Сталинград - Энтони Бивор

Основательнее всех к Рождеству готовился, пожалуй, врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер. Тридцатишестилетний Ройбер, теолог и друг Альберта Швейцера, был, помимо всего прочего, одаренным художником. Свой блиндаж он превратил в художественную студию и много и плодотворно работал, несмотря на тяготы и неудобства фронтовой жизни. Одну из картин, которая в настоящее время находится в кирхе кайзера Вильгельма в Берлине, Ройбер нарисовал на обратной стороне трофейной русской карты. Картина называется «Сталинградская мадонна» и изображает Богоматерь, нежно обнимающую младенца Иисуса. Подпись под картиной гласит: «Свет, жизнь, любовь». Закончив работу, Ройбер повесил картину на стену землянки, и каждый, кто входил в его жилище, восхищенно замирал на пороге. Многие начинали плакать. К величайшему смущению Ройбера (вероятно, ни один художник не был столь скромного мнения о собственном даровании), его блиндаж вскоре превратился в место паломничества, некое подобие святилища, куда солдаты приходили помолиться.

То Рождество было отмечено несомненной искренностью душевных порывов и неслыханной щедростью. Один лейтенант раздал своим солдатам все, что у него было: сигареты, писчую бумагу, хлеб. «У меня больше ничего не осталось, – писал он домой. – И все же это Рождество – прекраснейшее в моей жизни». Многие преподносили своим товарищам сигареты и хлебные пайки в качестве подарков. Кто-то изготавливал безделушки из подручных материалов для своих друзей. Можно с уверенностью сказать: на праздник никто не остался без подарка.

В сочельник командир батальона из дивизии Ройбера подарил солдатам, лежавшим в санчасти, бутылку шампанского. В тот самый момент, когда кружки были наполнены, снаружи взорвалась бомба, и все попадали на пол, расплескав при этом пенящийся напиток. Санитар тут же схватил свою сумку и бросился на улицу. Выяснилось, что взрывом убило одного человека, а четверых ранило. Этот инцидент испортил всем настроение, и праздник пошел насмарку. В довершение всех бед утром дивизия подверглась массированным атакам русских войск.

В рождественскую ночь самой исполняемой была песня «Тихая ночь, святая ночь». Солдаты хриплыми голосами распевали ее в своих землянках при свете заранее припасенных свечных огарков. То там, то тут раздавались приглушенные рыдания. Все вспоминали своих близких и не могли сдержать слез. На генерала Штрекера, объезжавшего передовые позиции, это произвело глубочайшее впечатление. «Здесь, в пекле войны, звучит „Тихая ночь“. Вот что значит настоящее солдатское братство!» – записал он в своем дневнике. Во время посещений передовой старшие офицеры не только ободряли солдат, но и делились с ними чем могли. Сержант-танкист после Рождества написал домой: «Командир дивизии угостил нас спиртом из своей фляжки и подарил плитку шоколада».

На Рождество солдаты тех частей, которые не подвергались атакам советских войск, собрались у радиоприемников, чтобы послушать «Рождественскую программу радио Великой Германии». К их великому удивлению, диктор вдруг объявил: «В эфире Сталинград». А вслед за тем хор запел «Тихая ночь, святая ночь». Многие приняли это за чистую монету, но те, кто постарше, были крайне возмущены. Они посчитали эту жуткую инсценировку за обман, как их близких, так и всего немецкого народа. Геббельс уже успел провозгласить грядущий праздник «Рождеством немецкой нации», видимо, взывая к чувству долга и мужеству немцев, а возможно чтобы загодя подготовить народ к известию о сталинградской трагедии.

Запись, сделанная в штабном дневнике 6-й армии рождественским утром, гласит: «За последние двое суток не прибыло ни одного самолета. Горючее и боеприпасы на исходе». В тот же день Паулюс отправил Цейтцлеру тревожную телеграмму: «Если в ближайшие дни мы не получим сверхнормативного продовольствия, в войсках следует ожидать резкого скачка смертности в результате истощения». Паулюс считал, что причиной задержки стала снежная буря, он еще не знал о прорыве русских танков к аэродрому в Тацинской. Манштейн не известил его даже о советском контрнаступлении, остановившем продвижение танковых дивизий Гота. Лишь 26 декабря в «котел» было сброшено сто восемь тонн грузов, среди них десять тонн конфет к празднику, но ни капли горючего.

В свободное время солдаты, как правило, писали письма домой. «В душе все мы продолжаем надеяться, что все изменится к лучшему», – писал своей жене врач 44-й пехотной дивизии. Под этими словами подписались бы многие, но не командующий 6-й армии Паулюс, который был информирован все же несколько лучше своих солдат. В его дневнике есть такая запись: «Рождество, конечно, получилось не очень веселое. В тяжелые времена лучше избегать празднеств... Не следует, как мне кажется, ожидать слишком многого от судьбы».

Письма немецких и русских солдат всегда сильно отличались друг от друга, но после Рождества эта разница стала еще разительней. Если письма немцев были проникнуты тоской по дому и семье, то письма советских бойцов дышали уверенностью в скорой победе. «Дорогая, мы бьем гадов и гоним их туда, откуда они пришли, – писал жене русский солдат. – Успехи Красной Армии приближают день победы и нашу с тобой встречу». А вот письмо бойца по имени Коля, адресованное, видимо, его невесте: «Здравствуй, Маша. Я сражаюсь здесь уже три месяца, защищая наш красавец ... (вымарано цензором). Мы начали теснить фрицев и загнали их в окружение. Каждую неделю несколько тысяч немцев сдаются в плен, а еще больше гибнет в боях. Остались самые упрямые из частей СС, которые засели в бункерах и палят оттуда почем зря. Я собираюсь один такой бункер взорвать вместе с фашистами. Остаюсь, навечно твой. Коля».

В первый день Рождества температура упала до минус 25 градусов. Вода в бомбовых воронках, какими бы они ни были глубокими, промерзла до самого дна. Капелланы проводили службу под завывание ветра и хлопанье брезентовых палаток. Во время мессы солдаты ощущали моральное превосходство и чувствовали свою правоту уже только потому, что сражались против безбожников и коммунистов.

Однако не везде Рождество прошло гладко. Доктор Ренольди, начальник медицинской службы 6-й армии, запретил эвакуацию солдат с обморожениями на том основании, что они могли обморозиться специально, чтобы выбраться из «котла» и таким образом избежать лишений. Но хуже всех пришлось русским военнопленным, которые не могли рассчитывать даже на скудный паек. Их кормили гнилым зерном со сталинградского элеватора. Перед самым праздником смертность среди пленных достигла двадцати человек в день. Тыловой офицер, ответственный за продовольственное обеспечение военнопленных, утверждал, что причиной столь высокой смертности стала эпидемия тифа, а вовсе не голод. Даже когда появились случаи людоедства, немецкое командование не сделало ничего для улучшения жизни военнопленных, поскольку это означало бы «уменьшение пайка для немецких солдат».

В рождественскую ночь температура упала еще ниже. Бои тем не менее продолжались. В северо-восточном секторе «котла» оборону держали 16-я танковая и 6-я моторизованная дивизии. Несмотря на сильный встречный ветер, тридцатипятиградусный мороз и нехватку боеприпасов, две немецкие дивизии смогли уничтожить около семидесяти русских танков.

Утром 26 декабря Паулюс отправил Манштейну телеграмму, начинавшуюся словами; «Большие потери личного состава, холод, нехватка провизии и боеприпасов катастрофически снизили боеспособность дивизий». Затем Паулюс предупреждал, что, если и дальше так пойдет, армия долго не продержится. В тот же день генерал Хубе, командующий 14-м танковым корпусом, получил из ставки фюрера приказ вылететь сначала в штаб Манштейна в Новочеркасске, а потом в Восточную Пруссию, чтобы лично из рук Гитлера получить мечи к своему Рыцарскому кресту с дубовыми листьями. Паулюс велел Шмидту предоставить Хубе все документы, касающиеся положения дел в 6-й армии, начиная с отсутствия горючего и боеприпасов и заканчивая нехваткой медикаментов. Узнав о визите Хубе в Растенбург, штабные офицеры воспряли духом. Все знали, что Гитлер немного побаивается однорукого генерала. Штабисты никак не могли поверить в то, что фюрер способен бросить 6-ю армию в беде.

Гитлер же был уверен в том, что сделал для спасения армии Паулюса все возможное, и ни здравый смысл, ни реальные факты не могли его переубедить. Накануне Рождества в штаб группы армий «Дон» пришла поздравительная телеграмма, в которой фюрер обещал вскоре прислать на подмогу триста танков и штурмовых орудий. Кого-то это обещание, может быть, и могло обмануть, но Манштейн-то знал, что Гитлер выдает желаемое за действительность.

А тем временем в Сталинграде остатки дивизий Зейдлица мужественно держали оборону. Катастрофическая нехватка боеприпасов заставляла немецких солдат прятаться в подвалах и блиндажах как от холода, так и от обстрелов советской артиллерии. Василий Гроссман писал: «Они сидят там, как пещерные люди каменного века, пожирая поджаренную на огне конину, среди руин прекрасного города, который они разрушили».