Поэтика ранневизантийской литературы - Сергей Аверинцев

Propugnatori magistratui victoriae, sicut redempta a duris, gratiarum actiones rescribo tibi Civitas tua, Dei Genitrix; sed sicut habens imperium inexpugnabile, de omnibus periculis me libera ut clamo tibi:

ave, Sponsa Insponsata.

32Cm. Huglo M. L'ancienne version de 1'hymne Acathiste // M 64,1951. P. 27–61; Meersseman G.G. Der Hymnus Akathistos im Abend-land // Spicilegium Friburgense, 1/2, 1958. S. 1—35.

33Об особой посвященности Константинополя Богородице см. Hunger H. Reich der Neuen Mitte. Der christliche Geist der byzanti-nischen Kultur. Graz; Wien; Koln, 1965. S. 52.

34Эта синаксарная заметка содержится в рукописях Постной Триоди и дается на субботу пятой великопостной недели. — PG 92. Col.1352 sqq.

35См. Krypiakiewicz P. De hymno Acathisti auctore. P. 357–382.

36Он начинается словами To npocrrax6ev ц-осгака*; Хсфа> evyvtboei (в славянском переводе «Поведенная тайно прием в разуме…»).

37Ср. Trypanis С.A. Fourteen Early Byzantine Cantica. P. 17–26.

См. выше примеч. 24.

39Ср. Bouvy E. Poetes et Melodes. P. 198–199.

40Sophronii Homilia II in S. Deiparae Annuntiationem 18 // PG 87.Col. 3237.

41Флоренский П. Столп и утверждение истины… М., 1914. С. 158.

42Томсон Дж. Исследования по истории древнегреческого общества. Т. II. Первые философы. М, 1959. С. 319–320.

43Знаменательно, что усвоение Акафиста было осуществлено наЗападе в той самой среде санкт-галленского монашества, которая далаНоткера Заику и гимнографа Туотилона; из нее исходил первоначальный формообразующий импульс, определивший многовековые судьбы жанра секвенции.

Примечания

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1Как известно, доктрина Псевдо-Ареопагита оказывалась актуальной и для Иоанна Скота Эриугены, работавшего при полуварварскомдворе Карла Лысого в IX в., и для грузинских мыслителей XI–XII вв., и для Сугера из Сен-Дени, творившего во Франции XII в. философское обоснование для нарождавшегося готического искусства, идля западных схоластов XIII в., и для Данте и Мейстера Экхарта вкризисном XIV в., и для Николая Кузанского и Дионисия Картузиан-ца, современников Возрождения, и для книжных людей Руси в XIV–XVII вв., образуя общий компонент для весьма различных мировоззрений. См., например: Бриллиантов А. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены. СПб.,1896; Хидашели Ш. Основные мировоззренческие направления в феодальной Грузии. Тбилиси, 1962; Сидорова Н.А. Очерки по историиранней городской культуры во Франции. М., 1953. С. 341–342; Кли-банов A.M. К проблеме античного наследия в памятниках древнерусской письменности // ТОДРЛ XIII. М; Л., 1957 (статья содержит немало сомнительных утверждений); Baeumker Cl. Witelo: Ein Philosophund Naturforscher des dreizehnten Jahrhundert. Miinster, 1908.

2Wilamowitz-Moellendorf U. von. Kleine Schriften II. Nachdruckder l.Aufl. Berlin, 1971. S. 172.

3Cp. ibid. P. 172–179.

4Сказанное в какой-то мере относится ко всем людям эпохи Афанасия и Юлиана, но в полной мере — к населению восточной, греко-язычной половины Римской империи, т. е., так сказать, к будущим «византийцам». Деятели и мыслители сенаторской языческой оппозиции на латинском Западе типа Симмаха действительно производятвпечатление «последних римлян», гостей из другой, более раннейэпохи. Впечатление это отчасти иллюзорно, отчасти отвечает реальности; мы не должны забывать одной важной вещи: если путь Восточной империи вел в византийское средневековье, путь Западнойимперии был тупиковым. Дело язычников было обреченным и там, издесь, но все же у Ямвлиха, у Юлиана, у Прокла можно найти способность к инициативе, духовную предприимчивость, которой не отыскать в кругу Симмаха и Макробия. Языческая идеология на Западеоберегала себя от воздействий времени за счет того, что она выпалаиз времени и окостенела.

5Для IV в. гимн в прозе — нормальная разновидность гимна; в качестве примера можно назвать речь V Ливания — гимн Артемиде. Только в V в. подъем поэзии дает гекзаметрические гимны Прокла. Тонические гимны христианской церкви — тоже «проза» с точки зрения античной просодии; их словесный облик, их лексика, их эвфониясвязаны с традициями прозаического красноречия, не с традициямипоэзии.

20»

6Ср. Downey G. Julian and Justinian and the Unity of Faith and Culture // Church History, 28. 1959. P. 7—28. Как известно, Юстиниануприписывается тропарь «Единородный Сын», Льву VI Мудрому — многочисленные проповеди и церковные песнопения; даже под именем иконоборческого императора Феофила дошла стихира в НеделюВаий.

7Укоризны Юлиана против киников имеют теологический характер: киники позволяют себе смеяться над мифами, не понимая, по егомнению, их святости и божественности, не умея правильно истолковать заключенного в них откровения.

8Конечно, прозвищем «Отступник» Юлиан обязан прежде всеготому обстоятельству, что в юности принял крещение и даже был рукоположен в анагноста (низшая ступень церковной иерархии).

9Misopogon 2. Пер. Ю. Шульца // Поздняя греческая проза. М.,1960. С. 652.

10Там же.

" Misopogon 3 // Поздняя греческая проза. С. 653–654.

12Ср. выше примеч. 7. Конечно, вера в глубоко религиозный характер всего древнего эллинства заставляет Юлиана утверждать, будто основатели кинизма были полны благочестия и святости, и лишьих недостойные последователи стали дерзкими насмешниками.

13Этот Максим, осмеиваемый в ямбах Григория, поначалу былпринят самим Григорием как христианский подвижник, а затем перипетии привели к его незаконному рукоположению в епископа Константинопольского. Правда, когда он явился в Рим, папа Дамас былшокирован его киническим видом и спросил: «да христианин ли он?» См. Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви. IV. Историяцеркви в период вселенских соборов. III. История богословской мысли. Пг., 1918. С. 107.

14Misopogon 3 // Поздняя греческая проза. С. 653.

15О «зрелищном» и «театральном» в феномене юродства см. замечания А. М. Панченко в кн.: Лихачев Д.С., Панченко A.M. «Смехо-вой мир» Древней Руси. Л., 1976.

16О Гелиосе — Dionysiaca X, 141; о Фаетоне — там же, XXXVII,XXVIII, 310.

17Paraphrasis S. Evangelii secundum Ioannem X, 131–132.

18Термин «спиритуализм» в качестве характеристики византийского эстетического идеала давно вошел в оборот (ср., например: Лазарев В.Н. История византийской живописи. Т. 1. М., 1947, passim). Ввиду той стороны дела, которая рассматривается в конце главы«», термин этот вызывает известные сомнения (платонизм гораздо «спиритуалистичнее» христианства). Но привычное словоупотребление для всех понятно, а потомупрактически удобно.

19EpomKoi; f) rcepi к&ХАоах; РасчАлкоп (Oratio XIII).

20Более того, к обоим императорам неоднократно применяетсясловечко jtou8iKU, прямо заимствованное из одиозного лексикона од-

Примечания

нополой любви. Это вовсе не значит, будто Грациану и Валенту нравились сомнительные образы; это значит, что им нравились классицистические образы. Вернее сказать, стоявшая за ними государственность требовала таких образов.

21Oratio XIII. Р. 180 а 257 Schenkl-Downey.

22Oratio I. P. 17 b 24 Schenkl-Downey.

23Oratio IV. P. 51 с 74 Schenkl-Downey.

24Конечно, более поздние авторы не позволяли себе тех крайностей, которые позволял себе язычник Фемистий; однако топика эротической красивости остается в арсенале византийской официознойпропаганды. К императору обращались с возгласом: «Вожделениевсей вселенной!» {Constantini Porphyrogenetis De cerimoniis I, 71,78). Вполне всерьез восхваляя дуку Фессалоники Михаила Палеолога(XII в.), автор «Тимариона» говорит, что властного игемона «сопровождали и опережали эроты, музы и хариты», что выражение его очейявляло «прелесть Афродиты» (пер. С. В. Поляковой и И. В. Феленков-ской // ВВ 6, 1953. С. 368–369). Вероятно, в дружескую эпистоло-графию и в религиозную литературу подобные мотивы проникаютименно из сферы официозного энкомия. Во всяком случае, едва листоит объяснять их «подавленной сексуальностью» и описывать как «раскованность терминологии» и «смелость метафор» [Каждан А.П.Византийская культура. (X–XII вв.). М., 1968. С. 164; ср. отголоскиэтого мнения в содержательной работе: Любарский Я.Н. Внешнийоблик героев Михаила Пселла. (к пониманию художественных возможностей византийской историографии) // Византийская литература. М., 1974. С. 258]. Похоже на то, что это не раскованность и не смелость, а очень рассудочная и церемонная литературная условность, характеризующая не столько психологию людей, сколько, так сказать, «психологию» энкомиастического жанра (и лишь сугубо косвенно, через своевольную «вещность» жанра — самих людей). Это не нарушение приличий, а само приличие, воспринимавшееся к тому же какантичное приличие. Когда текст Михаила Пселла, рассматриваемый вупомянутой статье Я. Н. Любарского, детально восхваляет сосцы илибедра умершей дочери Пселла, византийскому автору не приходит вголову, что так не полагается говорить о дочери или о покойнице, ибоон слишком твердо помнит, что так полагается говорить в энкомиас-тической экфразе. Жанр важнее предмета.

25Нам приходилось говорить о предвосхищении византийскогосинтеза на периферии грекоязычной литературы эллинистической иримской эпох в связи с позднеиудейскими текстами, написанными по-гречески, в сборниках: «Типология и взаимосвязи литератур древнегомира». М., 1971. С. 233–251; «Типология и взаимосвязи средневековых литератур Востока и Запада». М., 1974. С. 185–190. Вообще говоря, жаль, что эта литературная периферия, не породившая шедевров, но отработавшая в апокрифах и прочей словесности того же родана редкость долговечные модели для будущих веков, до сих пор остается малоизученной «ничейной землей» между владениями историков