Двигатели Бога - Джек Макдевит

Потом он увидел ее. Окно в машине опущено, дождь заливал внутрь. Келли казался удивленным, обрадованным, потрясенным и немного сконфуженным. Вся гамма эмоций разом отразилась на лице.

– Хатч? Что ты здесь делаешь?

Она улыбнулась и обрадовалась, что приехала.

– Тебя подвезти?

Дверца машины открылась, но он стоял и смотрел.

– Я не знал, что ты вернулась.

– Я вернулась. Послушай, ты совсем промокнешь.

– Да. Спасибо. – Он обошел машину спереди и сел. От него пахло тем же лосьоном.

– Как поживаешь?

– Хорошо. А ты?

– Прекрасно. Ты хорошо выглядишь.

– Спасибо.

– Вообще-то ты всегда хорошо выглядишь.

Она снова улыбнулась, на этот раз теплее, перегнулась через сиденье и осторожно поцеловала его в щеку. Когда они познакомились, Келли показался ей довольно скучным. А профессия уж совсем скучная. Но он затронул самые глубины ее существа, и она знала – чем бы ни закончилась сегодняшняя встреча, она уже никогда не будет прежней. Его появление, когда-то такое обыденное, теперь стало появлением главного героя. Как и когда это случилось? Она не знала.

– Я хотела поздороваться с тобой. – Она сглотнула. – Еще раз увидеть тебя. – Как звали тех двоих – они еще спали, положив между собой меч, чтобы не поддаться искушению? Она чувствовала, что этот меч тут – тяжелый и смертоносный.

Он молчал, подыскивая слова.

– Здравствуй. – Дождь барабанил по крыше. – Я скучал без тебя.

Он нахмурился и чувствовал себя неуютно.

– Хатч, мне нужно тебе кое-что сказать.

С места в карьер, подумала она. Это его стиль.

– Ты женишься.

Его глаза широко раскрылись. Он усмехнулся. Это была та робкая, дружелюбная и лукавая усмешка, которая обворожила ее два года назад. Сегодня в этой усмешке чувствовалось облегчение. Худшее для него осталось позади.

– Откуда ты знаешь?

Она пожала плечами.

– Мне сказали об этом через десять минут после приземления.

– Извини, я бы сказал тебе сам, но я не знал, что ты вернулась.

– Не важно. Кто она? – Хатч проехала через глубокую лужу на выезде и повернули на Харингтон-авеню.

– Ее зовут Тереза Пепериль. Она, как и ты, предпочитает, чтобы ее звали по фамилии. Все зовут ее «Пеп». Она учительница.

– Хорошенькая, конечно.

– Да, как и ты. Я обращаю внимание только на красивых женщин. – Он сказал это как комплимент, но он прозвучал неуклюже и причинил боль.

Хатч промолчала.

Он смотрел мимо, боясь заглянуть ей в глаза.

– Что я могу тебе сказать? Она живет в Южном Джерси и, насколько мне известно, собирается остаться здесь. – Он как будто оправдывался.

– Что ж, поздравляю.

– Спасибо.

Она повернула налево на Одиннадцатую улицу. Квартира Келли была совсем рядом, в доме, напоминавшем замок. С фасада вяло свисали вымпелы.

– Послушай, – сказала она, – почему бы нам не остановиться и не выпить где-нибудь? – Она чуть не добавила: «ради того, что было».

– Не могу, – сказал он. – Она вот-вот приедет. Мне надо убрать квартиру.

Хатч остановилась у дома. Выключила мотор. Ей захотелось все бросить и уехать и не искушать себя больше.

– Келли, – сказала она, – у нас с тобой еще есть время. – Она говорила так тихо, что не была уверена, что он слышит ее.

– Нет. – Он отвел глаза. Она ожидала гнева, горечи или печали. Но ничего подобного. Голос его звучал ровно. – У нас никогда его по-настоящему не было.

Она промолчала. Мимо прошел какой-то мужчина с собакой. Он с любопытством посмотрел на них, узнал Келли, смущенно поздоровался и пошел дальше.

– У нас все могло бы получиться, – сказала она. – Если бы мы по-настоящему захотели. – Затаив дыхание, она ждала ответа и вдруг поняла, что боится услышать «да».

– Хатч. – Он взял ее за руку. – Тебя все время нет. Ты занимаешься мной в промежутке между полетами. Что-то вроде мальчика по вызову.

– Я этого не хотела.

– Но получается именно так. Сколько раз мы говорили об этом? По ночам я смотрю в небо и знаю, что ты где-то там. Как ты, к черту, можешь осесть в Принстоне и торчать там всю жизнь? Воспитывать детей? Ходить на родительские собрания?

– Я могла бы. – Еще одна ложь? Она отвечала уже автоматически, не в состоянии остановиться.

Он покачал головой.

– Даже когда ты здесь, ты далеко. – Их глаза наконец встретились. Его взгляд был суровым, и ей там не было места. – Когда ты летишь?

Она сжала его руку, он не ответил на пожатие, и она отпустила его.

– На следующей неделе. Я должна эвакуировать экспедицию Академии с Куракуа.

– Все осталось по-прежнему, не так ли?

– Видимо, да.

– Да. – Он покачал головой. – Я видел твои глаза, когда ты начинала говорить о тех местах, Хатч. Я знаю, какой ты становишься, собираясь лететь. Знаешь, ты ведь обычно не можешь дождаться начала полета. Ты никогда не смогла бы остаться ради меня. – Голос его задрожал. – Хатч, я люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду любить, только никогда больше об этом не скажу. Я все отдал бы ради тебя. Но ты недосягаема. Ты возненавидела бы меня, если бы осталась.

– Этого никогда бы не случилось.

– Нет, обязательно случилось. Мы оба знаем, что если я скажу – ладно, давай начнем все сначала, ты позвонишь этому как-его-там и скажешь, что не летишь на Куракуа, черт его знает, где оно находится, и сразу же пожалеешь о том, что сделала. В тот же миг. И еще я скажу тебе кое-что: когда я выйду из машины, ты помашешь мне на прощание и уедешь с облегчением. – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Хатч, Пеп хорошая женщина. Она тебе понравилась бы. Будь счастлива за меня.

Она нехотя кивнула.

– Мне пора. Поцелуй меня по старой памяти.

Ей удалось улыбнуться и увидеть ответную улыбку.

– Считай, – сказала она, и губы их встретились.

Несколько минут спустя, выехав на Коноверскую скоростную трассу и направляясь на север, она решила, что он был не прав. По крайней мере, сейчас она испытывала только сожаление.

Ураганы – любимая погода Эмили. Ей нравилось сидеть у камина со стаканом кьянти, слушать завывание ветра над центральным куполом, смотреть, как гнутся деревья. Она любила ураганы, и пусть с каждым годом они становились все свирепее и страшнее и носились по острову, затопляя его.

Может, за это она их и любила. Они – часть сложного механизма, заставляющего уровень моря подниматься, а леса и пустыни отступать, и это вынудило медлительных политиканов после трехсот лет ничего-не-делания начать делать хоть что-то. Возможно, и слишком поздно. Но она слышала в реве шторма голос планеты.