Сталинград - Энтони Бивор

Всю следующую ночь русские самолеты разбрасывали над немецкими позициями листовки. В них содержался текст ультиматума и обращения к немецким солдатам. Для пущей убедительности германские позиции были подвергнуты бомбардировке и артобстрелу, а советские радиостанции транслировали текст ультиматума на всех частотах. Вряд ли в окруженной армии остался хоть один человек, не знакомый с содержанием пресловутого ультиматума. Позже пленные немецкие солдаты признавались, что читали советские листовки тайком, несмотря на угрозу наказания. Правду говорят – запретный плод сладок. В ту ночь Смыслову и Дятленко так и не удалось поспать. Сразу после полуночи разведчиков разбудили, и, пока они переодевались в свою старую форму (адъютанты, конечно, сразу же потребовали вернуть их собственность), к штабу подкатила машина. Старенький «виллис» доставил бывших парламентеров в разведывательное управление. Там Смыслов и Дятленко с удивлением узнали, что полковник Виноградов получил звание генерал-майора, а они сами награждены орденами Красной Звезды. Виноградов благодушно заметил, что генерала он получил за штаны, протертые по кабинетам за долгие годы военной службы. Чуть помолчав, новоиспеченный генерал-майор добавил, что Смыслов и Дятленко будут удостоены еще большей награды, если все-таки выполнят свою миссию со второй попытки.

Парламентеры забрались в машину вместе с Виноградовым и офицером, который сменил его на посту начальника разведки фронта. Всю дорогу Виноградов и его преемник горланили песни и рассказывали друг другу анекдоты «про генералов». В сдержанном докладе Дятленко не говорится, что они были сильно навеселе, но ясно, что оба успели отметить повышение в звании и по службе. Нестройное пение сопровождалось жестокой тряской. Штабная машина то и дело подпрыгивала на колдобинах и ухабах, которыми изобиловала разбитая и промерзшая проселочная дорога. Путь оказался долгим. Прежде чем переправиться через Дон, им пришлось обогнуть южную оконечность «котла». Только на рассвете парламентеры прибыли в штаб 96-й стрелковой дивизии, расположенный чуть западнее Мариновки.

Словно преступникам, приговоренным к смертной казни, Смыслову и Дятленко принесли роскошный завтрак и «наркомовские сто грамм». Повторная попытка «остограммиться» была решительно пресечена Виноградовым, который приказал разведчикам приготовиться к выполнению задания. Когда все были в сборе, Дятленко вдруг вспомнил, что вернул белый флаг интенданту еще в штабе фронта. Пришлось спешно делать новый из единственной простыни командира 96-й дивизии.

Все тот же штабной «виллис» отвез парламентеров к передовой. Дальше они должны были следовать уже пешком. Здесь к Смыслову и Дятленко присоединились пожилой сержант с трубой по фамилии Сидоров и лейтенант, добровольно вызвавшийся провести отряд через минные поля. Свой самоотверженный поступок он объяснил тем, что его жизнь не представляет никакой ценности по сравнению с жизнями парламентеров.

Разведчики и трубач натянули на себя белые маскхалаты, вылезли из окопа и двинулись через заснеженное поле. Виноградов вместе двумя другими генералами следил за их продвижением. Пройдя примерно половину пути, Сидоров заиграл «Внимание, внимание». За двадцать метров до немецких позиций разведчики остановились. Сидоров что было сил дул в трубу и размахивал белым флагом. «Что вам нужно?» – окликнули их из окопа. «Мы парламентеры. Нас послало командование Красной Армии! – прокричал Дятленко в ответ. – У нас письмо для вашего главнокомандующего. Требуем принять нас в соответствии с установленными нормами международного права». Из окопа показалось несколько голов и дула автоматов. «Идите сюда», – рявкнул какой-то солдат. Дятленко отказался двинуться с места, пока не переговорит с кем-нибудь из офицеров. Последовало несколько минут томительного ожидания, пока немцы совещались. Наконец унтер-офицер отправился за командиром роты. Как только он ушел, солдаты вылезли из окопа по пояс и принялись кричать: «Рус! Иди сюда». Один коротышка, укутанный в какие-то лохмотья, вскочил на бруствер и начал дурачиться, картинно тыча себя пальцем в грудь и повторяя: «Я – офицер».

– «Я вижу, какой ты офицер», – по-немецки крикнул Дятленко. Фрицы рассмеялись и, ухватив шутника за лодыжки, стянули его вниз. Смыслов и трубач Сидоров тоже расхохотались, впрочем, несколько нервозно.

Унтер-офицер возвратился в сопровождении трех других офицеров. Старший по званию любезно осведомился, что им нужно. Дятленко объяснил, кто они и зачем прибыли, а затем спросил, будет ли им гарантирована личная безопасность. Офицер ответил утвердительно. Потом немцы заспорили между собой по поводу того, должны ли русские снять камуфляжную одежду и нужно ли завязывать им глаза. В итоге решено было глаза завязать, а маскхалаты оставить. Интендант Донского фронта предвидел такой оборот событий и заблаговременно выдал парламентерам черные повязки. Но будучи человеком добросовестным и несколько прижимистым, он эти повязки забрал после первой попытки. Пришлось Смыслову и Дятленко импровизировать на ходу, благо носовые платки у них были. Сидоров поступил еще проще. Он соорудил себе повязку, обмотав голову капюшоном маскхалата, чем очень насмешил немецких солдат. Они принялись тыкать в него пальцами, восклицая: «Бедуин, бедуин!»

Старший из офицеров взял Дятленко под руку и, сделав несколько пробных шагов, с ехидной усмешкой спросил: «Что у вас в этом пакете? Неужели предложение о капитуляции?» «Мне об этом знать не положено», – резко оборвал его Дятленко, и немец поспешил сменить тему. «А правду ли говорят, – начал он, – что писатель Вилли Бредель сейчас находится в Платонове? Две недели назад он обращался к моим солдатам по радио и призывал их сдаться. Он утверждал, что пленным немецким солдатам и офицерам будет сохранена жизнь. Конечно, мои бойцы только посмеялись над его словами. И все же мне интересно, он сам был здесь или обращение транслировалось с пластинки?» Дятленко помедлил с ответом. Бредель действительно работал в его отделе и очень хорошо ладил со всеми сотрудниками. Но если он сейчас признается в этом немецкому офицеру, тот сразу поймет, в чем заключается его настоящая «работа». К счастью для Дятленко, отвечать ему вообще не пришлось. Тропинка, по которой они шли, была так отполирована солдатскими сапогами, что напоминала скорее каток. Дятленко поскользнулся и рухнул в сугроб, сбив с ног своего сопровождающего. Пока они возились в снегу, Смыслов, который шел чуть сзади, решил, что немец напал на Дятленко, и испуганно вскрикнул. Дятленко поспешил успокоить товарища. Сам он не испытывал страха и не боялся подвоха со стороны немцев.

Позже он пояснил: «К тому времени через мои руки прошли сотни военнопленных, и я хорошо изучил их психологию. Я знал, что в данном случае они не осмелятся причинить нам вред».

Немецкие солдаты, бросившиеся на помощь упавшим, тоже заскользили по льду, и вскоре на дороге образовалась «куча-мала». Смыслов потом не мог без смеха вспоминать этот эпизод. Когда все наконец поднялись на ноги и продолжили путь, немецкий офицер снова заговорил о Бределе, но Дятленко отделался общими фразами, сообщив только, что слышал об этом писателе и даже прочел несколько его книг.

Вскоре парламентерам позволили снять повязки с глаз. Дятленко еще до этого понял, что они куда-то спускаются, но никак не думал, что окажется в блиндаже. Температура в помещении была такая же, как и на улице. Блиндаж выглядел очень добротно, стены были обшиты досками, имелась кое-какая мебель. В углу стояли два мешка с гнилым зерном. «Так вам и надо, гады, – с удовлетворением подумал Дятленко. – Сами сожгли сталинградский элеватор, так добывайте теперь еду из-под снега». От глаз разведчика не укрылись цветные открытки и рождественские украшения, развешанные по стенам. Извечная немецкая сентиментальность.

В блиндаж спустился старший офицер и пожелал узнать, кто уполномочил прибывших вести переговоры. «Ставка Верховного командования Красной Армии», – был ответ. Офицер ушел, предположительно, чтобы связаться с начальством. Во время его отсутствия Дятленко и немецкие офицеры заговорили сначала о праздновании Рождества и Нового года, а затем о стрелковом оружии. Немцы очень хвалили пистолет Токарева, который Дятленко пришлось сдать, поскольку согласно международному договору парламентерам не полагалось иметь при себе оружия.

Для поддержания дружеской атмосферы Сидоров вынул из кармана пачку папирос «Люкс», которые Дятленко именовал не иначе как «генеральские», распечатал ее и с достоинством предложил немцам. Эти папиросы были специально выданы парламентерам перед заданием с целью произвести впечатление на немцев. Обычно-то Сидоров довольствовался махоркой. С удовольствием закурив, трубач попросил Дятленко перевести немцам, что он воевал «в трех войнах: империалистической, гражданской и вот этой – отечественной». Дятленко ожидал, что Сидоров добавит: «против немецко-фашистских захватчиков», но Сидоров только усмехнулся и сказал: «За все время мне ни разу не доводилось мирно беседовать с врагом». Немецкие офицеры закивали головами и согласились, что их компания, пожалуй, самая миролюбивая на всем фронте. После этого беседа застопорилась, и в воцарившейся тишине вдруг раздался грохот артиллерийской канонады. Русские взволнованно переглянулись, а один из немецких офицеров быстро выскочил наружу, чтобы выяснить, кто стреляет. Вернувшись, он бросил с укором: «Это ваши». К счастью, пальба вскоре прекратилась. (Позднее парламентеры узнали, что огонь открыли советские зенитные батареи, не устояв перед соблазном, когда над их головами появились немецкие транспортные самолеты).