Короли Вероны - Дэвид Бликст

Рядом с наследником славного рода Капеселатро сидела молодая женщина. Пьетро заметил, что она уже на сносях.

«Не иначе, невестка Антонио».

Значит, скоро на свет явится представитель нового поколения Капеселатро. Женщина откинула с лица вышитое фаццуоло, и Пьетро даже рот раскрыл — он никогда не думал, что красавицы, воспеваемые в стихах, встречаются и в жизни. Кожа молодой женщины казалась прозрачной, брови были такие светлые, что их, верно, вовсе не приходилось выщипывать, а золотистые волосы напоминали нимб. Белокурую красавицу портило выражение лица, напряженное и даже испуганное.

На балконе также присутствовали аббат церкви Сан Зено, которого все терпеть не могли, духовник Скалигера, и новый епископ-францисканец, очень кстати носящий имя Франциск. Между аббатом и епископом помещался аббат-доминиканец, занятый наведением мостов.

Позади вертелся, всячески пытаясь угодить епископу, словно паж — рыцарю, юноша в рясе, какую носили францисканцы. Юноша, видимо, недавно принял пострижение — об этом свидетельствовала свеженькая тонзура. Глаза у монашка были светло-серые, как пасмурное небо, волосы черные, лицо продолговатое, с твердым подбородком, очень симпатичное. Пьетро задумался, зачем такой красивый парень подался в монахи. Впрочем, о воздержании святых отцов не шутил только ленивый.

«Жил-был епископ с шестеркою шлюх…»

— Чему это ты улыбаешься? — строго спросил Данте.

— Пьеса смешная, отец, — поспешно сказал Пьетро.

Черная бровь образовала правильную дугу.

— Пьеса уже кончилась.

— Да? — удивился Пьетро.

Жонглеров на Арене сменили акробаты, затем фокусники. Солнце поднималось, и вместе с ним на трибунах волнами поднималось нетерпение. Первый забег должен был состояться ровно в полдень, сразу после церемонии посвящения в рыцари. Кроме себя, Мари и Антонио, Пьетро насчитал еще двенадцать молодых людей в пурпуре и серебре. Они сидели не вместе, и каждый от волнения ерзал на скамье.

Пьетро сообразил, что, занятый рассматриванием зрителей, пропустил объявление герольдов. В ужасе он обернулся к брату.

— Поко, что они сказали?

Джакопо тоже был занят — он махал какой-то девице. Отец девицы метал на Поко взгляды, не обещавшие ничего хорошего.

— Что сейчас черед прорицательницы.

— Прорицательницы?

— Такова традиция, — подтвердил Нико да Лоццо из первого ряда. — Это самый пикантный способ разогреть публику. Прорицатели всегда вещают, что грядет смерть и разрушение, но потом намекают, что не все потеряно.

— Это гнусно, — заявил Данте. — Искусство предвидеть будущее превратили в развлечение.

— Так от него хоть какая-то польза, — заметил Нико. — Разве можно прожить жизнь согласно пророчеству? Возьмите любое пророчество прошлого — все они маловразумительные. Их можно понять и так и эдак. Поэтому, что бы ни произошло, прорицатели тут же кричат, что именно это они и предсказывали. То ли дело расшевелить тупую толпу! Пусть глупцы думают, будто они — новая армия, которой суждено разбить врага. Пусть испугаются проклятия, а потом поверят, что только тот или иной рыцарь способен избавить от него город. — Взгляд Нико скользнул мимо Пьетро и остановился на аббатах и епископе-францисканце. — По-моему, Церкви давно пора официально одобрить это развлечение.

— Вы хотите сказать, — медленно начал Пьетро, — что прорицатели изрекают только то, что было заранее обговорено с правителями?

— Именно! Кто же им позволит вещать что в голову взбредет? Что начнется, если они напророчат недород или чуму? Нет, предсказывать нужно всегда войну, а еще лучше — бесславный конец врагов Вероны. Смотрите! Вот она!

По трибунам пронесся благоговейный ропот, когда на Арену, шаркая ногами, вышла прорицательница.

«В чем только душа держится», — подумал Пьетро.

Несмотря на холод, прорицательница не надела ни подбитого мехом плаща, ни шали. На девушке было нечто бесформенное, черное, не скрывавшее отсутствия женственных форм — ни выпуклость груди, ни округлость бедра не выделялись под грубой тканью. Худенькие руки висели бессильно, как плети. Пьетро принял бы прорицательницу за мальчика, если бы Нико только что не сказал: «Вот она».

Поскольку ни пышными формами, ни изяществом наряда девушка не отличалась, все внимание зрителей невольно приковали ее волосы. Видимо, таков и был замысел — шокировать публику невероятно черными, а в утреннем свете и вовсе синими волосами, абсолютно прямыми, ниспадающими до лодыжек и окутывающими фигуру подобно плащу. Под скупым февральским солнцем они сияли ровно, как зеркало.

Прорицательница остановилась под балконом Скалигера. Не поднимая головы, она поклонилась правителю Вероны. Скалигер встал и поклонился в ответ. Он так и остался стоять, когда девушка подняла к небу сосредоточенное лицо. Глаза ее были закрыты. Она закачалась, уронила голову на левое плечо, затем на грудь. Она повторила это движение три раза и лишь тогда встала прямо. Трибуны замерли.

Серые глаза в упор смотрели на Скалигера. Растягивая слова, тихим голосом, слышным, однако, на самых дальних трибунах, прорицательница обратилась к правителю Вероны:

— Франческо делла Скала! Во время твоего правления Верона достигнет вершин во всех сферах! Слава твоя не убудет, пока ты жив. Хотя через два поколения мир за стенами Вероны о тебе и не вспомнит, в твоем родном городе говорить о тебе не перестанут никогда. Ты — цветок в венце Вероны.

По трибунам пробежал одобрительный гул.

— Тебе суждено проиграть лишь одну битву, и битва эта случится задолго до заката твоей ратной силы. Тебе суждено предать лишь одного друга, но позор этот будет паче позора проигранной битвы. Ты переживешь и одно, и другое, и больше уже никогда не потерпишь поражения.

Джакомо Гранде при этих словах вскинул брови.

— И все же при жизни твоей будут брошены в землю семена разрушения, которое постигнет город твой.

Об этом-то и говорил да Лоццо. Главное — напустить побольше туману. Зрители, чувствуя сладкий ужас, подались вперед.

— Твой город разрушат не войны, а ненависть! А ненависть эта родится от любви. Трижды Верона будет свидетельницей великой любви и падет от нее. Но эта любовь, троекратно повторенная в стенах Вероны, прославит город в веках. В двух случаях великую любовь ожидает брак. В одном случае влюбленные не будут вместе. От отвергнутой любви явится человек. Спасение Вероны ляжет на его плечи. Однако он не спасет, а уничтожит Верону. Он пойдет путем обмана. Он восстанет против судьбы, однако судьба, несмотря ни на что, возлюбит его. Он возродит забытые ремесла, он станет великим сыном Вероны и всего человечества, но песен о нем не сложат. Небеса оплачут его.