Имею топор – готов путешествовать! - Евгений Шепельский

Я не стал пояснять, что, согласно слухам, в незапамятные времена огров научил дурному делу кто-то из бродячих эльфов, отщепенец, изгнанный из клана, научил в шутку или всерьез, и что сейчас от них стонут оседлые огры, а крестьяне окружающих Пустошь деревень встречают их камнями и кольями, что для огров бродячих деревень выступление – сакральный акт, от которого зрителям невозможно откупиться заранее.

Шаман воздел руки и огры – все, все огры – запели.

Шум? Вы говорите – шум? Повторите громче, я не слышу! Отчаянный грохочущий тарарам зубной болью отдался в моей голове и пронзил до самых пяток. Лошади начали брыкаться, и мы с Монго навалились на ремни упряжи, пригибая их головы к земле.

Огры выступали а капелла, у некоторых, несомненно, был голос, особенно это касалось младенцев, чей визг разносился, наверное, до небес. Главный кошмар заключался в том, что каждый огр тянул что-то свое во всю мощь немаленькой грудной клетки. Песни эльфийские и гномьи, людские и гоблинские смешались в безумный водоворот убойной бессмыслицы, центром которого были мы.

Раньше, в первый, и второй раз, я пытался им втолковать, что петь желательно по очереди. Втуне. Они так видели. Им так было комфортно. В племенах огров царила полная демократия: одновременно самовыражались все, и никто не мог уйти обиженным за исключением зрителя.

Эльфы синхронно упали на колени, зажимая уши. Бедняги. Остальные держались на ногах, хотя и были бледны. Я начал считать про себя. Примерно на второй минуте концерта "В гостеприимном мире чудовищ" меня прошиб холодный пот, в желудке начались спазмы, и я испугался, что расстанусь с завтраком. Волосы шевелились на моей голове, я хватал воздух ртом. Эти дуболомы звуками пения могли обрушить стены цитадели. Задайся кто-нибудь целью выдрессировать их для этого, обучив одной, резонирующей песне – не было бы страшней оружия. Я думал, что достаточно закален, но пять лет жизни в Хараште, видимо, сделали из меня рохлю.

Три минуты… Четыре… У коней начали подкашиваться ноги, а Монго скрутил рвотный приступ.

Пять.

Шаман опустил руки.

Все!

Один огр в припадке вдохновения подвернул челюсть, но ближайший собрат вправил ее немудрящим ударом снизу.

В моем черепе звонили колокола. Я оглянулся. Эльфы стояли на коленях, Альбо и Скареди были бледны, а Имоен слепо ползла куда-то в сторону, обронив лук. Одна Крессинда как неколебимый утес маячила у задника фургона.

– Хлопайте, идиоты! – зашипел я. – Быстрее, иначе они снова запоют!

Надо ли говорить, что после моих слов захлопали даже эльфы?

– Перевешать сукиных детей… – прошептал Скареди.

– На двойных колодезных цепях, – со сдержанным смирением добавил Альбо. – Я уже начал думать о греховном самоумерщвлении.

– Дай деньгу! – вдруг, приплясывая, воскликнул шаман. Следом и стадо хором повторило это заклятие:

– Дай деньгу! Дай деньгу! Дай деньгу!

– Теперь нужно оценить их труд, – я поручил коней заботам Монго, и, шатаясь, будто пьяный, двинулся к фургону.

– Платить? За это мракобесие? Моя плешь! – застонал с колен принц. Я обогнул его и протянул ладонь Виджи. Странно, но эльфийка приняла мою помощь. Я подхватил ее под тонкие руки, поднял и довел до фургона. Затем, без лишних слов, помог забраться внутрь, после чего склонился над тюками.

Толпа огров ждала. Отшельники – подозрительно быстро оправившись от какофонии – ждали тоже. Шаман ждал у древа даров, встряхивая погремушкой.

– Если мы не заплатим, они будут танцевать и петь, пока мы не сойдем с ума, а это случится достаточно быстро. Я думаю, это произойдет в пределах получаса. Имоен, очнись! Крессинда, помоги девушке!

– Брутальные вымогатели!

– Такова судьба неудачливых артистов. Если творчество твое не пользуется спросом, заставь, чтобы тебя хвалили, заставь, чтобы тебе платили.

– Ядрена вошь!.. Но для чего им деньги в этой пустыне?

– Не деньги. Это они фигурально. Им сойдет все, что сочтет годным шаман.

Я взял жестяную тарелку, кухонный нож, прохудившийся носок, свой старый кожаный пояс и задумался… Шаман не дурак, он видит, что народу в фургоне много, дешево отделаться не удастся. Гритт, а если… Ты гений, Фатик! Я прибавил к вещам блестящий золотой реал и три серебряшки. Шаман достойно оценил мою плату и очень обрадовался, когда я, показав ему блестящие монетки, терпеливо пояснил, что надо делать. Еще бы ему не обрадоваться – в первый раз за все существование бродячих деревень огров им добровольно заказали выступление, да еще с предоплатой!

– Быстро в фургон, мы уезжаем! – крикнул я.

Шаман заухал и загугукал, обращаясь к собратьям. Те впали в натуральный экстаз. Настал их звездный час, час истинной популярности! Они нетерпеливо запрыгали, кое-кто начал распеваться. Гритт, на нас снова надвинулось преддверие ада.

Я запрыгнул в фургон и хлестнул лошадей. Огры расступились, и мы понеслись к Олнику, который маячил вдали. Лошадки рысили бойко, понимая, из какого места они вырвались. Анахореты дружно взвыли. Однако было поздно: огры уже брали подопечных Даргонзанда в плотное кольцо.

– Счастливо оставаться! – крикнул я пророкам. Уж не знаю, что они пророчили мне в ответ.

– Какая внезапная удача! – высунулся из-за полога Альбо. – Атрей помогает нам во всем!

– Это не Атрей, – откликнулся я. – Это я купил для пророков три представления, и еще половинку – на бис. Огры на седьмом небе от счастья. Они выложатся, клянусь Великой Торбой! Отшельники сойдут с ума…Гритт, ерунда. Они и так сумасшедшие. Но – вот вам зуб! – после такого хотя бы половина из них, но излечится от поисков смысла бытия!

К вечеру мы выехали на обжитые земли и уже искали место для ночевки, когда Имоен заметила далеко позади, над ровным горизонтом, отмечавшим Пустошь, черную точку. Она парила в воздухе над полосой закатных облаков, а потом исчезла.

Я решил, что это обычная птица, может быть, канюк. В тот момент я больше размышлял над тем, какие еще призраки прошлого ждут меня впереди.

Нагая женщина с голубой кожей приснилась мне снова. У нее были красные глаза.

30

Я лежал у куста цветущего шиповника под красным огнем заката и, приставив к глазу подзорную трубу, думал о чуме, холере и ветряной оспе. Еще мои мысли занимало извержение вулкана, падение кометы и землетрясение, которое рассекло бы Долину Харашты непроходимой пропастью.

Пусть случится хоть что-нибудь, лишь бы это "что-нибудь" помогло отрезать от нас смертоносца.