Короли Вероны - Дэвид Бликст

Одна «афинянка» с огромным букетом цветов, не забывая о нежных речах, стала карабкаться на балкон, где сидел Кангранде. Капитан нарочито скромничал, однако покачивался в такт любовной песне о разбитом сердце. В конце концов он принял букет из рук «поклонницы».

— Поцелуй меня, возлюбленный! — попросила «девица».

Кангранде извлек из-под кресла бутыль и вылил ее содержимое на голову «афинянке». «Афинянка» принялась отплевываться, затем облизала губы и выкрикнула:

— Славный год!

Толпа одобрительно загудела. Кангранде бросил актеру монету и, поколебавшись, вручил цветы своей жене. Представление продолжалось.

— Забавный спектакль, — осторожно сказал Пьетро, покосившись на отца.

Данте покачал головой.

— Бедный Аристофан. Если бы кто-то позволил себе подобные вольности с моим произведением, я бы восстал из мертвых и оскопил нечестивца.

— Это и было бы настоящее contrapasso, — пробормотал Пьетро.

Отец не смог сдержать улыбки.

Супруга Кангранде делала вид, что не понимает, в чем соль сценки с «поклонницей». Впрочем, возможно, ее раздражали некоторые из гостей мужа. По правую руку от Джованны, например, сидела донна Катерина да Ногарола — правда, между двумя женщинами Кангранде предусмотрительно усадил Баилардино. Катерина вела себя как ни в чем не бывало — веселая, оживленная, она явно получала удовольствие от трюков, которые проделывали жонглеры.

По крайней мере, Капитан не притащил сюда своего бастарда. Люди уже в открытую называли ребенка его наследником. Если у Кангранде не будет законного сына, говорили они, наследником станет сын незаконный. О, как они жонглировали этими двумя словами — «законный» и «незаконный»! Словно эти вот презренные комедианты — своими шариками да булавами!

Пьетро заметил, что Джованна старательно избегает взгляда Катерины, в то время как Кангранде мило беседует с Баилардино, перегнувшись через жену. Джованна демонстративно говорила только с семейством Бонаццолси — с Пассерино, с его братом Гвидо и с женой Гвидо, Констанцей, урожденной делла Скала — старшей сестрой Кангранде и Катерины.

Остальные родственники Кангранде также были на виду. Сразу за донной Катериной сидел Чеччино, тот самый, со свадьбы которого Пьетро ускакал в Виченцу. С самодовольной улыбкой Чеччино держал за руку свою молодую жену. Говорили, что она уже беременна.

За молодой четой сидели малолетние племянники Скалигера, Альберто и Мастино. Альберто с живым интересом следил за представлением. Мастино, напротив, прислушивался к разговорам взрослых. За две недели, что Пьетро провел в непосредственной близости от семейства делла Скала, мнение его о младшем племяннике Кангранде не изменилось — мальчик был ему крайне неприятен. Первое впечатление оказалось верным. Мастино любил пошалить, причем шалости его были подчас жестоки, вину же он все время сваливал на старшего брата, добродушного и забывчивого Альберто. Не важно, какое по счету наказание нес Альберто за проступок Мастино — никто не сомневался, что и в следующий раз он попадет в ту же ловушку. Слуги, жалея старшего мальчика, но и не упуская случая посмеяться над ним, прозвали его Забыльберто.

Пьетро всматривался в окружавшие его лица. Он уже неплохо знал родственников и друзей Скалигера. Прямо перед ним сидели Николо да Лоццо и Гульермо да Кастельбарко. На обоих были латные воротники, словно они приготовились к бою. На самом деле Лоццо и Кастельбарко просто следовали французской моде. Они кивнули Пьетро, тот кивнул в ответ.

— Вот щеголи, — кашлянув, проворчал Данте.

С другой стороны галереи, в первом ряду, довольно далеко от Пьетро, сидели Джакомо и Марцилио да Каррара. Без сомнения, Кангранде пригласил их из политических соображений, однако старший Каррара от души радовался представлению. Марцилио, как всегда, злобно косился из-под роскошной темной шевелюры. Пьетро опять с горечью вспомнил о несостоявшемся выкупе — он вырос в бедности и не мог не жалеть о потерянных деньгах.

Развернувшись на скамье и пробежав глазами верхние ряды, Пьетро наконец заметил Марьотто. Семейство Монтекки расположилось на ряд ниже падуанцев.

«Воображаю, как бесится по этому поводу Мари».

Молодой Монтекки нарядился в пурпур и серебро, перо же на его шляпе было белоснежное.

«Наверно, лебяжье».

Пьетро знал, что отлично выглядит в новом платье, а тем более на костыле; знал он также, что и в подметки не годится Марьотто — тот, даже если бы напялил рубище, все равно остался бы самым красивым юношей в Вероне.

Слева от Мари сидела его сестра Аурелия. Они были очень похожи — оба темноволосые, у обоих несколько продолговатые лица и большие выразительные глаза. Однако Аурелии, к сожалению, было далеко до брата, красота которого прямо-таки била в глаза. Девушка держалась очень прямо; с ее лица не сходила открытая улыбка.

Справа от Марьотто восседал Монтекки-старший. Он вел беседу с крупным румяным мужчиной, щеки которого испещряли лопнувшие сосудики. В отличие от синьора Монтекки, одетого скромно, но дорого, на незнакомце все топорщилось, сверкало, переливалось, пушилось; дело осложнялось тем, что кружева, парча и меха вели беспощадную и заведомо бессмысленную борьбу за господство на территории одного наряда. Мужчина рисковал сгинуть в многообразии оттенков и фактур; к счастью, при его габаритах это было практически невозможно. Никакая парча не могла затмить блеск его глаз — знакомых, как ни странно, глаз. Мужчина откинул голову и разразился хохотом, и Пьетро догадался: вот таким будет Антонио лет через двадцать—тридцать. Догадку его подтвердила соломенная шевелюра, неловко прикрытая шляпой пурпурного цвета — шевелюра возбужденно кивала в такт словам Марьотто.

Антонио заметил, что Пьетро на них смотрит, и помахал. Он наклонился к Мари, тот, в свою очередь, подмигнул. Пьетро помахал в ответ, указывая на свою шляпу. Марьотто с довольной улыбкой повторил его жест.

Во время этой возни в поле зрения Пьетро появился еще один Капеселатро, с постной физиономией и поджатыми губами.

«Наверно, старший брат Антонио».

Нет, ни пурпура, ни серебра не было в его наряде. Вот небось злится, что младший брат его обошел и будет посвящен в рыцари правителем Вероны, их новой родины.

Рядом с наследником славного рода Капеселатро сидела молодая женщина. Пьетро заметил, что она уже на сносях.

«Не иначе, невестка Антонио».

Значит, скоро на свет явится представитель нового поколения Капеселатро. Женщина откинула с лица вышитое фаццуоло, и Пьетро даже рот раскрыл — он никогда не думал, что красавицы, воспеваемые в стихах, встречаются и в жизни. Кожа молодой женщины казалась прозрачной, брови были такие светлые, что их, верно, вовсе не приходилось выщипывать, а золотистые волосы напоминали нимб. Белокурую красавицу портило выражение лица, напряженное и даже испуганное.