Зеленая гелевая ручка - Элой Морено
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мое тело продолжало пребывать в состоянии какого-то непонятного волнения. Я закрыл глаза, накрылся одеялом с головой и попытался снова заснуть.
Я уже почти заснул, как вдруг нервное напряжение уступило место легкому дискомфорту в левой ноге. Дискомфорту, который при движении превращался в боль. Острую боль. Боль, которая в считаные секунды разлетелась по всему телу, возвратив меня в реальность, суровую и жестокую реальность.
Я резко подскочил и бросился к кровати Тони. Я судорожно пытался нащупать его тело, но с каждой секундой надежда по частям разбивалась о пустоту.
И там, на пустующей кровати Тони, вся тяжесть, что до сих пор копилась во мне, вдруг ринулась наружу водопадом слез. Опустив голову, уткнувшись в ни в чем не повинный матрас, я начал истошно кричать про себя, срывая всю свою злость на неразобранной кровати. Я потребовал от нее объяснений, я спросил ее, куда она дела Тони, и приказал ей изменить реальность, столь отчетливо подтверждаемую отметинами на моих руках – следами ногтей моей матери.
И там, в сырой бездне беспомощности, после нескольких часов заклинаний о помощи я снова заснул.
* * *
Мама поехала вместе с Тони на скорой помощи, отец последовал за ними на машине.
В больнице ему наложили на голову около пятнадцати швов, и после двух дней наблюдения, в течение которых он проходил разные обследования и сдавал анализы, поскольку от удара он все-таки потерял сознание, врачи подтвердили, что раны не были слишком глубокими и не станут причиной плохих последствий. Очевидно, они говорили только о физических последствиях, последствиях для него. Но они ничего не сказали о том, что будет с нами, что будет со мной.
Мне не разрешили поехать с ними, поэтому, обессиленному и измученному чувством вины, мне пришлось остаться в деревне, чтобы терпеть нескончаемые причитания про «бедняжку Тони» моей бабушки. Это были самые долгие дни моего детства.
Много-много часов спустя настал момент возвращения. Я ждал их с самого раннего утра, ни на минуту не отходя от окна. Только ближе к полудню я увидел вдалеке машину моих родителей, за которой следовал внедорожник Абатов.
– Они едут, едут! – закричал я.
И, не теряя больше ни секунды, тут же помчался на улицу.
Образ мальчика, выходящего из машины с перевязанной головой, навсегда остался в моей памяти. У нас даже не было времени, чтобы посмотреть друг на друга, как это было всегда, мы просто молча обнялись настолько крепко, насколько хватило сил. Мы обнялись, потому что знали, что это не воссоединение, а самое настоящее прощание.
Я расплакался. Он тоже.
И мы оба знали, что с этого момента наши каникулы пойдут разными путями. С годами мы поняли, что и наши жизни тоже.
Вопреки стандартным утешениям типа «Не волнуйся» или «Не переживай, все уже закончилось», я знал, что на самом деле ничего не закончилось. Скорее, наоборот, с этого момента все только начиналось – все становилось другим.
Вместе с хижиной разрушились и многие узы, связывающие наших родителей, в том числе узы доверия.
Мы больше никогда не проводили лето вместе ни в нашей деревне, ни в Пиренеях. Этот инцидент стер из наших жизней все, что было раньше: вечерние «соревнования» бутылочных крышек во дворе – команда «Кельме» против команды «Рейнольдс», Олимпийские игры на двоих с прыжками в длину и метанием ядра, велосипедные прогулки по деревне и ее окрестностям, костры из мусора и чертополоха и, прежде всего, дружбу, которая, несмотря на ее взлеты и падения, уже безвозвратно вошла в штопор.
Даже сегодня, спустя столько лет, перед моими глазами все еще стоит образ мальчика с куском дерева, прибитым к голове. Этот образ переносит меня в ночь, когда я проснулся, думая, что все это лишь плохой сон, когда в свои двенадцать лет я стал по-настоящему взрослым.
Расстояние стало увеличиваться между двумя семьями и, следовательно, между нами. Никто не хотел открыто признавать причиной этого отчуждения случившееся. Никогда не было ни намеков, ни упреков, ни вопросов: «Чья это вина?» Это просто было начало конца.
Я не знал тогда, что Абаты обнаружили глубокие трещины в доверии, оказанном моим родителям. Эти трещины никто никогда раньше не замечал, но теперь был не в состоянии забыть. Их никто так и не осмелился отремонтировать, а со временем они превратились в пропасть.
Я также не смог тогда заметить печаль, охватившую моих родителей, которые вдруг осознали, что не смогли обеспечить безопасность двенадцатилетнему ребенку. Это была единственная ответственность, и с ней они не сумели справиться. Маленький ребенок, к которому хоть и относились как к родному сыну, таковым никогда не был. И осознание этого теперь висело на душе тяжелым грузом, перевешивающим все те моменты, когда мы были по-настоящему неразлучны.
И там, на улице, по ту сторону ворот, мы сделали свой первый шаг друг от друга. Они не хотели – я предпочитаю думать, что в действительности просто не знали, как – скрыть свое желание уйти как можно скорее. Мои родители тоже не знали, что такого предложить в непростой ситуации, что бы не выглядело как неловкое приглашение на обед. Ухватившись за спасательный круг фразы: «Мы что-нибудь перекусим в дороге», обе стороны вздохнули с облегчением.
Тогда я не мог понять причины этого бегства, этой спешки, этого напряжения, возникшего между семьями. Я не мог догадаться, что за словами «Врач сказал, что ему нужно как можно больше отдыхать» скрывалось нечто иное. Все это в моем возрасте было непонятно и необъяснимо.
В тот день мы оба навсегда потеряли друг друга.
Середина марта, 2002
Половина первого ночи, а я так и не заснул. Она спокойно спит уже несколько часов, как когда-то, в старые добрые времена спал я. Времена, которые я все еще храню в своей памяти как бесценное сокровище.
Сколько лет прошло с тех пор, когда мы проводили лето вместе, когда мы упивались свободой и детскими мечтами, когда нам казалось, что впереди у нас еще целая жизнь… Как бы мне хотелось вернуться назад, в те дни, где когда-то жили отношения, которым не суждено было закончиться ничем хорошим: отношения между мной и Тони.
Я стал все чаще вспоминать о своем детстве из-за плана, который последнее время зрел в моей голове. Пиренеи могли бы стать прекрасным местом для того, чтобы начать
