Талейран - Сергей Нечаев

Со своей стороны, Доротея «привносила свой стиль в колорит посольства Талейрана в Лондоне, и не только талантами хозяйки приемов. Истории о ее бесчисленных молодых любовниках производили впечатление»[508].

Впрочем, все эти пересуды о Доротее лишь забавляли Талейрана. А вот бесконечные приемы, без которых невозможна дипломатическая работа, стоили денег. Огромных денег. Во всяком случае, на них никак не могло хватить тех 100 тысяч франков содержания Великого камергера, которые оставил Талейрану Луи Филипп. По самым скромным подсчетам, годовое содержание посольства обходилось князю примерно в миллион, а это значило, что власть в очередной раз поставила его в условия самофинансирования[509]. И работать ему приходилось практически одному, а Доротея стала для него лучшим из секретарей.

6 октября 1830 года Талейран вручил верительные грамоты недавно коронованному Вильгельму IV. Это был представитель Ганноверской династии, в 1714 году лишившей власти династию Стюартов. Соответственно, в своей приветственной речи Талейран сделал особый упор на то, что он счастлив приветствовать представителя этого славного рода, что для всех понимающих означало следующее: Ганноверская династия была побочной по отношению к Стюартам точно так же, как герцог Орлеанский — по отношению к свергнутым Бурбонам.

А еще Талейран отметил, что сам он представляет короля Франции, единодушно избранного народом. Конечно же в этом была немалая натяжка: Луи Филиппа избрали всего 308 голосами против 234, да и эти голоса вовсе не представляли собой мнение всего французского народа. Но в данном случае это было неважно, ибо проблема заключалась в том, что новый французский посол в Лондоне теперь «представлял не “богом данного, законного монарха”, а “узурпатора”, “короля баррикад”, заменившего на престоле брата Людовика XVI и опасавшегося вооруженной интервенции европейских держав»[510].

Короче говоря, в таких условиях было не до легитимизма, и Талейран обошел эту скользкую тему с таким мастерством, с каким это не сделал бы никто другой.

Помогло Талейрану и то, что премьер-министр Веллингтон явно симпатизировал ему. Они испытывали друг к другу чувство доверия, и это говорит о многом…

Разумеется, Талейран не был обычным послом. В отличие от других, он «имел контакты непосредственно с Луи Филиппом, переписывался с его сестрой Аделаидой»[511].

Естественно, все это делалось, минуя тогдашнего министра иностранных дел графа Луи Матьё Моле, бывшего до этого морским министром в кабинете герцога де Ришелье. Просто «Талейран не считал, что несчастный Моле имеет право вмешиваться в его дела»[512].

Ровно через две недели после прибытия Талейрана в Лондон (а за это время он успел провести множество частных встреч с Веллингтоном и его министрами) Моле, не сдержавшись, отправил послу весьма резкое письмо по этому поводу. В ответ Талейран написал:

Давайте будем откровенны друг с другом. Мы можем успешно решать проблемы только на основе доверия. Вы легко убедитесь в том, что я сообщаю вам все, кроме того, что не нахожу важным. Так я работал с Людовиком XVIII. Сегодня Франция не придерживается старых традиций и находится, как здесь полагают! в состоянии непрерывных изменений. Пребывая в одной из самых древних стран Европы, я исхожу из того, что надо положиться на течение времени. Спешка чужда англичанам, и они могут не заметить той весомости, какую мы хотим придать нашим предложениям[513].

Вскоре Моле заменили на генерала Ораса Франсуа Себастьяни де Ла Порта. При Наполеоне тот был неплохим боевым генералом, но вот дипломатом он выглядел, прямо скажем, никаким. И конечно же для Талейрана это ровным счетом ничего не изменило: он занимался своими делами и делал все так, как считал нужным, общаясь лишь с королем и его сестрой.

Главная проблема в тот момент шла от Бельгии. Дело в том, что Венский конгресс в свое время присоединил Бельгию к владениям голландского короля, и было создано единое Королевство Нидерландов. Но бельгийцы не смирились с этим и в ночь на 26 августа 1830 года подняли в Брюсселе вооруженное восстание.

После этого обстановка в Европе сильно осложнилась и сразу же выявились острые противоречия между ведущими державами. Например Франция была заинтересована в ликвидации объединенного голландско-бельгийского государства, угрожавшего ее безопасности на севере. По максимуму, Луи Филипп хотел бы присоединить Бельгию к своему королевству. Именно этим, кстати сказать, он и озадачил своего посла в Санкт-Петербурге герцога де Мартемара (тот должен был получить согласие на это русского царя). В случае неудачи этого плана в Париже рассчитывали на создание независимого бельгийского государства во главе, если это удастся, с подконтрольным Луи Филиппу человеком.

Англия, в свою очередь, всеми силами стремилась «не допустить захвата Бельгии Францией»[514].

При этом британцы также опасались вооруженного вмешательства в бельгийские дела России и Австрии. Но австрийцев целиком занимали собственные проблемы в Италии, а Николай I был крайне озабочен восстанием в Польше, начавшимся в ноябре 1830 года. В таких условиях Вене и Санкт-Петербургу было не до какой-то там Бельгии.

Талейран в этой ситуации выступал за решение голландско-бельгийского конфликта путем переговоров. По его мнению, должна была состояться конференция пяти держав — Англии, Австрии, России, Пруссии и Франции, и пройти она должна была не в Париже, а в Лондоне.

В результате ее первое заседание состоялось 4 ноября 1830 года.

В конечном итоге в Лондоне был подписан протокол о перемирии между голландцами и бельгийцами. Но это была лишь первая ступенька на длинной лестнице сложной и весьма продолжительной дипломатической борьбы. Главная задача Талейрана состояла в том, чтобы максимально ослабить потенциального противника на севере Франции. Он тогда писал в Париж: «Моя любимая идея — отделение Бельгии»[515].

22 ноября герцога Веллингтона на посту премьер-министра сменил 66-летний лорд Чарлз Грей, но это ничего не изменило: Талейран был в хороших отношениях и с ним, и между двумя политиками тоже установилось полное взаимное доверие.

В результате через полтора месяца после начала своей работы, а именно 20 декабря 1830 года, Лондонская конференция признала бельгийскую независимость.

По словам самого Талейрана, «это был огромный успех французской политики»[516].