Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Рейнольдс Аластер

До зарождения жизни ничто не мешало этому процессу. Галактику испещряли взрывы сверхновых, с каждым увеличивался запас сырья для образования планет – и самой жизни. Но постоянное обогащение тяжелыми элементами по Галактике распределялось неравномерно. В областях, удаленных от центра, сверхновые взрывались гораздо реже, чем в кишащих звездами ядрах.

Потому первые каменистые, пригодные для развития жизни миры появились поблизости от центра Галактики. Там уровень концентрации металлов перевалил за порог. Там же, в пределах тысячи килопарсеков от центра, возникли первые культуры, овладевшие техникой межзвездных путешествий. Они обследовали безжизненные просторы вокруг себя, посылали экспедиции за тысячи световых лет, воображали себя единственными, уникальными – любимцами, избранниками природы. Достигали того, что считали могуществом. Страдая от одиночества, мнили себя владыками мироздания.

Но не все было так просто и прямолинейно. Разумная жизнь возникала не только вблизи центра, в одну галактическую эпоху, в пределах пояса звезд с подходящими планетами. Области с высоким содержанием металлов, позволяющие развиться строящим машины культурам, попадались и в холодной зоне. Статистические флуктуации в распределении тяжелых элементов создавали цивилизации звездоплавателей даже там, где по идее они не могли зародиться. Тогда же образовались сверхимперии, захватывающие огромные доли Галактики – потому что расширяющиеся культуры неизбежно наталкивались на соперников. Увы, распространение жизни, по галактическим масштабам, произошло мгновенно. Как только созревали нужные условия, жизнь вспыхивала будто факел.

Но процесс образования богатых металлом миров со временем изменялся. Огромные звездные кузни не угасли. Несколько раз в столетие зажигались сверхновые, массивные звезды умирали, сияя ярче прочих. Как правило, они погибали, скрытые плотной завесой хорошо поглощающей радиацию межзвездной пыли, и смерть их отмечалась лишь чередой гравитационных волн и нейтринным импульсом. Но возникшие при кончине звезды металлы эффективно распылялись по Галактике, и среди туманности рождалось новое поколение светил и планет, и было оно еще богаче тяжелыми элементами. Огромная космическая фабрика работала, не замечая разумной жизни, которой сама же помогла возникнуть и развиться.

Однако вблизи ядра содержание металлов превысило оптимум. Формирующиеся около новорожденных солнц планеты были очень тяжелыми, с ядрами, перегруженными металлом, с мощной гравитацией и агрессивным химическим составом. На них не образовывалось твердой коры – мантия не могла выдержать ее вес. Без стабильной литосферы не было разнообразия рельефа. Мощная гравитация подтягивала кометы, орошавшие поверхность водой. В конце концов тяжелые планеты покрывались океаном, сплошной жидкой оболочкой под унылым давящим небом. На них редко появлялась сложная жизнь – слишком мало доступных экологических ниш, не хватает климатического разнообразия. Культурам, уже освоившим межзвездные перелеты, эти планеты казались монотонными и бесполезными. Потому, когда сгусток богатой металлами туманности был готов поделиться на пригодные для использования звезды и планеты, старейшие расы звездоплавателей нередко вступали в спор за право владеть ими. В результате Галактика видела фейерверки, взрывы и выбросы энергии, интенсивностью едва ли уступающие слепым процессам звездной эволюции. Но грядущее затмило все, что было выплеснуто в локальных войнах.

Старшие культуры пытались избегать конфликтов. В поисках сырья и пространства они обратились к внешним зонам Галактики, но и тут на пути встали преграды. За полмиллиарда лет зона, благоприятная для возникновения жизни, распространилась от галактического ядра, будто волна от брошенного в пруд камня. Туманности, прежде бедные металлами, обогатились ими, там родились пригодные для эксплуатации системы – и конфликты вспыхнули снова. Некоторые продолжались по десятку миллионов лет, оставив Галактике раны, требующие для исцеления впятеро больше времени.

Но и эти войны были всего лишь мелкими ссорами по сравнению с грядущей Войной Рассвета.

Галактика в той же степени, в какой была машиной по производству металлов, сложных химических соединений, а значит, и жизни, – была машиной по производству войн. Стабильных уголков, где можно укрыться от постороннего вмешательства, в ней не имелось. На шкале времени галактических суперкультур она менялась постоянно. Колесо истории опять и опять заставляло старые культуры схлестываться с новыми.

И потому случилась война, призванная покончить со всеми войнами, завершить первую фазу галактической истории. Ее назвали Войной Рассвета, поскольку она случилась давным-давно и стала первой всегалактической распрей.

Ингибиторы мало знали о ней. Даже собственная история представлялась им неясной, запутанной. Наверняка их память подвергалась грубым переделкам. Трудно было судить, что из ее содержимого достоверно, а что подделка, созданная их предками для воздействия на другие расы. Возможно, сами ингибиторы некогда были органическими, хордовыми, теплокровными обитателями суши с двухполушарным мозгом. Далекую тень такого прошлого можно было различить в архитектуре кибернетики нынешних ингибиторов.

Долгое время они довольствовались органическими телами. Но на определенной стадии механика стала удобнее и вытеснила органику. Черные машины рыскали по Галактике. Память о планетной жизни потускнела, затем стерлась целиком; казалось, она имеет не большее отношение к действительности, чем у людей праисторическая память о жизни на деревьях.

Важным и нужным для ингибиторов осталось одно – их работа.

Скади удостоверилась, что Ремонтуар и Фелка узнали об успехе экспедиции, и затем позволила роботу вновь водрузить ее голову на пьедестал. На нем мыслилось по-другому – наверное, из-за небольших отличий в системах, обеспечивающих циркуляцию крови, и разного химического состава питающих мозг веществ. На пьедестале Скади было спокойнее. Проще сфокусироваться, открыть себя сущности, которую она всегда носила в голове.

– Скади?

Голос Ночного совета был едва слышен, похож на детский – но не услышать, проигнорировать невозможно. Скади давно это поняла.

– Я здесь, – покорно отозвалась она.

– Скади, считаешь, все идет хорошо?

– Да.

– Тогда изложи подробности.

– Клавэйн мертв, его настигли наши ракеты. Его смерть еще необходимо подтвердить, но я в успехе не сомневаюсь.

– Как он умер? По-солдатски, стоически и спокойно?

– Да. Он не сдался, хотя должен был понимать: с поврежденными двигателями далеко не уйти.

– Мы и не рассчитывали, что он сдастся. Тем не менее погоня оказалась на удивление недолгой. Хорошо, что он умер быстро. Мы удовлетворены. Более чем.

Скади захотелось кивнуть, но для отрезанной головы это непросто.

– Спасибо!

Ночной совет позволил собраться с мыслями. Он всегда был терпелив, внимателен. Не раз говорил, что ценит Скади не менее, чем других избранных из избранных, входящих в наивысший из советов, – а может, и более. Отношения как у учителя с одаренным, пытливым учеником.

Скади нечасто спрашивала себя, откуда исходил голос и кого представлял. Ночной совет запрещал такие мысли, поскольку они могли быть перехвачены другими сочленителями.

Вспомнилось, как Ночной совет впервые явил себя и поведал кое-что о своей природе.

– Мы избранные сочленители, – сказал он. – Тесно связанная группа, засекреченная настолько, что о нашем существовании не знают и не подозревают даже самые старшие, наделенные наибольшей властью члены Узкого совета. Мы секретней и могущественней даже Внутреннего святилища, и оно иногда выступает нашей марионеткой, не подозревая о том, представляет нас среди сочленителей. Однако Ночной совет не состоит целиком из членов Внутреннего святилища или Узкого совета. Детали нашей организации не должны тебя заботить.