Туракины и Соркактани-беки. Одни призывали монголов твердо держаться старой веры, другие ратовали за Мункэ, дескать, он мудр и справедлив, и сам Бату, старший в роде Чингиса, уважает его. Кто, как не он, достоин яшмовой тамги, на которой высечены бессмертные слова, омытые кровью многих тысяч нукеров:

— Бог на Небе. Хаган — могущество Божье на Земле…

На Курултай съехались лучшие люди всех монгольских племен. В открытой степи они поставили огромный пурпурный шатер, вмещающий две тысячи нукеров. Вокруг него располагались свирепые, высеченные из мрамора багатуры, призванные отгонять злых духов.

Китбуга взял на Курултай Архая. Ему хотелось подольше побыть с сыном, но едва они развернули юрту на пологом, заросшем тальником и осокою берегу Онона, как Хулагу позвал туманя к себе. Китбуга не посмел ослушаться и простился с Архаем, наказав, чтобы на Курултае он все время держался Доная.

Архай был высок и широкоплеч. По примеру Сохор-нойона он носил медную серьгу в ухе и никогда не расчесывал жесткие темные волосы.

Нукеры уважали его за храбрость. Китбуга не раз слышал, как они говорили, что в трудном бою он умеет поддержать и вселить уверенность в тех, кто уже давно растерял свои стрелы и надежды. Но тумань замечал в сыне удивительное равнодушие к добыче и воинской славе. Китбуга усматривал в этом влияние его матери, смиренной Борогчин, которая в любой войне видела только происки асуров…

Архай скрылся в степи, и Китбуга, сожалея, что ему так и не удалось поговорить с сыном, тронул коня к юрте Хулагу. Напротив нее гордо развевалось темно-фиолетовое знамя монголов, а по бокам стояли белые и красные стяги Орус-Кыпчак и Поднебесной империи.

Хулагу был в хорошем расположении духа. Он сказал, что Отец Вечно синего Неба явил к ним свою милость, и с этого дня в степи прекратятся раздоры и нестроения.

Китбуга и другие тумани вынесли из юрты резной трон из чистого золота и поставили его на вершине остроглавой сопки.

Сделалось необычно тихо, а потом вся степь взорвалась приветственными криками.

Китбуга заметил в толпе собольи шапки урусов, яркие кафтаны армян, и высокие чалмы посланцев багдадского калифа, и лисьи малгаи башкурдов, и шелковые халаты китайцев, и его охватила гордость, что здесь, на этих каменистых холмах, собрались представители стольких народов. И он закричал вместе со всеми:

— Бог на небе. Хаган — могущество Божье на Земле.

Откинулся расшитый тесьмой кожаный полог, и из шатра вышел Мункэ. Он был в черных гутулах, белом тэрлике и золоченных доспехах.

— Хвала Создателю! — облегченно вздохнул Китбуга. — Он услышал мои молитвы.

Кэбтеулы усадили Мункэ на трон.

— Мы желаем, мы просим, мы требуем, чтобы ты стал нашим ханом! — сказал Хулагу, и радостный гул побежал по холмам.

Но едва Мункэ взмахнул золотым каанским буздыханом, как в степи установилась звонкая тишина.

— Если вы хотите, чтобы я был вашим ханом, то служите мне мечом! — воскликнул Мункэ.

— Мы готовы! — закричали монголы в едином порыве, и тысячи сабель рванулись из расписных ножен…

Кэбтеулы разостлали на земле белую кошму, на которую усадили каана и его молодую жену.

— Взгляни ввысь и узнай Бога, — торжественно произнес Хулагу. — Если ты будешь почитать своих багатуров по их достоинству и силе и заботиться о простом народе, Бог даст тебе все, что ты пожелаешь.

— Но если ты забудешь заветы предков и нарушишь Джасак, — сказал Хубилай, младший брат хагана, — то сделаешься ничтожен и жалок. И у тебя не будет даже кошмы, на которой ты сейчас сидишь.

Он первым, давая знак орхонам и кэбтеулам, схватился за кошму. Они высоко подняли над головой Мункэ и его жену.

— А, хурый! — крикнул Хубилай. — Слава Хагану — Владыке середины мира, что есть середина всему…

В степи еще не смолкли радостные крики, а к Мункэ уже подвели несчастных сторонников Туракины.

Их раздели до пояса и бросили на землю.

Кэбтеулы ударили в барабаны, и Мункэ, сжалившись над заговорщиками, велел сломать им хребет. Они стойко, без единого крика, как и подобает знатным монголам, приняли смерть. Так в свое время погибли Джамуха и Джучи — названный брат и старший сын Чингиса…

Год Мыши принес большую войну. Армянский царь Гетум просил Мункэ о помощи против багдадского карифа. Он писал хагану, что агаряне не дают паломникам прикоснуться ко Гробу Господню.

Мункэ призвал к себе Хулагу и приказал ему наказать халибо-солтана.

Китбуга лично снаряжал свой тумэн. Он смотрел, чтобы каждый нукер имел по два колчана стрел, кожаную баклагу-борхото, далинг, где должно храниться сушеное мясо, хотя в случае крайней нужды любой монгол мог рассечь вену запасной лошади и утолить жажду кровью, а потом перевязать рану жильной ниткой.