Кладбище домашних животных - Кинг Стивен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В аптечке была мазь. Луис опустил крышку унитаза, сел и смазал колено. Потом он кое-как, довольно неуклюже, проделал ту же операцию с боком.
Он вышел из туалета и прошел в комнату. Включив свет в холле, он постоял на ступеньках, тупо осматриваясь вокруг. Каким странным казалось все это! На этом месте он стоял на Рождество, когда подарил Рэчел сапфир. Он лежал в кармане его халата. Вот там он сидел, рассказывая Элли о смерти Нормы Крэндалл после сердечного приступа — он просто не мог поверить этому. В том углу стояла елка. К этому окну Элли прилепила свою бумажную индейку — ту самую, что Луис принял за футуристическую ворону. А еще раньше комната была пуста, лишь посередине лежали коробки с их вещами, приехавшими со Среднего Запада. Он вспомнил, каким ничтожным выглядел их скарб в упакованном виде — маленький вал, ограждавший их семью от чужого и враждебного мира.
Каким странным это казалось... и как ему хотелось, чтобы они никогда бы не слышали о Мэнском университете, о Ладлоу, о Джуде и Норме Крэндалл, обо всем этом.
Он в белье поднялся наверх, вошел в верхнюю ванную, взял стул и вынул из верхнего шкафчика небольшую черную сумку. Он отнес ее в спальню, сел и начал рыться в ней. Да, там были шприцы, и хирургические ножницы, и приготовленные ампулы со смертоносным содержимым в бумажной упаковке.
Это могло понадобиться.
Луис закрыл сумку и поставил ее возле кровати. Он потушил свет и лег, подложив руки под голову. Он часто лежал так здесь, отдыхая. Мысли его снова вернулись в Диснейуорлд. Он увидел себя в ослепительно белой форме, за рулем белого фургончика с ушами Мики-Мауса — скорая помощь, посетители могут быть спокойны.
Гэдж сидел рядом, загорелый, пышущий здоровьем. Тут был Утенок Дональд, пожимающий малышам руки; Гэдж с восхищением смотрел на него. Тут был и Винни Пух, обнимающий двух смеющихся старух так, что третья могла снимать это на пленку; и маленькая девочка в нарядном платьице кричала: «Я люблю тебя, Тигра! Я люблю тебя, Тигра!»
Они с сыном были на дежурстве. Они с сыном дежурили в этой волшебной стране, бесконечно кружа в своем белом фургоне с красным крестом. Они не ждали беды, но были готовы встретиться с нею лицом к лицу. А беда и здесь, в этом безмятежном месте, была рядом: весельчак, идущий по Мэйн-стрит в кино, мог схватиться за грудь в припадке сердечной боли, беременная женщина могла внезапно почувствовать схватки, спускаясь по ступеням Небесной Колесницы, девочка, хорошенькая, как кукла, могла забиться в падучей, колотясь туфельками о цемент в такт бессвязным сигналам больного мозга. Могли случиться солнечный удар, и сотрясение мозга, и инфаркт; Оз Великий и Узасный подстерегал свои жертвы и здесь, — может быть, он смотрел вниз своим пустым пристальным взглядом с верхушки монорельса или с одной из смотровых площадок, а может, бродил внизу, и Луис с Гэджем принимали его за одну из ряженых фигур, вроде Мики, или Тигры, или Утенка. Но Луис с Гэджем знали его, они встречались с ним в Новой Англии не так давно. Он только и ждал момента, чтобы заставить их оцепенеть от ужаса, запихнуть в свой ужасный мешок и унести в небытие. Смерть таилась в каждом пакетике земляных орехов, в каждом бифштексе, в каждой пачке сигарет. Он все время был рядом, он стерег все переходы из этого мира в вечность. Грязный шприц, ядовитое насекомое, упавший провод, пожар в лесу. Коньки, на которых так любят кататься маленькие дети. Даже когда вы шли в ванную принять душ, он был там. Душ на двоих. И когда вы садились в самолет, он залезал в ваш багаж. Он был в воде, которую вы пили, в еде, которой вы утоляли голод. «Кто там?» — вопрошаете вы у темноты, когда вам страшно и вы одни, и, если бы вы хорошенько прислушались, то могли бы услышать его ответ: Не бойся, это я. Привет! Я принес вам рак, не угодно ли? Заражение крови! Лейкемию! Атеросклероз! Коронарный тромбоз! Энцефалит! Остеомиелит! Хей-хо, а ну пошли. Подонок с ножом в двери. Телефон, звонящий среди ночи. Кровавая каша в разбитой машине. Полная пригоршня, ешь на здоровье. Посиневший ноготь, следом асфиксия — и вот уже умирающий мозг безуспешно борется с агонией. Привет, ребята, меня зовут Оз Веикий и Узасный, но вы можете звать меня просто Оззи — мы же старые друзья. Только подождите, я подарю вам небольшой сердечный приступ, или тромб, или еще что, а потом мне надо отлучиться, у меня есть маленькое дельце в Омахе.
И ее тонкий голос кричал: «Я люблю тебя, Тигра! Я люблю тебя! Я верю в тебя, Тигра! Я всегда любила тебя, и навсегда останусь молодой, и Оз будет всегда жить в моем сердце!
Мы кружим по городу... мы с сыном... потому что вся жизнь, с ее войнами и сексом, — это только бесконечная и безнадежная битва с Озом Великим и Узасным. Мы кружим в нашем белом фургончике под ослепительным небом Флориды, кружим. И красный свет не горит, но мы готовы, мы-то знаем... и никому, кроме нас, не нужно это знать, потому что земля тверже человеческого сердца; человек растит, что он может...
С такими тревожными, полуспутанными мыслями Луис Крид начал засыпать, время от времени просыпаясь, пока окончательно не погрузился в темное забытье без сновидений.
Еще до того, как на Востоке появились первые лучи рассвета, по ступенькам проскрипели шаги. Они были медленными и неуклюжими, но целеустремленными. Среди теней холла проскользнула еще одна. С ней явился запах... зловоние. Луис, даже во сне, пробормотал что-то тревожное и перевернулся на другой бок. Ему не хватало воздуха.
Тень некоторое время стояла на пороге комнаты, не двигаясь. Потом она вошла. Лицо Луиса утонуло в подушке. Белые руки показались из темноты, и в черной докторской сумке послышалось звяканье.
Тихое звяканье перебираемых предметов.
Руки рылись, перебирая лекарства, ампулы и шприцы, пока не нашли что-то. В первых лучах солнца оно отсвечивало серебром.
Тень вышла из комнаты.
Часть третья. ОЗ ВЕЛИКИЙ И УЗАСНЫЙ
«Иисус же, опять скорбя внутренно, подходит
ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней.
Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего,
Марфа, говорит ему: Господи! Уже смердит,
ибо четыре дня, как он во гробе...
...Иисус же воззвал громким голосом: Лазарь!
Иди вон! И вышел умерший, обвитый по рукам
и ногам погребальными пеленами, и лицо его
обвязано было платком.
Иисус сказал им: развяжите его, пусть идет».
(Евангелие от Иоанна).
«Я только что подумала об этом, — сказала она
взволнованно. — Почему я не догадалась раньше?
И почему ты не догадался?»
«О чем?» — спросил он.
«Другие два желания, — ответила она быстро. —
Мы использовали только одно».
«Тебе этого мало?» — сердито осведомился он.
«Нет! — крикнула она торжествующе. —
Мы сделаем это еще раз. Иди скорее, возьми ее
и пожелай, чтобы наш мальчик снова был жив».
(У. Джекобс. Обезьянья лапа).
58
Джуд Крэндалл проснулся мгновенно, едва не свалившись при этом со стола. Он не знал, сколько он проспал: это могли быть и пятнадцать минут, и три часа. Он взглянул на часы и увидел, что уже пять минут пятого. У него было ощущение, что в комнате что-то переменилось, а спина тупо ныла, как всегда, когда он засыпал сидя.
«Старый дурень, как ты мог заснуть?»
Но он знал. В глубине души он знал это. Он не просто уснул; его что-то усыпило.
Это «что-то» напугало его, но еще больше пугала его мысль о том, что его разбудило. Ему казалось, что он слышит какой-то звук, какое-то...
Он затаил дыхание, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца.
Звук действительно был — не тот, что разбудил его, другой. Слабый скрип двери.
Джуд знал в своем доме все звуки — знал, как скрипят полы, как скребутся мыши, как завывает ветер в каминном трубе, когда разгуляется вовсю. Он узнал этот звук. Открылась тяжелая передняя дверь, отделяющая крыльцо от прихожей. Осознав это, он понял и то, какой звук его разбудил. Это был медленный скрежет пружины входной двери, ведущей на крыльцо.
