Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина

экипажи, электрассонансы, кинематограф и экспресс). Тем не менее душа его лирического героя современна даже в том, что постоянно рвётся на природу, в простор и ширь лесов и полей. Ещё в юности он не случайно назвал себя “певцом дубравы”».

1 октября 1915 года в Лиге равноправия женщин общее внимание привлёк доклад Марии Моравской «Поэзия миллионов людей». Продолжением и развитием идей «освобождения» и ницшеанского пафоса «плебейского» (утилитарного) искусства стала её статья о творчестве Северянина.

Моравская предложила рассматривать творчество Северянина не с поэтической точки зрения, а как явление социальное: «Все читатели и почитатели Игоря Северянина, все слушатели его поэзоконцертов (какое романтическое слово!), восторженные курсистки и приказчики, всё это — “люди без собственных лимузинов”, которые тоскуют по внешней культуре. Они чувствуют, вдыхая стихи Северянина, запах экзотических цветов, запах цветов, которые обычно им приходится видеть лишь за стеклом магазинного окна. Они слышат лёгкую бальную музыку в этих стихах с банальным ритмом. Они, читая Игоря, входят в нарядные будуары и видят зеркала, в которых им никогда не суждено отразиться. И крылатые яхты, и авто, и молниеносные путешествия по всему миру, всё, что доступно лишь немногим, лишь внешним хозяевам жизни, вынес Игорь на улицу». В постоянном интересе «плебеев наших дней» к «внешней культуре», к «хозяевам жизни» Моравская видит «социальную огромность темы», раскрываемой Игорем Северяниным. «Сам Пушкин мечтал о внешней культуре; проезжая по плохим русским дорогам, он тосковал: когда же “Мосты чугунные чрез воды шагнут широкою дугой”.

А если б он жил “во времена Северянина”, он, может, мечтал бы, когда же ему удастся помчаться в родное имение на молниеносном самолёте?»

В коллекции М. С. Лесмана сохранилась книга Северянина «Ананасы в шампанском» (2-е издание. М.: Наши дни, 1915) с многозначительной надписью:

«Марии Моравской от Semper idem’a. 18.V.1915».

Semper idem — «Всегда тот же»... Что скрывалось за латинским афоризмом?

К этому времени у Моравской уже был выпущен тепло встреченный критикой поэтический сборник «На пристани» (1914). Иванов-Разумник рекомендовал Брюсову поэзию Моравской с оговоркой: «Есть зависимость (от Блока, Кузмина, — но не от Анны Ахматовой, которая менее “я”; менее талантлива)». Далее следовали книги «Стихи о войне» (1914), «Прекрасная Польша» (1915) и посвящённый памяти Елены Гуро сборник «Золушка думает».

В «Поэзе о поэтессах» у Северянина имя Моравской соседствует с именем Анны Ахматовой и Любови Столицы. Ей, как и другим литературным современницам, Северянин противопоставлял единственный для него гений Мирры Лохвицкой.

Мария Людвиговна Моравская (1889—1947) происходила из польской католической семьи, жившей в Варшаве, и, если быть точным, носила непривычное русскому уху имя — Мария Магдалина Франческа. Она участвовала в деятельности польских патриотов-социалистов, дважды — в 1906 и 1907 годах — сидела в пересыльной тюрьме, так и не закончив обучение на Бестужевских курсах в Петербурге. Но став русской писательницей и критиком, она вошла в круг журнала «Аполлон», познакомилась с Максимилианом Волошиным и Вячеславом Ивановым. Моравской как «чрезвычайно талантливой особе» покровительствовала Зинаида Гиппиус. Её поэзию называли «капризно-сентиментальной». Моравская в стихотворении «Поэтессы» шутливо утверждала:

Ведь женщина-стихотворица Не может жить без ломанья: Это её призванье, Она за это борется.

Возможно, с феминистским настроением Моравской полемизировал Северянин в «Поэзе о поэтессах» (1916, 23 августа):

Я сам за равенство, я сам за равноправье, — Но... дама-инженер? но... дама-адвокат? Здесь в слове женщины — неясное бесславье И скорбь отчаянья: Наивному закат... Во имя прошлого, во имя Сказки Дома, Во имя Музыки, и Кисти, и Стиха, Не все, о женщины, цепляйтесь за дипломы, — Хоть сотню «глупеньких»: от «умных» жизнь суха!

Они нередко встречались в «Бродячей собаке»... Вот что сообщали газеты о вечере бельгийской музыки и поэзии, который состоялся 30 ноября 1914 года: «На этот раз помещение “Собаки” было убрано “пегасами поэтов”. <...> За столом сидели Сергей Городецкий, Мария Моравская и другие. Но почему-то в качестве поэтов преобладали футуристы. <...>

Детским голоском, как-то наивно, читала Моравская сначала исключительно военные стихотворения... Прочла Моравская и свои милые детские стихотворения о слоне в клетке...»

«Мы любили эти диссонансы»

Александр Блок в статье «Интеллигенция и революция» (1918), характеризуя эпоху между двумя революциями, писал: «Мы любили эти диссонансы, эти рёвы, эти звоны, эти неожиданные переходы... в оркестре». Диссонансы эпохи. Диссонансы жизни. Диссонансы души. Диссонансы поэтики. Диссонансы как отражение переломной эпохи ощущались во всём: книги Северянина диссонировали с трагической и страшной военной действительностью — всё, начиная с брошюр 1910 года и прославленного «Громокипящего кубка». На диссонансах строилась жизнь, в которой не было ни ананасов, ни шампанского. На диссонансах строились композиция сборников и поэтика лучших поэз. Критик Владимир Кранихфельд в статье «80 тысяч вёрст вокруг себя» заметил о «Шампанском полонезе» (1912), впервые опубликованном в «Громокипящем кубке»: «Он славит Дисгармонию, в которой одинаково ценны Рейхстаг и Бастилия, кокотка и схимник».

Я славлю восторженно Христа и Антихриста... Голубку и ястреба! Рейхстаг и Бастилию!