Спартанский лев - Виктор Поротников

   — Ты разбил аргосцев под Микенами, Леонид. Поэтому ты — победитель, как и Леотихид с Амомфаретом.

   — Да. Конечно, — согласился Леонид, чуть кивая. — Только я-то знаю, Мегистий, что моя победа у реки Астерион не идёт ни в какое сравнение с победой при Гиппокефалах. Леотихид и Амомфарет оказались в гораздо более трудном положении, и они победили. Теперь Симонид Кеосский напишет эпиграмму в их честь.

Опять повисло молчание.

Два дня назад Леотихид отправился в Коринф, где начались общеэллинские Истмийские игры. На этих играх помимо состязаний атлетов и ристаний колесниц проводились также музыкальные и поэтические агоны.

Зная, что среди поэтов непременно будет Симонид Кеосский, Леотихид вознамерился встретиться с ним, чтобы предложить восславить в стихах победу спартанцев при Гиппокефалах.

Мегистий не сомневался, что тщеславный Леотихид постарается внушить всем, что спартанцы победили благодаря исключительно его полководческому таланту, оставив Амомфарета в тени. Тем более что Амомфарет заболел и на Истмийские игры поехать не смог.

   — А почему ты не поехал на Истмийские игры? — спросил Мегистий.

   — Потому и не поехал, что Леотихид ныне славнее меня, — с глубоким печальным вздохом ответил Леонид.

«Его уязвляет, что Леотихид при всей своей никчёмности в военном деле волею случая оказался на гребне славы, — думал Мегистий, сочувствуя Леониду. — Ему стыдно перед согражданами и перед самим собой. Вот почему он не поехал в Коринф вместе с Леотихидом. Симонид, приезжая в Спарту, выказывал Леониду неизменное уважение, пренебрегая знакомством с Леотихидом. Ныне у Леотихида появилась прекрасная возможность покрасоваться перед поэтом в лучах славы, ведь в Коринфе и Афинах уже известно о разгроме аргосцев при Гиппокефалах».

Мегистий, желая отвлечь Леонида от невесёлых дум, заговорил о другом.

ЭЛЛИНСКИЙ СОЮЗ

Спартанцы, побывавшие на Истмийских играх, по возвращении в Лакедемон рассказывали о том, с каким почётом встречали коринфяне Леотихида, какие дары ему преподносили. Не пожалели славословий в честь Леотихида микеняне, тиринфяне, трезенцы и эпидаврийцы, приехавшие на Истмийские состязания. Все они являлись соседями Аргоса, все трепетали перед ним, поэтому бурно радовались поражению аргосцев при Гиппокефалах.

Но особенно прославил Леотихида Симонид Кеосский, сочинивший стихи в его честь. Эпиграмму Симонида по просьбе Леотихида выбили большими буквами на мраморной доске, которая была выставлена на главной площади Коринфа всем на обозрение. Эту мраморную доску со стихами Симонида Леотихид привёз в Спарту и с согласия властей установил возле герусии. Жители толпами приходили к зданию совета старейшин, чтобы прочесть и запомнить эпиграмму.

Она гласила:

Не нужно пускать славословий густые потоки,Славу желая сынов Лакедемона вспомнить.Коротко можно сказать: Гиппокефалы.Там ярый в битве Арей с ликом храброго Леотихида,В прах сокрушил и низверг силу аргосских дружин.

По прошествии всего нескольких дней чуть ли не каждый мужчина и чуть ли не каждая женщина в Лакедемоне знали эпиграмму Симонида наизусть. Всем пришёлся по душе стиль и слог великого кеосца, который на Истмийских играх занял первое место в дифирамбическом агоне.

Но был среди спартанцев человек, который остался недоволен эпиграммой. Это — Амомфарет.

Едва ознакомившись с творением знаменитого кеосца, Амомфарет немедленно устремился к дому своего зятя. При этом на его лице было написано такое озлобление, что все встречные прохожие поспешно уступали дорогу. Вспыльчивость Амомфарета, как и его недюжинная сила, в Спарте были хорошо известны.

Леотихида дома не оказалось. Тогда Амомфарет излил переполнявший его гнев на свою дочь. Он бранил Дамо, называя её глупой курицей и безмозглой кривлякой, сожалея, что породнился с таким тщеславным ничтожеством, как Леотихид.

   — Ты угождаешь во всём мужу, пресмыкаешься перед ним как рабыня, а этот мерзавец между тем открыто плюёт на меня! — орал на дочь Амомфарет, не давая той вставить слово. — Я оказал честь Леотихиду, сделав его своим зятем, помог ему занять трон Эврипонтидов. А этот пёсий сын унизил меня, захапав себе все победные лавры! Ныне мой неблагодарный зять именуется славнейшим храбрецом и победителем аргосцев. А я, истинный победитель, остаюсь в забвении, словно мой щит не сверкал при Гиппокефалах. Словно вот эта рука не разила там врагов!

Потрясая своей могучей правой рукой, Амомфарет метался по комнатам, круша всё вокруг. Если раньше он гордился тем, что его зять живёт в роскошном доме с высоким потолком, окружённый почти ионийской роскошью, то теперь вся эта красивая мебель и богатая обстановка только раздражали. Обида жгла нестерпимо! Уж лучше бы он сложил голову при Гиппокефалах!

Дамо предложила отцу присесть в кресло, чтобы дождаться Леотихида. Но Амомфарет в ярости разломал кресло на части. Увидев это, рабыни с испуганным визгом разбежались по дальним покоям большого дома.

Дамо принесла отцу вина в красивой чеканной чаше. Амомфарет выплеснул вино на мозаичный пол, а чашу сдавил в комок сильной пятерней.

   — Это от меня Леотихиду! — рявкнул он, сунув сплющенную чашу в руки растерянной дочери.

Дамо давно не видела отца в таком гневе.

Уже покинув дом своего зятя, Амомфарет столкнулся на улице с Менаром, своим сватом. Ослеплённый гневом, ничего не соображая, Амомфарет обругал и его, пожелав кучу несчастий. Ошарашенный Менар даже открыл рот, слушая такое из уст человека, которого он глубоко уважал.

Удаляясь по улице, Амомфарет во весь голос возмущался: спартанцы совершили в своё время величайшую ошибку, отняв трон Эврипонтидов у Демарата и отдав его негодяю Леотихиду.

Менар, как вихрь, ворвался в дом сына, полагая, что у того произошла крупная ссора с тестем. Не найдя Леотихида, он обратился за разъяснениями к плачущей Дамо. Однако ничего вразумительного от неё не добился.

Поскольку Амомфарет и Менар были сотрапезниками в одном и том же доме сисситий, объяснение между ними произошло вечером того же дня во время обеда.

Амомфарету удалось загодя настроить против Леотихида почти половину своих знакомых, которые, как и он, считали, что Леотихид явно завысил свою роль в сражении при Гиппокефалах: ведь на самом деле спартанским войском командовал Амомфарет. Менар же был раздражён тем, что Амомфарет наговорил ему грубостей. По этой причине он держался вызывающе, выгораживая и оправдывая своего сына.

«Кичась своей знатностью, Амомфарет привык помыкать даже своими согражданами, равными с ним по рождению, но помыкать царями нельзя, — говорил Менар. — Если Амомфарет пожелал взять на себя честь командовать войском, то мой сын имеет полное право присвоить себе славу победы. В данном случае Леотихид подражает Агамемнону, который хоть и был не столь искусен в ратоборстве, как Ахилл и Диомед[167], однако по праву старшинства владел лучшей долей добычи. Амомфарет же уподобляется Терситу[168], пачкая своё имя непристойными словами, которые сыплются из него в моменты гнева».

К великому негодованию Амомфарета большинство сотрапезников согласились с Менаром, полагая, что царская власть в Лакедемоне священна: ведь оба царских рода ведут своё начало от Геракла, величайшего героя Эллады. Пусть командовал в сражении Амомфарет, но главою войска был всё-таки Леотихид, который как царь имеет полное право присвоить себе славу победы при Гиппокефалах.

«В случае поражения Леотихид сложил бы голову наравне со всеми спартанцами, — заметил кто-то. — Это равенство в опасности позволяет ему распоряжаться славой победы по своему усмотрению».

Амомфарет на словах согласился с мнением большинства и даже извинился перед Менаром. Однако в душе затаил злобу как против Менара, посмевшего сравнивать его с Терситом, трусом и негодяем, так и против своего зятя.

Леотихид, вернувшись с Истмийских игр, стал популярен в Спарте ещё и потому, что, находясь в Коринфе, он познакомился с афинянином Фемистоклом. Тот убедил его в необходимости сближения Афин и Спарты перед явной угрозой со стороны персидского царя. Афинские и коринфские мореходы, ходившие к берегам Фракии, рассказывали, что персы наводят два гигантских моста через Геллеспонт. Кроме этого персы принудили подвластные им племена рыть широкий канал на полуострове Халкидика возле горы Афон.

   — Ещё при царе Дарии, когда персы шли войной на Грецию, сильные северо-восточные ветры выбросили на скалы Афонского мыса четыреста их боевых судов, — поведал эфорам Леотихид, узнавший об этом у Фемистокла. — Это бедствие стоило Дарию двадцать тысяч жизней, из-за чего поход пришлось прекратить. Ныне сын Дария Ксеркс собирается вновь вести персов на Элладу тем же путём, то есть вдоль побережья Фракии. Вот зачем персам канал у горы Афон. Вот почему финикийцы и египтяне по их приказу возводят мосты на Геллеспонте.